Оскар

– Уже хорошо. Мы ведь рядом, поэтому никого и ничего не бойся, ладно?

– Ага…

Зоя совсем низко опустила голову, плечи затряслись.

– Ладно. Перекусили…

Мария встала, выпрямилась, оглядела комнату.

– Томка, ты пройдись ещё раз по комнатам, и здесь, на втором этаже, и во второй половине. Посмотри, какие там скамейки есть, стулья попроще. Лёгкие неси сюда, а за тяжёлыми потом поднимемся вместе. Хорошо?

– Слушаюсь, товарищ командир!

Томка дурашливо приложила ладошку к своим кудряшкам.

– Трепушка.

– Так точно! Разрешите выполнять?

– Брысь!

Маша сделала страшную гримасу, Томка с хохотом помчалась к лестнице, стуча по половицам каблучками туфель.

И снова тишина.

Мария повернулась к Зое.

– Ну, теперь говори. Ты ведь что-то мне хотела сказать, да? Важное?

– Важное… Я хочу, чтобы вы знали. Для меня это очень важно.

– Именно я?

– Да. Вы такая… Вы старше. Вы поймёте всё правильно. Мне просто нужно кому-то рассказать…

Худенькие пальцы, ломающие друг друга.

Щёки порозовели от волнения, начала нервно ходить от окна к стене.

Встала рядом, заговорила тихо, не глядя на Марию.

– Я из Запорожской области, из села Ореховка… Когда началась война и немцы наступали, много наших ребят из села забрали в плен и погнали в концлагерь. Меня тоже… Там забор был из досок, в разных бараках жили дети, мальчики и девочки. Были совсем малыши и старшие, как я. Умирали много… Каждый день нас выгоняли из бараков в какой-то большой сарай, посыпанный опилками, чтобы мы бегали там по кругу. Приходилось перепрыгивать через мёртвых. А в столовой стояли длинные столы из досок, на которые дежурные рассыпали охапками мелкую рыбёшку, какую-то речную. Она была не солёная, не вяленая, а какая-то лежалая, с запахом… По команде нас запускали в столовую, мы врывались толпой, хватали рыбу, горстями запихивали себе в рот. Дизентерия была страшная, от этого дети и мёрли. Или тиф, не знаю…

Мне показали глубокую цементную яму с коричневым гнилым рассолом у забора. Я сама потом видела, как старики рано утром крючьями вылавливали из этой ямы трупы, давали стечь, грузили на подводы и увозили.

Забор в лагере был высокий, с проволокой и с замками, сторожа с автоматами ходили, но дети, заключённые, всё равно бежали. Я тоже бежала…

– Ты?! И как?

Мария сама уже дрожала, слушая тихие и ровные слова Зои.

– Поймали. Собаки тогда покусали, сильно поранили ногу. Меня раздели и голую провели перед всеми…

– Милая моя девочка!

Мария крепко прижала Зою к себе, заплакала вместе с ней громко, безо всякого стеснения.

– Потом… Потом меня хотели расстрелять, потому что воспалилось ухо, я долго лежала в бараке без сознания, мне говорили, что была при смерти. Однажды ночью какие-то местные люди, не заключённые, из-за забора, вытащили меня, спасли, оперировали в церкви. Когда там бывали облавы, мне затыкали рот, чтобы я не кричала от боли. Потом, после того, как мы победили… Сразу же после войны… Нам дали какие-то бумажки, еду, и посадили на поезд, в натопленный вагон, там солома была.

– Наши?

– Да… Поезд ехал несколько дней, долго стоял на каких-то станциях, в тупиках, выходить из вагонов нам не разрешали. Привезли в Бранденбург, в другой, специальный лагерь… Там нас всех собирали для отправки в Советский Союз. И взрослых, и детей… Пленных, гражданских из концлагерей, других, которых немцы вывезли к себе на работу. Потом повезли нас домой. Говорили, что мою Ореховку сожгли. Маму убили… Я попросилась остаться здесь.

– Сколько же ты там пробыла, в этой Германии?!

– Много. Долго.

Постояли, обнявшись.

Помолчали.

На лестнице послышался грохот.

– Томка стулья тащит… Налей-ка в стакан водички.

– Зачем?

Зоя не понимала слов Марии.

– Налей, надо.

Мария быстро и ловко развязала свой рюкзак, достала маленькое вафельное полотенчико.

– Пошли на улицу, ты мне польёшь, умоемся. И я тебе глазки вытру…

Показалась в дверях улыбающаяся Томка

– У меня там на лестнице стул упал! Я хотела сразу два принести.

Томка с подозрением посмотрела на Марию.

– А чего это у тебя лицо такое мокрое?

– Пыли много, сполоснулась.

– И она тоже?

Томка ткнула пальцем в Зою, которая молчала в сторонке.

– И она.

Мария спокойно встряхнула полотенце, положила его на уже чистый, уже протёртый, солнечный подоконник.

– И вообще, можешь сурово бровями не дергать и губы не облизывать – у нас всё в порядке, давайте работать.

Деревянных венских стульев в доме лесника нашлось целых шесть. Две длинные скамейки Мария и Зоя принесли из сарая.

– Ещё бы парочку таких найти – все бы на собрании разместились. Мужики, если что, и постоять могли бы.

Вместе притащили длинный узкий стол из кухни, поставили его в торце комнаты.

– Это для начальства.

По-хозяйски, компанией, прошлись по нижним комнатам.

– Девчонки, давайте-ка уберём все эти пыльные шкуры с пола и рога тоже со стен поснимаем. Отнесём на второй этаж, свалим в кучу. Потом руководство решит, что со всем этим барахлом делать.

– А вот эти рога – лосиные?

Томка спросила, отёрла локтем потный лоб, задумчиво рассматривая помещение.

– Да.

– Получается, что самые большие рога над президиумом висят?

Томка прыснула в кулачок.

– Говорю же – трепушка!

Мария погрозила подруге пальцем, улыбнулась, Зоя тоже повеселела глазами.

Носили, убирали, передвигали.

Из каждого угла доносился голос вездесущей Томки, она то и дело начинала звонко петь знакомые песни.

– Как на субботнике!

– Маша, давай мы этот подстаканник выбросим? Стакан оставим, а подстаканник выбросим, а?

– А чем он тебе не понравился?

Зоя вертела в руке тусклый металлический подстаканник.

– Там нехорошее, неправильное написано.

– Ты по-немецки понимаешь?!

– Да. Мы там научились.

– Выбрасывай. Немедленно! Или лучше я сама.

Торопясь Мария выбежала на улицу.

Солнечная тёплая тишина.

Прошлась по тропинке за дом, посмотрела ближний сосновый лесок, в тёмном овраге глубоко закопала подстаканник.

Снова вытерла глаза, улыбнулась.

– Зоя, ты повыше ростом, протирай-ка начисто окна. Возьми стул. А ты, Томка…

– Я займусь мусором.

Без лишних слов Томка деловито схватила в охапку и поволокла к порогу груду мусора. За дверями остановилась, крикнула:

– Маш, а зачем здесь на ступеньках эта железяка воткнута?

– Где?

Мария вышла к Томке, та кивнула вниз, не выпуская из рук хлам.

– Вот эта, тонкая. Собак, что ли, на входе привязывать?

Из раскрытого окна, увидев их на улице, на пороге, звонко крикнула Зоя.

– Это нужно, чтобы обувь чистить! Сапоги, если у кого в земле; руки можно не пачкать, просто ошкрябать подошвы об эту железку, не нести в дом грязь.

– Умные какие…

Томка перехватила поудобнее мусор, неодобрительно покачала головой и помчалась по тропинке к оврагу.

Всё получалось.

Всё пока было хорошо.

Им, троим, совсем ещё незнакомым, одинаково казалось правильным и нужным то, что они делали в эти первые минуты на уже не чужой земле.

От близкого детского смеха Мария вздрогнула.

– Здравствуйте, девчата!

– Ой, бабушка пришла! И Санька!

Зоя бросила тряпку, стремительно побежала к калитке.

Под соснами возле дома стояла статная пожилая женщина.