Тысяча дождей

Выходит, прогнозы были ошибочными.

Я прибегаю к зданию мэрии с некоторым опозданием. Кон­фликт уже достиг максимума, над площадью стоит заполошный крик, гото­вый вот-вот перейти в стрельбу с обеих сторон. Все наши «воору­женные силы» в сборе: два десятка мужчин с автоматами «калашникова» наизготовку. Но и беженцы тоже пришли не с пустыми руками, у них десяток винтовок, а женщины выставили вперед длинные кривые ножи самого неприятного ви­да. По-русски они абсолютно не говорят, в истеричном гомоне угадываются лишь отдельные слова типа: вода… еда… жить… остаться здесь… нет идти… Впрочем, и без перевода все ясно. После многодневных скитаний по Мертвым Землям наш Поселок с собственной артезианской скважиной, с крепкими домами, с са­дами и огородами кажется им земным раем. Они хотели бы в нем осесть. К сожалению, это невозможно. Сорок человек нам при наших скудных резервах просто не прокормить. Им следует двигаться дальше, в город. Тоже не самый привлекательный вариант, но все же лучше, чем умереть. Комендант, выступив из шеренги на шаг, пытается им это растолковать. Кричит сор­ванным голосом:

- Нет вода!.. Нет еда!.. Нет остаться!.. Идти туда!.. – простирает руку, указывая на горизонт, задымленный зноем. – Еще три дня…

Беженцы заглушают его своими стенаниями. Их качает туда-сюда, как обезумевшую волну. Они сами не знают, что сделают в следующую минуту. Ко мне проталкивается Ясид и сквозь зубы цедит, что дело, видимо, плохо, слушать они ничего не хотят, придется стрелять. На плече у него – автомат. Я чувствую себя дурак-дураком: оружия не захватил.

- Ты их понимаешь?

- С пятого на десятое, - отвечает Ясид. – Близкий язык, какой-то из областных диалектов…

- А где Лелька? - спохватываюсь я.

Ясид неожиданно ухмыляется:

- Загнал ее в подпол вместе с двумя другими девчонками, прикрыл крышку… ковриком… м-м-м… как точно?.. по-ло-вич-ком?.. Пусть пока посидят.

- Вылезут же!

- Не вылезут. Я им строго сказал…

Ясид хочет мне объяснить, что именно он сказал, но крик на площади внезапно сдувается, как будто из него выпускают воздух, между шеренгами вооруженных людей, в пустом коридоре смерти вдруг появляется дед Хазар, опускается на колени, при­жимается лбом к земле, и это зрелище до такой степени удивительное, что даже Ясид на секунду остолбеневает. Теперь слы­шен только тонкий певучий голос деда Хазара, сплошные ильла… амильла… хильля…

- Это по-арабски, - опомнившись, поясняет Ясид. – Читает первую суру Корана… Аль-Фатиха… Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!.. Если Аль-Фатиха не прочесть, любая молитва будет несовершенной.

Самое удивительное, что беженцы вслед за дедом Хазаром тоже опускаются – лицами в землю, а потом вслед за ним нестройно встают, но уже – как бы другие, притихшие, словно очнувшиеся от обморока. Они серьезно внимают словам деда Хазара, который вновь переходит на их язык.

Ясид проталкивается к Коменданту и начинает вполголоса переводить.

- Он говорит, что их тут примут, как положено принимать гостей… Что с ними поделятся последней водой, последней едой, последней одеждой… Но Аллах не простит тех, кто отплатит насилием за гостеприимство… Ваша хиджра еще не завершена… Аллах в своей бесконечной милости предоставил вам короткую передышку… Вы должны идти дальше… Еще три дня, всего три дня, и ваши тяготы будет вознаграждены…

Ясид вдруг меняется в лице и добавляет:

- Дед говорит, что теперь сам их поведет…

- Он же не дойдет, - изумляется Комендант. – Ему же в обед – сто лет…

Ясид пожимает плечами:

- А без него не пойдут они…

В общем, все как-то улаживается. Стороны, которые от нас представляют Комендант, дед Хазар и Ясид, последний, впро­чем, как переводчик, а от беженцев – двое мужчин, до глаз заросших черными проволочными бородами, договарива­ются, что до середины дня беженцы могут расположиться в пу­стом здании школы, их напоят, накормят, подлечат самых слабых, больных, а за­тем они все же двинутся дальше. Оставлять беженцев на ночь рискованно: кто знает, как за это время изменится их настрое­ние.

Разногласия вызывает вопрос об оружии. Комендант настаивает, чтобы беженцы, пока они пребывают в Поселке, сдали под гарантии муниципалитета винтов­ки и большие ножи. Потом, перед выходом, оружие им вернут. Старшины беженцев категорически не согласны: оказыва­ется, за вчерашние сутки на них трижды нападали вараны. По­гибли пять человек. Последнее нападение произошло бук­вально четыре часа назад. Тревожное известие, этого нам еще не хватало! С гигантскими варанами, способными отку­сить чело­веку руку или ударом когтистой лапы разорвать ему грудь и жи­вот, мы сталки­вались лишь во время давних разве­дывательных экспедиций на Юг. До сих пор на границах с По­селком вараны за­ме­чены не бы­ли. Значит, нам сно­ва придется вы­ставлять на­блю­да­телей на за­ставах, а без про­жекторов, по­скольку электри­чества у нас теперь нет, ночные дежурства превратятся в смертельную лотерею с судьбой. Заме­тить ночью подкрады­вающегося ва­ра­на можно раз­ве что чудом: двигаются они бесшумно, а пры­гают, чтобы вце­питься в добычу, метров на пять или на шесть. Самое сквер­ное, что вараны те­перь бу­дут проникать и на улицы. Придется, видимо, как сле­дует насту­чать Лельке по шее, чтобы больше никаких гу­ляний с по­другами по вечерам; как стем­неет – из до­ма ни­куда ни на шаг. Вот ведь напасть! Только-только мы пере­жили нашествие «ска­рабе­ев», пустынных жуков, ничем, впрочем, не похожих на своих еги­петских родственников, они даже цвета вы­сохшей глины, размером с блоху, зато от укусов их взду­вались на коже чу­довищные пузыри, и на тебе – новый сюрприз! Варан – это вам все же не «скарабей». Варан может не просто руку или ступ­ню, но – голову отку­сить. Вообще – очень неприятный сигнал. Судя по всему, южная фауна начинает посте­пенно переме­щаться на Север. А это значит, что аре­ал засухи разрастается и на вос­ста­новление климата, то есть регулярных дождей, в на­ших широтах можно уже не наде­яться.

Одно к одному!

Следующие восемь часов мы занимаемся тем, что Комендант определяет как «реабилитационные мероприятия». То есть подвозим беженцам воду, и чтобы могли они наконец напиться, и для мытья, два раза их кормим – сначала жидкой по­хлебкой, потом – жидкой перловой кашей, чуть приправленной тушенкой из на­ших непри­кос­новенных запасов. Тут трудность в том, что после долгих дней голодания беженцам чрезмерно наедаться нельзя. Кстати, и пить им следует с большой осторожностью. За этим, усевшись в столовой, следит дед Хазар. Одновременно Комендант, кряхтя и морщась, выделяет из тех же на­ших запасов полтора десятка комбинезонов, не забыв, разумеется, буркнуть при этом: ну а что сами будем носить? А в дополнение мы собираем по всему Поселку одеж­ду и деревянные, у кого есть лишняя пара, сандалии, единственное, в чем можно ходить по раскаленной глади песка. Тряпье беженцев, перепревшее, отвратительно пахнущее, возможно, полное вшей и песчаных клещей, мы осторожно сжигаем на ближайшей окраине. В безветренный зной, слегка покачиваясь, поднимается виток едкого дыма.

Занимаются этим женщины и опять же, по выражению Коменданта, «военнообязанная молодежь», а взрослые мужчины не то чтобы стоят в оцеплении школы, но словно невзначай рас­средоточились возле нее, лениво переговариваясь, делая вид, что прогуливаются, но вместе с тем готовые сразу же пресечь любые эксцессы.

Мы уже имеем опыт общения с беженцами и рисковать не хотим.

Все это время у нас с Ясидом, поскольку мы работаем в паре, идет яростная дискуссия. Ясид полагает, что нам следовало бы оставить беженцев у себя. Да, придется существенно урезать пайки, уменьшить норму воды, видимо, до предельного уровня. Ничего, как-нибудь переживем. Но ведь беженцы, если исклю­чить немногих детей, это около тридцати крепких рабочих рук, которые можно сразу же пристроить к делу. Ясид считает, что нам пора попробовать пробить шахту в Каменной Балке: если там столько лет сочится родник, то высока вероятность, что он связан с обширным подземным озером, иначе бы этот источник давно иссяк.