Страница 91 из 138
Он не разбирался в направлениях. Но эти направления можно было определить со стороны. Уклоняясь, делая зигзаги, подобные молниям на картинах, изображающих всемирный потоп, он давал круги, и круги эти медленно сужались.
Так прошёл год, пока круг сомкнулся точкой, и он вступил в Стокгольм.
А вступя, он обошёл его кругом из конца в конец.
Потом он начал кружить по городу, и ему случалось неделями делать один и тот же круг.
Шёл он быстро, все тою же своей врачебной, развинченной ординаторской походкой, при которой ноги и руки казались нарочно подвешенными.
Лавочники его ненавидели.
Когда ему случалось проходить по Вазастану, они покрикивали вслед:
― Приходи вчера.
― Играй назад.
О нём говорили, что он приносит неудачу, а шведские феминистки, что держали у русского посольства бессменный пикет, чтобы откупиться от сглаза, давали ему, молчаливо сговорясь, по гамбургеру.
Мальчишки, которые во все эпохи превосходно улавливают слабых и убогих, бежали за ним и кричали:
― Педофил!
Наконец Малыш нашёл лестницу, забрался по ней на крышу и сколотил там себе домик.
Заснув в этом домике, он забыл всё ― жиры, аминокислоты и раздельное питание.
Питался он пойманными голубями.
А в его родном городе дела шли своим чередом.
Секретный арестант под его старой фамилией был освобождён вместе с другими узниками режима.
Когда диетолог Пратасов вернулся из Сибири, о нём уже знали многие. О нём много писали в прессе ― отечественной и зарубежной.
Это был тот самый диетолог, который сделал что-то ужасное под окном Президента во имя свободы, был наказан и сослан в Сибирь, а потом помилован и сделан старшим диетологом. Таковы были вполне определённые черты его жизни.
Министр уже не чувствовал никакого стеснения с ним и просто назначал то в поликлинику, то в больницу. Он был исправный врач, потому что ничего дурного за ним нельзя было заметить.
Диетологу было пора жениться, и нашли журналистку.
Журналистка, сначала обрадовалась, думая, что её соединяют с внезапным любовником. Она подкрасилась и затянула несходившуюся шнуровку на красных хипстерских кедах.
Потом в церкви она заметила, что стоит одиноко, а над соседним пустым местом держит венец сотрудник администрации Президента. Она хотела уже снова упасть в обморок, но так как держала глаза опущенными ниц и видела свою талию, то раздумала. Некоторая таинственность обряда, при котором жених не присутствовал, многим понравилась. Тем более, так уже женился один космонавт.
Через некоторое время у диетолога Пратасова родился сын, по слухам, похожий на него.
Президент забыл о нём. У него было много дел.
Приближались разные испытания, и у Президента были планы. Планов этих было много, и нередко один заскакивал за другой.
Министр опять впал в немилость. Президент все реже смеялся и искал опоры.
Перебирая списки, он наткнулся на имя диетолога Пратасова и назначил его сперва директором поликлиники, а в другой раз начальником городского здравозахоронения.
Скоро он стал главным санитарным врачом.
Потом Президент снова забыл о нём.
Жизнь врача Пратасова протекала незаметно, и все с этим примирились.
Его предшественник был человеком громким и шумным, и от него многим хотелось отдохнуть, а тут всё было тихо и спокойно, что всем нравилось.
Дома у него был свой кабинет, в городской Думе своя комната, и иногда туда заносили донесения и приказы, не слишком удивляясь отсутствию санитарного диетолога.
Лучше всего чувствовала себя в громадной двуспальной кровати журналистка.
Муж продвигался по службе, спать было удобно, сын подрастал. Иногда супружеское место диетолога согревалось каким-либо бизнесменом, капитаном или же вовсе лицедеем. Так, впрочем, бывало во многих чиновничьих постелях столицы, хозяева которых были в отлучке.
Однажды, когда утомившийся любовник спал, ей послышался скрип в соседней комнате. Скрип повторился. Без сомнения, это рассыхался дорогой бразильский паркет, оказавшийся подделкой. Но она мгновенно растолкала заснувшего, вытолкала и бросила ему в дверь одежду.
Опомнившись, она смеялась над собой.
Но и это случалось во многих чиновничьих домах.
А потом муж умер. Так часто бывает даже с врачами.
Похороны диетолога долго не забывались Москвой ― верно, с неделю об них помнили.
А в тех журналах, что выходили раз в две недели, помнили и того дольше.
По Тверской ехала вереница машин с мигалками.
На подушках несли ордена.
За чёрным тяжёлым гробом, втиснутым в машину «скорой помощи», ехала в кабриолете жена, прижав к себе великовозрастного сына.
И она плакала.
У крематория стреляли солдаты в белых перчатках, а потом ещё стрелял караул на кладбище.
Стреляли все ― даже дагестанцы, торговавшие цветами у ограды.
К незарытой могиле с некоторым обычным опозданием приехал Президент и, кашлянув, произнёс:
― У меня умирают лучшие люди.
Следы Карлсона же с тех пор затерялись. Но это немудрено с такой путаницей в фамилиях.
2022
Комендантская дочка
Дают — бери, а бьют — беги. Пословица
Глава I
Ефрейтор гвардии
Детство моё было самое обыкновенное. Князь Сергей Потёмкин. «Мемуар об преобразовании России в царствовании ЕИВ Александра II».
Отец Малыша служил ещё в те времена, когда у нас привечали любые иностранные фамилии. Тогда ещё Пётр поднял кубок за шведских генералов, кои его, нашего Государя, научили воевать, а он их, де, отучит. Говорили, что один из пленённых шведов и был основателем рода русских Свантессонов ― так это или не так, не нам судить. Но старый Свантессон учил-учил русских да и вышел в отставку премьер-майором, женился и погрузился в провинциальную жизнь.
Малыш был записан в Семёновский полк ещё в утробе матери, но в столицу не попал, так как отец застал его за изготовлением летучего змея из географической карты. Непонятно, что его разозлило более ― то, что Малыш приделал хвост змея прямиком к их бывшей родине, куда-то к Стокгольму, или же то, что Малыш из всех наук более понимал в свойствах борзого кобеля.
Столица в мыслях отца сменилась опасным Кавказом, а мусью, что учил Малыша площадному французскому языку, был прогнан. Однако это даже пошло на пользу Малышу, который ещё не понимал, что слово merde ― едва ли артикль в чужой речи.
Впрочем, мусью был не промах и на лужайке перед домом часто плясал с Малышом боевую пляску, размахивая саблей. Так и раздавалось:
― Ан-гард! Атанде! Я сказал: «Атанде-с»!
Ничего не подозревающий о своей судьбе Малыш смотрел, как его матушка варит медовое варенье, и облизывался на кипучие пенки. Он думал о том, как хорошо было бы жениться, а об учёбе вовсе не думал.
Старый Свантессон сидел у окна и читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эту книгу он использовал и как рвотное, и как слабительное. Чужие награды и назначения чрезвычайно волновали его, но как-то раз он вскочил с кресла со страшным криком «Пора!»
«Пора!» ― отозвалось в барском парке.
«Пора!» ― и стая грачей с криками покинула обжитое было дерево.
«Пора!» ― и крестьяне замерли в том положении, как если бы их спросили, отчего они не пользуются носовыми платками.
Матушка Малыша уронила ложку в тазик с вареньем, оттого что поняла сразу: батюшка решил отдать Малыша в службу. Разлука вошла в их дом, топая страшными ямщицкими сапогами, следя талым снегом в комнатах.
Слово «Кавказ» тогда было чем-то страшным, и одновременно притягательным: «Кавказ-з-з-з», ― зудели барышни на балах, з-завидя з-завидного молодого военного со шрамом, кавказские асессоры считались выгодной партией, на «Кавказе» деньги сами росли из земли, и туда полагалось ехать в случае несчастливой любви или карточного долга.