Страница 9 из 11
На этот вопрос ответа у меня нет. Но от услышанного я растерян и взбудоражен не меньше, чем Комендант. Значит – что? Значит, Захар, то есть Колдун, от молитв переходит к активным действиям?
Ничего хорошего это нам не сулит.
- А беженцы, скорее всего, не дойдут, - говорит Комендант. – Я вчера связался с Экосоветом, попросил выслать навстречу им хотя бы пару грузовиков. Знаешь, что они мне ответили? Лимит на бензин в этом месяце уже выбран… Слушай, может, нам самим отправиться в город да перестрелять к чертям весь этот Экосовет?..
Я пытаюсь успокоить его:
- Сто километров… В общем, немного…
- Нет, они не дойдут… - Комендант берет себя за мизинец и выворачивает его, словно хочет сломать. Проступают кости на сухом, узком лице. – Вот видишь, Егор, как это все… Для того, чтобы выжить самим, мы вчера вытолкали отсюда… фактически обрекли на смерть… почти пятьдесят человек…
Комендант задыхается. На горле у него вздуваются струнные жилы:
- Пятьдесят человек убили… Зачем?..
Далее я иду к Серафиме. Точней – к Серафиме Яковлевне, как принято называть мать Аглаи. Я несу ей бутыль воды, отлитой, несмотря на яростные возражения Лельки, из наших скудных запасов. Воду Серафима принимает благосклонно, как должное, однако первые же ее слова меня ошарашивают:
- Лаечка так рада, Егор, что вы ее наконец навестили! Так рада, так рада, Егор!.. Вы – молодец!.. Для нее – это настоящий праздник!..
Голова Серафимы покрыта платком. Балахон из крашеной простыни, который она недавно стала носить, подвязан веревкой. По дому, да и по улице вероятно, она ходит босой. И это директор школы, чуть ли не самый образованный, как считалось, человек в нашем Поселке. Я еще помню ее уроки. Она преподавала нам математику, физику, астрономию, рассказывала о рождении звезд, о законах движения, о том, как появилась жизнь на Земле…
- И главное, Егор, она счастлива! Видите, Егор, прав был отец наш Захар: жертва – это спасение. Лишь принеся в жертву плоть, которая нам для того и дана, можно освободить душу для жизни вечной!..
Я едва выдавливаю из себя:
- Так вы ее слышите?
- Ну конечно! – Серафима всплескивает ладонями. – Мы с ней теперь почти каждый день разговариваем. Лаечка рассказывает о спасении, которое она обрела, о том счастье, что дано будет каждому, кто пойдет тем же путем… Егор! Вы же своими глазами видели это чудо – как ожил, как воспрял Новый Лес, когда Лаечка в нем растворилась. Мать-Земля, явив вышнюю милость свою, приняла ее как родную дочь!..
Слова «Мать-Земля» Серафима так и произносит с заглавных букв. Меня пугают ее сияющие неземным светом глаза. Мне хочется поскорее убраться отсюда. А Серафима неожиданно приобнимает меня и шепчет в ухо, пронизывая жарким голосом до самого сердца:
- Нельзя отказываться от завета предков, Егор! Древние наши боги никуда не ушли, они по-прежнему взирают на нас. Они по-прежнему ждут избранных. Вспомните: под Новый год привязывали к дереву девушку, и она, замерзнув, вознесясь в горний чертог, становилась заступницей за весь свой народ. А если отворачиваться от отчих богов, если пренебрегать ими, исполнившись презренной гордыни, они начинают мстить. Они мстят: в мире воцаряется хаос. Наступают страшные Велесовы дни: бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней, прокатывается по земле шабаш Дикой Охоты, из страны в страну начинает бродить Черный Томерль – с девятью головами, с хвостом, перелистывая и читая вслух Книгу Смерти. Мир выворачивается наизнанку…
Мне кажется, что от нее исходит липкий запах земли. Запах корней, гниющей почвы, прелых, мякотных листьев. Я неловко пытаюсь освободиться, но Серафима еще крепче прижимает меня и словно обволакивает словесным маревом:
- А как будет счастлива твоя Лелечка, когда обретет этот дар! А эта девочка, которая у вас появилась… Айгуль ее звать?.. Это ведь знак, Егор, знак свыше, знак милости и благоволения, нельзя им пренебрегать…
Я вздрагиваю.
Лелька!
Айгуль!
Значит, у Захара, у Колдуна, уже все решено?
Грубовато выворачиваюсь из объятий:
- Серафима Яковлевна, мне пора…
Впрочем, Серафима этого как будто не замечает. Она заламывает руки и смотрит поверх меня слезящимися от восторга глазами.
- Дар!.. Дар!.. Принесем в дар себя!.. Пусть снизойдет на нас милость прародительницы Матери нашей!..
Она, по-моему, уже ничего не слышит.
Далее на несколько дней все замирает. Нет, разумеется, какие-то события происходят. Созывается, например, общее собрание граждан Поселка, которое, к моему удивлению, протекает довольно вяло. Ситуацию во вступительном слове обрисовывает Комендант. Он ясно и коротко сообщает о последнем решении Экосовета и особо подчеркивает, что это не приказ, а всего лишь рекомендация. Эвакуация – дело исключительно добровольное, говорит Комендант, если кто-нибудь захочет переселиться в город, то муниципалитет никаких препятствий чинить не станет. Более того, мигранты будут обеспечены на дорогу всем необходимым. Пусть идут. В конце концов каждый волен сам выбирать, как ему жить. Однако он, Комендант, твердо решил остаться в Поселке, и надеется, что большинство последует его примеру. Эта наша линия фронта, повторяя сказанное мне недавно, говорит Комендант, наш окоп, наш долг, наш последний рубеж обороны, за него отдали жизнь многие наши товарищи, мы не имеем права их предавать.
В общем, Комендант предлагает всем, кто желает эвакуироваться, самоорганизоваться в ближайшие три – пять дней, подать ему списки мигрантов и запросы на материальное обеспечение.
Особых дискуссий это не вызывает. Разве что Моргунок, нынешний дежурный по скважине, говорит, что если уж мы собираемся уходить, то шевелиться надо быстрее. Поскольку Экосовет обещает переселенцам весомые льготы, важно быть первыми, чтобы успеть ими воспользоваться.
- А то, здрасьте, явимся к шапочному разбору. Скажут нам: ребята, где же вы раньше-то были?
Это тоже, без вопросов, принимается к сведению.
Чувствуется, что народ еще толком не разобрался в сложившейся ситуации. Переселяться в город никто особо не рвется, все понимают, что ничего хорошего нас там не ждет, но все понимают также, что и оставаться в Поселке рискованно: после того как Экосовет нас бросил, шансы выжить на Южной дуге снизились почти до нуля. Долго без регулярной подпитки из города мы не продержимся. А уж о расширении посевных территорий вообще можно будет забыть. Мы постепенно проигрываем это сражение. Еще пять лет назад в Поселке жило около двухсот человек, сейчас – примерно сто шестьдесят, а после эвакуации вряд ли останется больше ста.
Что могут сто человек?
Ареал жизни неуклонно сжимается. Мертвые Земли стискивают нас все сильней и сильней.
На настроении сказывается и неожиданное появление Колдуна. Возникает он где-то в середине выступления Коменданта, без шума – при всей своей грузности – устраивается в последнем ряду, молчит, не шевелится даже, но на собрание словно опускается тяжелое облако. Пять – шесть человек тут же, пригибаясь, поспешно исчезают из зала, а остальные нет-нет да и поглядывают назад, не веря глазам: раньше Колдун в наших общих мероприятиях не участвовал. Все ожидают, что он выйдет на сцену. Но Колдун, немного посидев и послушав, не обменявшись ни с кем ни словом, так же бесшумно, как и пришел, выскальзывает наружу. Страх, уже тронувший мое сердце, вдруг начинает сжимать его в плотный комок. Я вытаскиваю на улицу сидящего рядом со мной Ясида и нервно пересказываю ему свой разговор с Серафимой.
Насчет Лельки, насчет Айгуль и насчет того, что это есть знак свыше.
Ясид внимательно слушает, а потом говорит:
- Я его убью.
- Кого?
- Колдуна. Серафима лишь повторяет то, что он им втолковывает.
Я даже вздрагиваю:
- Не говори ерунды!
Ясид кривит губы в странной улыбке: