Страница 1 из 84
Есть два разряда путешествий...
А. Твардовский
…. стихии чуждой, запредельной
стремясь хоть каплю зачерпнуть.
А. Фет
На этот раз Штаты начались с Канады. Быть может, с Канады следовало бы начать и этот рассказ, но она лишь транзитом и краешком проскочила через сознание нашего героя, точно так же, как сам он транзитом проскочил по кромке Монреаля, от аэропорта Мирабель до аэропорта Дорвал,— и за притененным окном маршрутного автобуса, как на широком киноэкране, разворачивались цветные картинки красивой поздней осени в Стране кленового листа, вдоль дороги большими спичечными коробками лежали одноэтажные индустриальные строения, а по дороге беззвучно и плавно катили автомобили — все до одного иностранных марок.
Дикторский текст к этому киносюжету обеспечивал молодой голос за спиной, громкий, еще не очнувшийся на земле, еще не переставший преодолевать самолетный гул, ясный и звонкий. Чувствовалось, что обладатель голоса впервые попал за океан. Как малый ребенок вслух называет все проплывающие мимо его коляски предметы, возбужденно открывая новый мир, так и обладатель голоса удивлялся множеству японских машин, догадывался о назначении преграждавших дорогу будок, из окон которых мужчины и женщины в униформе протягивали руки к водителям, беря деньги или специальные купоны в оплату проезда, восторгался гладкостью и шириной автострады и к случаю, опять же громко и вслух, отзывался о несовершенствах отечественных шоссе.
Герой наш вполглаза смотрел на чужую землю, пробегавшую за окном, и вполуха прислушивался, как сильный ироничный голос молодого соотечественника открывал то, что им давно уже было открыто. Он берег силы, испытывая усталость от долгого полета и нетерпение человека, стремящегося к цели и не желающего отвлекаться на что-либо по пути.
Тот короткий и серый октябрьский день, который для пассажиров автобуса начался ранним утром в аэропорту Шереметьево, дома уже давно потух, а здесь, на восточном краю другого континента, отстающего от Москвы на восемь часов, еще горел и длился. Однако и здесь надвигались вечер и ночь. Он не рассчитывал на прямой рейс до Вашингтона, по знал, что в этой части североамериканского континента самый многолюдный канадский город Монреаль находится в транспортной орбите самого многолюдного американского города Нью-Йорка. Пораньше бы добраться до Нью-Йорка, а оттуда в Вашингтон без ночевки — вот в чем была его цель. Оттуда, знал он, каждый час челноками снуют (челноками и называются) самолеты авиакомпании «Истерн». Правда, в его аэрофлотовском билете и был проставлен рейс Монреаль — Нью-Йорк той же компании «Истерн», но поздний, на семь вечера, грозивший ночевкой в Нью- Йорке, и вот в автобусе, где беззаботный попутчик за спиной делился вслух своими открытиями, наш усталый герой озабоченно мечтал о более раннем рейсе.
Когда автобус подрулил к стеклянным дверям аэровокзала, он постарался одним из первых извлечь из багажного отделения свой желтый старый портфель и новенький шершавочерный чемодан индийского производства с блестящими металлическими буквами Classic V.I.Р., что в переводе на русский примерно означало — Классическое изделие для Очень Важных Персон.
Чемодан был тяжелым и колесным — в стиле эпохи длинных аэродромных коридоров, но четыре его колесика следовали отдельно, в портфеле. Их надо было искать, вынимать и прилаживать. И, кроме того, обладатель колесного индийского чемодана стеснялся выглядеть чересчур современным.
Не вынув и не приладив колесиков, покинув попутчиков возле молодой, говорящей по-русски канадки, представляющей Аэрофлот в аэропорту Дорвал, он вручную внес чемодан и портфель в здание аэровокзала через раздвинувшиеся легкие двери. Он пробежал нервным взглядом уходящее вдаль узкое пространство между стеклянной стеной и бесконечным рядом билетных стоек с фирменными вывесками разных авиакомпаний, и они сразу выплыли в его памяти, которая теперь автоматически восстанавливала когда-то хорошо знакомую, но стертую за ненадобностью реальность. Он искал глазами никелированные тележки для перевозки вещей. Но свободных не было. Тогда, оставив у стены багаж и время от времени оглядываясь он стремительно прошел, почти пробежал по длинному залу, разыскивая нужную тележку в боковых коридорах.
Его интуиция, обретенная когда-то за долгие годы американского житья, ослабла из-за редких посещений заграницы, и он попусту терял драгоценное время. Билетная стойка компании «Истерн» была всего в десяти шагах от дверей, и там без тележки он мог бы узнать, что ее самолеты-челноки чуть ли не ежечасно снуют также между Нью-Йорком и Монреалем. В его билет вписали бы желанный, более ранний, рейс, и он лишний раз подивился бы, как мгновенно и легко проделывается эта пустячная операция. И там же сразу освободился бы он от своего тяжелого чемодана.
Ну что ж, две очаровательно любезные сотрудницы «Истерн» переменили ему рейс, и он в самом деле подивился непринужденной быстроте и легкости, с которой они, как будто даже не без удовольствия, проделывают свою работу. Они даже похлопотали за своего пассажира перед молодым американским таможенником, который находился там же, за их конторкой, и таможенник, как бы заразившись его спешкой, спросил лишь о количестве провозимого спиртного, забыв о мясных продуктах и пропустив тем самым драгоценнейший из запрещенных для ввоза предметов — отечественную вареную и копченую колбасу. Таможенник даже не потребовал раскрыть черный чемодан. И все, казалось, начало складываться наилучшим образом для нашего пассажира, по, увы, кое- какие мгновения были потеряны, и потеря эта не замедлила обнаружиться. До отхода самолета оставалось не более пятнадцати минут, лента багажного транспортера замерла, рабочий, ставивший на нее чемоданы и дорожные мешки, развел руками: порядок есть порядок, и он не будет его нарушать — прием багажа закончился.
Оставалось сдать багаж прямо в самолет. Ему подсказали этот выход. Оставалось бегом катить злополучную коляску в направлении тех воздушных ворот, где уже садились в нью-йоркский самолет пассажиры, успевшие все сделать вовремя. И иаш герой побежал, усталый, немолодой человек, в неизбывной российской надежде на чудо. Побежал, толкая перед собой трехколесную, неловкую в управлении тележку, поправляя сползавший с нее чемодан, придерживая портфель, а также целлофановый (о нем мы забыли упомянуть) пакет — обернутые в розовое бумажное полотенце, в пакете хранились, не уместившись в чемодане и портфеле, три буханки московского черного хлеба, копеечный и, однако, самым дорогой подарок; попадая на стол соотечественников за океаном, черный хлеб обретает необыкновенную ценность причастия к родине. Поглядывая на указатели под потолком, по коридорам, которым не было конца, мимо пестрящих товаром ларьков, бегом толкал он неуклюжую тележку, лавируя среди никуда не торопящихся, легко одетых иностранцев, распахнув пальто, ставшее вдруг толстым и тяжелым, и первые капли пота выступили на его лоу и заструились по лицу и за шею, и ему стало жалко самого себя. Ему в то же время казалось, что с этим страдальческим видом опаздывающего человека он может рассчитывать на сочувствие и понимание всех этих чужих, но вежливых и приличных на вид людей.
Так он продолжал бежать, пока в каком-то зальце, залитом ровным искусственным светом, не наткнулся на некую баррикаду. В баррикаде был ряд узких проходов. Проходы стереглись мужчинами, преимущественно средних лет, в темно-синих форменных костюмах.
Это был пост иммиграционной службы, которая в Соединенных Штатах берет на себя контрольно-пропускные функции пограничников. Пост был выдвинут за пределы американской и далеко в глубь канадской территории, как актом экспансии отодвинув и границу между двумя странами. Достойно удивления и, быть может, возмущения, но в конце концов это их двухстороннее дело, пусть сами разбираются, и, честно говоря, не до критики еще одного проявления американской бесцеремонности было нашему герою в тот момент, когда, выхватив из кармана пиджака и на ходу протягивая темио- синии служебный загранпаспорт гражданина СССР он подскочил к иммиграционному инспектору, освободив тележку от поклажи у заградительного барьера. Вместе с паспортом он предъявил инспектору свой расхристанный вид, втайне надеясь и его заразить своим нетерпением уставшего и опаздывающего человека.