Рассвет над Доном

Глава 1

Жесткие веревки до боли впивались в несколько огрубевшую, но все еще тонкую кожу смуглых рук. Она чувствовала, что поймана и посажена в клетку, словно птица. Убьют ли ее нынче или позже, прежде вдоволь, всласть надругавшись над еще нетронутым ни одним мужчиной девичьим телом?

Нестерпимо хотелось пить. Горло пересохло, будто бы туда забился мешающий дышать крупный песок, карие глаза слезились. Жесткий земляной пол сарая причинял острую боль израненной спине, к которой крепко приложился нагайкой какой-то казак. Им, верно было не важно, кто их враг — мужчина или женщина, казаки не ведали жалости к тем, кто посягнул на их земли, курени и семьи.

Весь Дон полыхал восстанием против молодой Советской власти. Делиться нажитым многими поколениями добром с красноармейцами они вовсе не собирались и с врагами расправлялись без снисхождения и жалости.

В одним из боев у станицы Каргинской белоказаки одержали решительную победу над красноармейцами, и Анна Погудко — двадцатилетняя пулеметчица Красной Армии попала к ним в плен.

Должно быть, ей следовало благодарить судьбу за то, что та оказалась к ней милостива, ведь ее остальных однополчан-красноармейцев просто расстреляли и стащив в одну яму, зарыли в общей могиле. Никто и никогда уж более не узнает их имен и место, где они нашли свое последнее пристанище.

А она была жива. Пока еще жива. Но, вероятно, это обстоятельство вовсе не было подарком судьбы, а скорее жестоким и страшным наказанием. Ведь эти нелюди все равно могут убить ее, хотя смерть покажется избавлением, по сравнению с тем, что они могут сделать с ней до того, как расстреляют и зароют в землю вместе с остальными. И кто сказал, что несчастную пленницу казнят непременно при помощи винтовки?

Анна слышала о зверских расправах, о жутких казнях, которым казаки подвергали противников, не жалея ни женщин, ни детей. Об их жестокости она была наслышана с детства. Но в то время все это казалось столь далеким, никоим образом не относящимся к ее жизни.

Ведь Анну не готовили к участи революционерки, и уж тем более пулеметчицы. Не о таком будущем мечтали родители для своей старшей дочери.

Анна окончила гимназию и желала учиться дальше, но увы, смерть отца перечеркнула ее планы. Чтобы заработать на жизнь матери с младшей сестренкой ей пришлось работать на фабрике и давать частные уроки, благо знания, полученные в гимназии это позволяли.

Революционными идеями юная Аня заразилась еще в гимназии. Окончив ее, вступила в партию большевиков. Разве можно было поступить иначе, когда вокруг столько несправедливости, нищеты и угнетения? Рабочие жили в страшной бедности, зарабатывали копейки, ютились в тесных бараках, в то время как дельцы разъезжали по парижским выставкам, а государь-император охотился на кошек да ездил по смотрам. Нет, терпеть подобного было никак не возможно, нужно было что-то делать, бороться!

Анна была уверена, что коммунизм должен победить, тогда наступит всеобщее равенство и процветание: больше никто не будет голодать, все будут трудиться вместе и получать достойную оплату своего труда. Нужно лишь одержать победу над старым режимом и построить новый прекрасный, справедливый мир.

Порывы старшей дочери мать не одобряла, она знала, чем может кончится осуществление этих грандиозных планов. Знала, что дочь может просто погибнуть, и счастье если она падет от шальной пули, но может быть и страшнее. Гораздо страшнее.

«Ты знаешь, кто мы.» — Горько усмехалась мать.

Анна знала. Конечно, она знала кто они. Ведь об этом ей хоть и изредка, да напоминали. Даже в гимназии. Даром, что она родилась в Российской Империи, жила в Ростове и говорила на русском языке, но о ее вере, вере ее предков, ее крови никто забывать не собирался. Анна была еврейкой, и порою ей давали понять, что православному люду она не ровня.

Она не верила им. Она знала, что все, абсолютно все люди на земле равны, никто не может быть выше и лучше другого лишь на основании своей религии или национальности. К тому же, Анна все больше сомневалась в существовании самого Бога. Ведь если это правда, что Господь создал всех людей на земле, то разве он не един для всех? А если нет, то зачем же тогда враждовать? Не лучше ли всем сплотиться и помогать друг другу?

Уйдя воевать с красноармейцами, Анна и сама понимала, что попадись она в плен к белогвардейским казакам, ее участь может оказаться ужасной, даже страшнее тех, кто будет стоять с ней плечом к плечу. Они не пощадят коммунистку… еврейку.

Правда, был один человек, своим отношением к ней, опровергавший все, что она когда-либо слышала о казаках и их крутом норове. Илья Бунчук был казаком, но воевал в рядах Красной Армии, именно он научил ее всему, что она умела. Они разделяли общие взгляды и идеи, ни словом, ни взглядом он не попрекал ее за национальность, за веру предков. В его зеленых глазах она видела лишь теплоту и нескрываемую нежность. Они любили друг друга, но стать по-настоящему близкими так и не успели. Ее Илья был убит в одном из сражений. Она потеряла его навсегда.

А нынче потеряла и саму себя, оказавшись в руках жестоких извергов. Они не пожалеют ее, ведь таких, как Илья, среди них, скорее всего, больше не было. Он был такой один.

Анна лишь желала найти силы для того, чтобы выдержать пытки и насилие с честью, чтобы униженно не молить о пощаде, не звать на помощь. Все равно ее никто не услышит и никто ей уже не поможет.

Услышав скрип открывающейся двери сарая, где ее держали, Анна с трудом повернула голову. Она почувствовала, как на влажную от пролитых ночью слез щеку упал нежный луч утреннего солнца, лаская ее своим теплом, будто пытаясь утешить. Тщетно. Она знала, что пришли ее мучители и пощады ждать не от кого.

— Где эта девка?

— Да там валяется, иде ей быть — то? Не сбегет, небось. — Прикрыв глаза, Анна услышала чьи-то насмешливые голоса.

Сердце невольно сжалось от страха, от сознания неминуемой страшной расправы. Неужто ее тело подвергнется надругательству? О, если бы только Бог действительно существовал и мог бы спасти ее, но не от смерти, а от того, что ждет ее до того, как она испустит свой последний вздох. Но его существование казалось ей абсурдным, даже в эту страшную минуту, когда она должна молить о прощении за свое неверие, за свой атеизм.

И просить прощения она не желала, виноватой себя ни перед кем не чувствовала, тем более перед Богом. Ведь если он всемогущ и всеведущ, то сам должен знать, что происходит на созданной им же Земле. А если нет, то и молить бесполезно.

Внезапно, она ощутила прикосновение чьей-то шершавой ладони к своему горячему лбу. Кто-то попытался приподнять ее тело за спину. Открыв глаза, Анна увидела перед собой молодого красивого казака с черным курчавым чубом, видневшимся из-под фуражки. К ее удивлению, его темные, чуть раскосые глаза глядели с сочувствием, получить которое от своих пленителей она вовсе не ожидала.

— На вон, попей трошки, — произнес он, поднося к ее растрескавшимся губам кружку с каким-то напитком.

Его голос отличался от тех, что она слышала мгновение назад.

— Нет… — чуть слышно ответила Анна.

Она не хотела принимать из их рук даже воды, несмотря на отчаянное желание пить.

— Пей. Вода тута, небось. Делай чего велю. — Казак осторожно наклонил ее голову к кружке с водой.

Слегка успокоенная его словами, Анна приникла губами к кружке и начала жадно пить.

— Зачем энту стерву поишь, Гришка? Да пущай хучь сдохнет, курва красная! — услышала Анна знакомый голос, тот самый, который слышала минутой ранее.

— Молчи, Прохор! — нахмурился черноглазый казак. — Она ить человек, девка слабая.

— А как на пулемете строчить, то не слабая? — не унимался его собеседник.