Страница 6 из 9
— Твой брат был очень добр ко мне. Очень. — При воспоминании о Григории Мелехове глаза Анны потеплели.
Именно благодаря ему и Аникею ее не постигла участь расстрелянных товарищей. И теперь Анна была этому рада. Отец желал бы, чтобы она жила, вряд ли он был бы счастлив видеть свою дочь убитой и похороненной в братской могиле.
Нынче же, впереди была жизнь, и быть может, не худшая. Работа, которую она должна была выполнять, оказалась не тяжелее работы на фабрике, а даже легче. Кормить скотину, прибирать курень и баз, помогать стряпать и собирать созревший урожай не казалось Анне тяжелым трудом.
Наоборот, ей стало интересно узнавать что-то новое, ведь она всю жизнь прожила в городе и деревенской жизни почти не знала, за исключением редких поездок к другу отца, жившему в станице. Да и в этих поездках отец практически никогда не отпускал Анну от себя, боясь, что может случиться нечто ужасное.
Что ж, его страхи оказались не беспочвенны, случилось то, чего он так опасался. Она оказалась в руках казаков. Теперь оставалось лишь смириться, тем более, что к подобной жизни вполне можно было привыкнуть.
— Ну, как тебе у нас? Не крушись, тебе здеся добре будет. — Дуняша участливо положила ей руку на плечо. — А я тебе одежи дам — юбок, кофту. Мы с тобой, кажись одного роста. Может и у Наташки чего-нибудь сыщется. Она вона тоже как мы с тобой, трошки повыше будет.
— Что ты, Дуня, спасибо тебе большое, не нужно. У меня будет одежда. Не беспокойся обо мне. — Благодарно улыбнулась Анна. — А кто такая Наташка? — не сдержав любопытства, спросила она.
— Гришкина жена. Хорошая бабочка, добрая.
— Значит, он женат. — Невольно вырвалось у Анны.
— Ой, да он кажись тебе к сердцу пришелся, — весело засмеялась Дуняша. — А он всем по сердцу.
— Нет, Дуня, — покраснела Анна. — Ты не так поняла. Просто, я думаю, что он очень хороший человек. И вся ваша семья тоже. Спасибо тебе за доброту.
— Об чем гутарите, девоньки? — заговорившись, девушки не заметили, как из куреня вышел Аникей.
— Простите, Аникей Андрианович. — Улыбка мгновенно сошла с лица Анны. — Я немедленно приступлю к работе. До свидания, Дуня. Была очень рада с тобой поговорить, — обратилась она к Дуняше.
— Ну, с Богом. Вскоре свидимся. — Взмахнув черной косой, Дуняша быстрым шагом пошла к Дону.
Но от нее не укрылось то, каким взглядом смотрел на Анну Аникей.
Медленно тянулись жаркие июльские дни, сменялись неделями, золотистое солнце вставало и заходило над хутором, окрашивая лазоревое небо нежно-розовыми рассветами и ярко-красными закатами, в воздухе витал пряный запах степных трав.
Прошел уже почти месяц, с тех пор, как Анну привезли в станицу, а ей казалось, что время будто бы застыло, замерло в своей неподвижности.
И, как ни странно ей было себе в этом признаться, жизнь на хуторе нравилась Анне все больше. Больше, чем жизнь в городе, где она должна была давать частные уроки и работать на фабрике, чтобы помочь матери с сестрой, даже больше, чем ее прошлая революционная деятельность.
Анна все больше убеждалась, что женщине не место на фронте, что на женских плечах и так лежит огромная ноша повседневных забот, вполне соизмеримая с участием в военных действиях. Нет, она бы вовсе не назвала жизнь казаков легкой, люди здесь испокон веков выживали за счет тяжелого каждодневного труда.
Им просто некогда было думать об идеях справедливости, братства и всеобщего равенства, когда нужно сеять хлеб, ухаживать за скотиной, собирать урожай и растить детей.
Благополучие семей достигалось лишь их собственными усилиями и все, что они наживали, было нажито потом и кровью. В подобных условиях просто невозможно расточать комплименты, читать стихи и обсуждать философские течения.
Нынче, Анна могла понять и истоки их необузданной, быть может, чрезмерной жестокости. На протяжении нескольких веков казаки защищали границы Империи от посягательств врагов. В любой момент готовые взяться за оружие, они не задумываясь убивали и проливали кровь, вставая на защиту своей земли, семьи, куреня.
Но понять — не значит принять. Сможет ли она это принять? Ответа на этот вопрос Анна не знала, но так же, она убедилась в том, что далеко не все жители Обдонья являются звероподобными чудовищами, которыми когда-то пугал отец.
Соседи Мелеховы казались Анне добросердечными людьми, они проявили к ней доброту и участие. Дуняша отдала ей кое-какую одежду, а сноха Григория, жена его брата Петра — Дарья подарила бусы из бисера.
А еще они помогли ей отправить весточку матери о том, что она жива и находится на хуторе Татарском. Вряд ли мать могла ей чем-нибудь помочь, но она должна была знать, что ее дочь жива и здорова. Да и сама мысль о работе на фабрике Анну не радовала. Уже не радовала. А частные уроки теперь стали никому не нужны.
Аникей с Евдокией обращались с ней ласково, даже хвалили за усердие в работе, за то, что быстро учится.
Когда, в очередное утро Анна, покормив скотину, собиралась идти завтракать ее окликнула Дарья:
— Эй, соседушка! Анюта!
— Здарово заревали, Даша, — улыбнувшись, поприветствовала ее Анна. — Я правильно сказала?
— Ага. Слава Богу.
— Что у вас слышно? Есть ли… новости? — спросила Анна.
— А какие такие новости? — Дарья кокетливо поправила завиток у виска. — Али Гришку ждешь? Что, в сердце запал? — усмехнулась она.
— Нет, конечно нет, — опустила глаза Анна. — Я просто хотела поблагодарить его за проявленную ко мне доброту.
— Успеется ишо. А об Гришке зазря не думай. У него вон Наталья, да ишо и энта… Аникушка-то как на тебя глядит, кубыть живьем бы съел! — лукаво подмигнула Дарья.
— Ну что ты, Даша, — нахмурилась Анна. — Аникей Андрианович тоже женат и любит Евдокию Степановну.
— Аникей Андрианович? — расхохоталась Дарья. — Эка важная птица! А кохать и двух можно.
Смутившись от слов Дарьи и быстро попрощавшись с ней, Анна поспешила в курень.
— Добре стряпаешь, Нюра. — Кладя деревянную ложку на стол, улыбнулся Анне Аникей.
— Благодарю, Аникей Андрианович. — Уголки ее губ чуть тронула ответная улыбка. — Когда отец был еще жив, мы держали кухарку. А вот после его смерти пришлось научиться. — Анна и сама не знала, зачем так разоткровенничалась с хозяином.
Вероятно, ему не было до этого никакого дела. Но Аникей слушал внимательно, встав из-за стола, он подошел к ней, вгляделся в ее темные глаза:
— Глаза-то у тебя как омуты. Нонче припомнил, где их ранее видал. Мы с односумами по степи ехали; гляжу, а там в ковыле девчонка сидит, сама темненькая и глаза чернющие. Они мне в душу запали, да ты была дюже мала. Не то посватался бы! — рассмеялся Аникей. — Я без жены ишо был.
— К кому посватался бы? Ко мне? — Анну тоже начал душить смех.
Она вспомнила, как ездила с отцом в станицу, как лежала в мягких шелковых облаках ковыля, вспомнила проезжавших мимо казаков, пристальный взгляд серых глаз, заставивший сердце биться быстрее. А оказалось, что это и был ее нынешний хозяин.
Анна живо представила себе, что бы сказал отец, если бы казак пришел к нему ее сватать. Его, вероятнее всего, чуть не хватил бы удар. Счастье, что она была еще слишком мала для подобного предложения. В тот день отец очень испугался за нее, он будто бы что-то предчувствовал и оказался прав.
Подумав об этом, Анна устыдилась своего смеха. Она уже готова была чуть ли не разрыдаться от стыда, но неожиданно почувствовала, как Аникей сжал ее в крепких объятиях, коснулся губами щеки, приник к ее губам, настойчиво приоткрывая их, вовлекая в долгий жаркий поцелуй.
За всю жизнь Анна целовалась всего пару раз — с Ильей Бунчуком, но он целовал осторожно и нежно, а Аникей вкладывал в поцелуй всю свою страсть. У нее закружилась голова, по телу разлилась сладкая истома. Желания сопротивляться не было, и лишь мысль о том, что в любой момент может войти Евдокия заставила Анну отпрянуть, разорвав порочный поцелуй.