Оскар

Спокойная, в светлом платье с отложным воротничком, в фартуке поверх. Рукава её платья были по-рабочему закатаны, а белый, в крапинку, платок, аккуратно завязан узелками под шеей.

Широкое лицо, глубокие глаза, решительный подбородок.

Пожилая женщина по-доброму улыбалась, за руку она держала светловолосого мальчика лет шести, а тот не выпускал из кулачка верёвку, за которую была привязана большая белая коза.

Коза непослушно дёргалась, мальчишка в ответ звонко хохотал.

Зоя виновато обернулась на Марию.

– Я ничего им такого не говорила, не звала сюда…

– Мы сами пришли.

Женщина шагнула вперёд, встала рядом с Марией.

– Да, мы сами, проведать вас решили. Зовите меня бабушкой Александрой. Помогу вам прибраться в правлении. Нехорошо, чтобы непорядок там был. Новое дело по-людски начинать надо.

– Спасибо вам. Будем знакомиться.

Мария обернулась, громко крикнула в сторону открытых окон.

– Томка!

– Ау! Чего надо?!

Из дальнего окна высунулась растрёпанная Томка.

– Выходи к нам, передохни.

Неловко, незнакомо ещё помолчали, замялись.

Из-за спины бабушки выступил мальчишка.

– Меня звать Санька. Я буду моряком, как наш Костя. Мне шесть лет, и я умею читать. Костя подарил мне свою мичманку и старую тельняшку, а бабушка только самую малость рукава на ней подкоротила.

– А почему сандалии у тебя на босу ногу?

– Я закалённый! Все моряки должны быть закалёнными. А козу звать Ритка. Она мне поручена, только я с ней справляюсь! Баба и дюдя за ней не угонятся, а я с ней постоянно!

Мария наклонилась к мальчишке.

– А что это у тебя за книжка?

Тот с важностью достал из-под поясного ремня растрёпанный учебник.

– Ого! «Краткий курс истории СССР». Одобрено правительственной комиссией. Здорово! Ну, а почему ты очки такие странные носишь, чёрные, большие и без стёкол?

– Это мамины. Моя мама очень хотела, чтобы я умный у неё был.

Растерянность.

С волнением справилась быстро.

– Ну вот, с самым главным человеком мы уже познакомились. А мы… Я – Мария, а это – Томка, она у нас самая весёлая.

Санька не унимался.

– А Зойка за мной присматривает. Она добрая! Она временно у нас живёт, пока у неё родные не отыщутся!

Светловолосый бодро доложил, дёрнул козу за верёвку и улыбнулся.

Все остальные – неловко молчали.

– Ладно, об этом поговорим потом. Сейчас работать надо.

Бабушка Александра поднялась на ступеньки.

– Позавчера, когда немцев отсюда увозили, одна немка подбежала ко мне, такая в возрасте, седая, плакала всё навзрыд. Ключи мне в руки тыкала, связку, рукой на этот дом показывала. Я не поняла ничего, потом какой-то офицер наш, комендантский, подошёл, сказал, что немка всю жизнь в этом лесничестве работала, в доме прибиралась. Что, мол, очень просила дом не сжигать и двери в нём не ломать. Всё хотела перед нашими солдатами на колени вставать… Ключи она успела отдать мне, другим в суматохе не до этого было.

– А этот, ваш… Одноглазый, руководитель-то который, нам утром ключи от правления отдал, вот мы и открыли.

– Викторович? Ну и ладно, ну и хорошо. Это я ему несколько ключей со связки вчера отцепила. Наугад. Вот эти – остальные, пригодятся, думаю, нам сегодня.

С распахнутыми для дневного солнца окнами комнаты бывшего лесничества казались радостными и приветливыми.

Бабушка Александра прошлась по ним, по-хозяйски остановилась в самой большой, спрятала руки под передник, огляделась.

– Полы хорошо бы помыть, пыли по низам много. Вижу, что вы тут много уже выгребли, выскоблили, а вот с полами – горе… Санька! Санька, ты где?

С улицы, из-под окон, послышалось сопение.

– Здесь, где же мне ещё быть… Ритку вот к кусту привязываю, к вам сейчас приду.

По дальним деревянным полам протопали сандалики.

– Баба, я здесь! Как тут красиво!

– Скоро ещё красивей будет. Возьми-ка вот ковшик, сходи к лодкам, принеси нам воды. Донесёшь?

Санька ответил закалённым басом.

– Сделаем. Только вы тут за козой присмотрите, пока я по делам хожу. Как бы чего не натворила.

– Присмотрим.

Бабушка Александра лукаво глянула на девчонок.

Зоя одёрнула юбку, убрала волосы со лба.

– А можно и я с ним? Я ведро у вас в доме возьму, так мы больше воды сюда принесём.

– Молодец, Зоинька! И за моряка нашего мне будет спокойнее. Идите, идите. Да, и тазик в доме заодно прихвати, за порогом стоит.

– Какой?

– Оцинкованный такой, блестящий.

– Ладно!

Посмотрела вслед, вздохнула.

– Хорошая девчонка. Правильная. Горя много навидалась, почти вся её жизнь прошла у врагов. Ещё в городе, когда мы оформляли переселенческие документы, нас попросили присмотреть за Зоей. Говорили, что она из плена, из лагеря вернулась, тут одна, вроде как взрослая для детского-то дома. Начальство определило её сюда, в колхоз, обещали, что потом будут искать родных.

– Найдут?

– Вряд ли… По её родным местам немцы сильно прошлись, никого не жалели.

Вышли на воздух.

Мария и Томка присели на тёплые каменные ступеньки крыльца, бабушка Александра осталась стоять рядом с ними, опёрлась на деревянные перила, изредка посматривая из-под ладони на сверкающий залив.

Сосны пахли смолой.

Мария куснула сухую травинку.

– А чего тут такое с водой-то творится? Ну, для питья которая? Вроде возле каждого дома колодцы, а командир воду в бидонах таскает из райцентра?

Бабушка Александра покачала головой.

– Неизвестно что. Вчера он какого-то врача из райцентра привёз, воду из всех здешних колодцев в поллитровки набрали для изучения и увезли. Говорит, пока проверят, то да сё… Приказано из бидонов пить.

– Зараза какая?

– Боятся отравы. Немецкой. Говорят, что в городе много колодцев по весне было отравленных. Вроде как немцы, перед отъездом, перед тем, как их отсюда, из области, вывезли, всю воду питьевую отравили. Скотину порезали, дохлятину тоже в колодцы бросали. Не знаю… А здесь-то, в посёлке, такое очень даже возможно! Особенно после позавчерашних событий.

– Чего произошло?

Было тихо, тепло, солнечно.

Никому не хотелось говорить о трудном или плохом.

Бабушка Александра вздохнула.

– … С утра наши солдаты в посёлок приехали, с оружием, три машины, для эвакуации. И две пустые – для вещей немцам. Мы уже были здесь, выгрузились своим табором на берегу, несколько семей, и те парни, которые астраханские, тоже были. Сидели, ждали.

Никто никого не предупреждал. Как только машины пришли, немецкие мужики бросились к своим лодкам, начали их рубить, борта, верёвки, мачты, вёсла. Сети начали обливать керосином! Наши, кто помоложе, – на них, в драку, с кулаками, с кольями. Солдаты из комендантуры, которые приехали, начали стрелять вверх из автоматов, прикладами молотили немцев, отгоняли от них наших. Бабы кричали на весь берег, детишки плакали. Саньку мы замотали в платки, в тряпки, ничего не показывали. Зоя мальчишку сторожила.

Один немецкий дед, высокий, совсем тощий, седой, когда начали выносить вещи из его дома и грузить в машину, заревел в голос, начал бросаться со слезами на солдат. Вдобавок рядом, возле дома, собака лаяла на привязи большая, громкая. Дед отвязал эту огромную собаку, та бросилась на одного нашего. Ну, старшина в возрасте, пальнул по ней из автомата. Снял с плеча автомат и дал очередь.

У того деда глаза совсем белые стали, выпученные, пена изо рта пошла. Он с топором всё время был, как раз рубил днище своей лодки, чтобы нам не досталась. Ну и бросился на этого старшину сзади. Порубил бы нараз нашего мужика, но солдатик один, совсем ещё молоденький, тоже из комендантского взвода, из винтовки деду прямо в грудь взял, да и выстрелил. Бабы, знамо дело, снова, ещё громче все заорали. Парнишка какой-то немецкий, тоже бросился на солдат, царапался, кусался, визжал чего-то такое. Оттащили его, мальчишка вырвался и в лес убежал.