Страница 10 из 11
- За Лельку я кого хочешь убью…
И я вдруг понимаю, что он не шутит, не горячится, не сотрясает воздух словами, за которыми реального содержания нет.
Он действительно убьет Колдуна.
Плевать ему на последствия.
А ведь, казалось бы, как и я, мальчишка еще. Сколько ему лет шестнадцать, семнадцать?
- С ума сошел!
Убийств в нашем Поселке еще не было. Во всяком случае в те годы, о которых я помню.
- Кстати, где она, Лелька?
- Дома… Осталась с Айгуль.
Ясид срывается с места:
- Пошли!
Мы бежим вдоль улицы, огороженной палисадниками. Из-под ног у нас, точно земля стала зыбкой, расплескиваются облачка душной пыли. Квохча, кидается в сторону чья-то курица. Наши тени, отбрасываемые вперед, корчатся словно в припадке безумия.
К счастью, Лелька оказывается дома. Она кормит Айгуль, чем, по-моему, занимается все последние дни. Изумленно распахивает глаза:
- Что случилось?
Ясид со свистом втягивает горячий воздух:
- Ты это… Слушай… Никто к нам не заходил?..
- Никто… – растерянно отвечает Лелька. – Все на собрании… Ясичек… Егор… Да что с вами?..
Ясид бухается на скамейку.
Я – в запале – валюсь рядом с ним.
- Уф-ф-ф…
- Ничего, Лелечка, ничего…
- Честное слово!..
- Уф-ф-ф…
- Ничего… Это мы – так…
То есть определенные события все-таки происходят. И тем не менее кажется, что жизнь в Поселке полностью останавливается. Если что-то и движется, то словно в густом сиропе. Звуки бессильно глохнут. Поникает возле заборов даже жилистая крапива. Солнце пылает так, будто ненавидит всю землю, и от подрагиваний жаркого воздуха дома, люди, вещи выглядят нереальными.
Все воспринимается – как во сне.
И в этом беззвучном сне я наблюдаю, как Ясид перебирается к нам – теперь он ночует на кухне, положив рядом с собой автомат. Наблюдаю, как он, точно привязанный, ходит теперь за Лелькой, а та, в свою очередь, вероятно догадываясь о чем-то, ни на шаг не отпускает от себя Айгуль. Я наблюдаю, как все больше людей скапливается на подворье у Колдуна: уже не только женщины, но и мужчины с оружием, и не меньше народа собирается вокруг Моргунка, который явочным порядком возглавил эвакуацию.
И еще я вижу, как между двумя этими крепнущими группировками, будто неприкаянный, слоняется Комендант – то стоит напротив дома Захара, вперив неподвижный взгляд в морду кривоватого идола, то как бы невзначай описывает круги возле неофициального штаба мигрантов, где уже приткнулись оба наших грузовика, охраняемые патрулями.
Комендант словно пребывает в другом измерении. Он никому не нужен, на него никто не обращает внимания. Он превратился в призрака: взгляд проходит сквозь него, как сквозь дрожание воздуха. Однажды я сталкиваюсь с ним на улице, и он бесцветным голосом произносит, будто продолжая уже начатый разговор:
- Вот как оно, Егор, получается… Жил-жил… Боролся… Стоял насмерть… Себя на щадил… А для чего?..
Слова его странно вибрируют.
Точно дрожит внутри горла туго натянутая струна.
Не дожидаясь ответа, Комендант уходит на деревянных ногах, и я нисколько не удивляюсь, когда утром, часов, наверное, в шесть, к нам врывается сильно взъерошенный Миня и, подпрыгивая от возбуждения, сообщает, что Комендант застрелился.
Чего-то такого я ожидал.
Меня скорей удивляет, как реагирует на это Ясид. Он встает с матраса уже одетый, будто не спал, и без раздумий командует с незнакомыми мне интонациями:
- Боевая тревога!.. Общий сбор!..
- Есть! – Миня отмахивает двумя пальцами от виска и испаряется – глухо хлопает дверь. А Ясид накидывает на себя безрукавку и загружает в карманы запасные обоймы для автомата.
- Идешь с нами?
- Куда?
- Надо комендатуру взять под контроль. Оружие, медикаменты, связь…
Я и раньше, замечая всякие мелочи, подозревал, что Ясид формирует собственную небольшую армию, но никак не ожидал такой степени подготовленности.
Колеблюсь я не больше секунды:
- Нет, извини…
- Нет?
- Нет, - повторяю я.
- Ладно, - Если Ясид и разочарован, то ничем этого не показывает. – Тогда твоя задача – Лелька, Айгуль. К дому никого не подпускать!..
Он неторопливо, но сразу чувствуется, что уверенно, шагает по улице, и я из окна вижу, как навстречу ему выбегают подростки и даже взрослые мужики – с автоматами, с винтовками, с железными заточенными прутами, как они выстраиваются в отряд и как дисциплинированно, чуть ли не в ногу, движутся по направлению к муниципалитету.
А я сам иду к Колдуну.
Решение выскакивает неожиданно, как будто оно давно зрело во мне.
Все очень просто.
Если нам, чтобы выжить, необходима жертва, то лучше пусть это буду я, а не Лелька и не Айгуль.
Да и не жертва это – нечто иное.
Народу на подворье у Колдуна полно, но все расступаются и, отводя глаза, молча пропускают меня. Я прохожу в дальнюю комнату, где плотно задернуты шторы, и усаживаюсь напротив Захара, который покоится в кресле, освещенный колеблющимся язычком свечи. В рыхлом сумраке я могу разобрать лишь очертания громоздкой фигуры, тусклые искры глаз, почти скрытых мохнатыми веками, и, конечно, его чудовищный нос, криво нависающий над губами.
Так мы сидим минут пять. Оба молчим: говорить что-либо не имеет смысла. Захар без сомнения знает, что я намерен сказать. И я тоже откуда-то знаю, что он намерен ответить.
Поэтому мы молчим.
За стенами дома тоже воцаряется тишина.
Время, как жизнь, неумолимо стекает по капле.
Его уже почти не осталось.
И вместе с тем этим временем, этим долгим молчанием как бы скрепляется договор, который ни один из нас уже не нарушит.
Ночью меня обволакивает слабенький дождь. Собственно, дождем это назвать нельзя: редкая морось – она испаряется, не достигая земли. Воздух, тем не менее, становится влажным, и влага серебристой пыльцой оседает на листьях, на почве, которые ее жадно впитывают. Я мельком догадываюсь, откуда пришел этот дождь. Аглая, собрав почти весь имеющийся у нее остаток воды, превратила его в туманное облако и направила в мою сторону.
Аглая фактически спасает меня. Морось легкая, но это та малость, которой мне не хватало: пушинка, которая тянет вниз чашу весов, сумма очков на игральных костях, брошенных богом, которая определяет, что выпало – жизнь или смерть. Я мгновенно поглощаю ее, влага бежит по моим тканям, как поток электричества: клетки корневой ризодермы, оживленные им, тут же вытягиваются, протискиваются чуть дальше в глубь плотной материнской породы, и – о чудо, чудо! – я наконец ощущаю под ней прохладу чистой воды!..
Это похоже на взрыв, из которого образовалась наша Вселенная: бездонный хаос, озаряемый вихрями зарождающихся галактик. Моя маленькая вселенная тоже образуется сейчас в результате бесшумного взрыва: пропитывается водой земля, пробуждается в ней кипучая микрофауна, во все стороны протягиваются нити аксонов, смыкаются синапсы, соединяя между собой осколочные фрагменты растительности, меня переполняет радость – прав был Ясид: вода здесь действительно есть. Не знаю как, но я прозреваю замысловатую конфигурацию: изогнутое длинное горлышко, соединенное с лежащим значительно дальше громадным подземным озером. Вот почему гидрологи ее не нашли: им следовало пробурить скважины на пару километров восточнее. Но кто ж это знал? И вот почему не повезло как Старому, так и Новому Лесу – от их локаций ни до горлышка, ни тем более до самого озера не дотянуться.
Не представляю, сколько все это длится. Время, как и положено в импульсе взрыва, судорожно осциллирует – то сжимаясь в мгновение, то расширяясь до бесконечности. Но когда из-за горизонта выползает плазменный краешек солнца, я уже оказываюсь способным поднять из подземных почек первые лесные проростки: клейкие перышки их разворачиваются навстречу свету. Полноценный лес я, разумеется, так же быстро вырастить не могу, на это понадобится не меньше месяца, но отчетливо чувствую, что он будет, он теперь непременно будет. Встанут деревья и шелестящим пологом прикроют землю от невыносимого жара, прорастет кустарник, запорхают над спасенной травой разноцветные бабочки, изменится климат Поселка, транспирация – испарение через листья и стебли – смягчит сухой воздух, он уже не станет, как наждак, обдирать легкие, да и сам Лес, накопив зеленую массу, начнет притягивать наполненные водой, тяжеловесные облака.