Путешествие Американиста

Нью-йоркские издатели ие остались внакладе, выпустив хронику Строба в разгар предвыборной борьбы. Попали в яблочко, в самый центр дискуссии об опасных раздорах и распрях внутри администрации и о ее возможных приоритетах в будущем…

Столичное бюро стробовского еженедельника успело переместиться с Шестнадцатой стрит в франтоватый дом па оживленном месте Коннектикут-авеню. Новенький дом сиял пе только стеклами, но даже и стенами. Внизу были открытые для всех помещения на перемежающихся уровнях, с лентами эскалаторов, зимними садами и оранжереями, магазинами, ресторанами и кафетериями, выше — деловые конторы. Часть одного из верхних этажей и занимало вашингтонское бюро, во главе которого ставили Строба.

Когда молодая модная негритянка-дежурная позвонила ему, извещая о приходе гостя, он вышел навстречу из внутренних помещений, такой же худой и легкий. Под мышкой у него торчал мягкий плотный пакет из-под фотонегативов, а в пакете приготовленные для подарка толстый бестселлер с ракетой на суперобложке и еще одна книжка, тоненькая, и толстенный сборник, где перу Строба принадлежала большая статья. «В этом году, как видишь, у меня богатый урожай»,— сказал он московскому знакомому шутливо, но и не без гордости. И Американист попросил еще и копии рецензий на популярную книгу. Строб, решил он, заслужил лестного упоминания в нашей прессе.

О нет, не заблуждайтесь, Строб не разделял советских позиций и конечно же пе защищал их,— у какого журналиста из американской большой прессы найдешь такое? — но позиции официального Вашингтона подвергал основатель ному критическому разбору.

Высокий ворот бежевой водолазки прикрывал его тонкую длинную шею, и в такой же водолазке, прислонившись не к ракете, а к дереву, он был на фото, помещенном на задней странице суперобложки. Американист отметил про себя поразительное фотографическое сходство двух невозможно далеких людей: делового, скрупулезного летописца ядерных реалий и прозрачного, как его стихи и как сентябрьское северное русское небо, рано умершего вологодского поэта Николая Рубцова — то же тонкое лицо на тонком стебле шеи и узкий высокий купол лба, шарф, закутавший шею, и даже лес как будто тот же на заднем плане.

Они вышли из здания, пересекли Коннектикут-авеню в оживленной толпе клерков, высыпавших из всех конч тор в час ленча. Строб шагал чуть впереди, указывая дорогу, одетый с сознательной небрежностью — в дождевике цвета хаки, в такого же цвета легкой шляпе с узкими опущенными полями, и, не теряя времени, рассказывал, что на выборах голосовал против Рейгана, за Мондейла, но — что делать? — Рейган неотразим для среднего американца, этакий феномен президента-монарха, интересно, как ты и твои коллеги объясняют этот феномен советскому читателю.

На выборах он голосовал за проигравшего, но по его настроению, небрежной одежде, быстрой походке и столь же быстрым словам, по упоминанию, что после ленча он сразу же вылетает в Миннеаполис, в край Мондейла, па встречу с читателями его книги,— по всему видно было, что стихия большого успеха несет и окрыляет его, дает ему новые силы.

И эта же стихия внесла его в ресторанчик, где официанты и посетители радостно раскланивались с ним,— хоть мимолетно прикоснувшись к знаменитости,— и где ой, похоже, не раз надписывал свою книгу, вот так же на виду у всех, сидя в излюбленном своем месте с другими своими гостями.

Конечно, важны надежные источники информации, и чем больше берешь из них, тем лучше, но прежде всего Строб был упорный работник, не терявший времени. Работая над книгой и не прекращая работать в журнале, он поднимался в три часа ночи и, заводя механизм, выпивал по две кружки крепкого кофе, днем без скидок выполнял обязанности дипломатического корреспондента.

— Строб, ты многого добился для своих тридцати восьми.

— Потому что рано начал...

Рано начал и с молодых лет брался за немалые дела. И пользовался поддержкой влиятельных менторов, которым не чужда забота о политических наследниках.

Они не виделись два года, по им было легко вместе, и не только потому, что успех помогал Стробу сходиться с людьми. Они перескакивали с одного на другое, зная, где у них точки соприкосновения взглядов, где они не сойдутся и как шуткой миновать зоны разногласий. Профессия по-своему образовала обоих, выпекла из журналистского теста, но состав теста да и выпечка были разными — не только от свойств характеров или особенностей жизненного пути, но и от коренных различий общественных систем, а также национальных психологий, так или иначе преломляющихся в каждом человеке. И когда Строб великодушно, с вершин своего успеха спросил коллегу, о чем тот пишет, Американист ответил, что работает над книгой о прошлой поездке в Соединенные Штаты, по что ей еще далеко до прилавков книжных магазинов, и сообщил, как бы кстати, что там вкратце описывается и встреча с ним, Стробом. Заинтересовав- гнись, Строб спросил, о чем книга? О чем? Пе объяснишь в двух словах. О путешествии американиста. И Амери- капнет не удержался, процитировал строку из Афанасия Фета: «...стихии чуждой, запредельной стремясь хоть каплю зачерпнуть».

В свою очередь он спросил, что на очереди у Строба Они уже вышли из ресторана, ноябрьский день был теплым, и улицы кишели народом, и, продолжая окунаться в блаженные воды успеха, Строб шутливо пожалел, что поэтического лейтмотива у него, увы, нет и потому он пишет всего лишь продолжение к своей книге, а назовет ее, быть может, без шуток: «Еще более смертельные гамбиты»…

Через два дня, когда Строб вернулся из Миннеаполиса, Американист заехал к нему домой. Дом стоял на тихой малоэтажной улице, летом очень зеленой, в ряду других частных домов. Все дома срослись друг с другом стенами, и у каждого был свой вход с улицы, три-четыре ступеньки к своей двери и дворик позади, так и называемый задним.

День был воскресный, жена и два сына Строба отсутствовали, а он сам работал на чердачном третьем этаже, куда вела крутая лесенка. Маленький кабинет был заставлен полками с книгами и увешан фотоснимками хозяина со всевозможными мировыми знаменитостями. Место обычного письменного стола занял электрон^ ный word processor — словообработчик. Строб объяснил, что эта штуковина обошлась ему в четырнадцать тысяч долларов, но более чем оправдывает себя, фантастически удобна и полезна, когда к ней привыкнешь, а привыкать легко, много легче, чем отвыкать. При помощи словообработчика он и писал свою ракетно-ядерную летопись, постепенно накапливая черновой материал, каждый вечер загоняя в электронную память добытые сведения, дополняя и обобщая их по мере получения сведений новых.

Фантастический кабинетный агрегат был универсальным. Подсоединив его к телефонному аппарату, Строб мог в мгновение ока перегнать текст своей очередной статьи в ныо-йоркскую штаб-квартиру еженедельника и также мгновенно принять оттуда — и отовсюду — любой материал на экран дисплея. Словообработчик, по идее, можно было подсоединить напрямую к печатным машинам в типографии, находящейся за сотни и тысячи километров. В таких случаях он делает ненужными так много промежуточных звеньев, дает такую экономию, что некоторые издательства, к примеру известное «Макмиллан», уже предлагают эти словообработчики бесплатно самым знаменитым авторам, бывшим президентам и министрам, при условии, что они согласятся вступить в электронный век, работая над своими книгами о прошлом.

Американец с тонким ликом вологодского поэта сел за электронную чудо-машину. На экране светился черновик речи, которую он готовил для того дня, когда его торжественно введут в должность заведующего вашингтонским бюро. Он бесшумно постучал по клавишам, и текст на экране слегка пополз вниз, освободив место для новой заглавной строки: «Рад приветствовать советского коллегу у себя дома». Он еще что-то нажал, и текст на экране раздвинулся, дав место для приветственной строки в середине. Потом он прикоснулся к своему слово- обработчику, и приветствие исчезло с экрана.