Страница 72 из 84
Калейдоскоп в сознании Американиста — люди, кабинеты, жесты, лица, слова, улицы, дома, толпы, витрины, двери и воскресный, дешевле будничных, самолет из Нью-Йорка в Вашингтон, и Николай Демьянович, переместившийся из кабинета на Пушкинской площади в офис на Эф-стрит, своей раскачивающейся походкой спешит, улыбаясь, навстречу; Саша с подросшим сыном; негритянский гогот зрителей, пришедших на фильм о злоключениях офицера-негра; и ноябрьский прием в посольстве, праздничная и праздная толпа, высокопоставленных госдеповцев куда больше, чем два года назад, обрывки разговоров с многозначительными намеками; обозреватель Джо, такой же изящно щуплый и такой же запятой, легко движется вдоль стола с угощениями, вслед за осведомленным ответсотрудником Белого дома, на ходу закусывая и на ходу собирая информацию, а за стенами посольства — день выборов американского президента и американского конгресса...
Разноликое. Хаотичное. Пестрое. Сейчас, затворившись в стенах своего номера, Американист напрягает мозг, чтобы возвыситься над непричесанностью своих впечатлений, смирить воображение логикой, пренебречь частным ради общего и отправить в газету сжатый политический анализ. Человек, обуреваемый стихийными, свежими картинами мира, борется в нем с профессионалом-аналитиком, но борьба неравная, исход известен заранее: профессионал снова победит. Ибо профессионала, а не вольного художника послали специальным корреспондентом в Вашингтон.
И снова телефонный звонок около двух часов ночи. И снова полнейшая тишина кругом, отель спит, и Американист не хочет будить соседей-постояльцев. Оп вскакивает с квадратной «королевской» кровати и, подхватив приготовленные листочки, босиком удаляется в туалетную комнату, где — время — деньги! —: в стенку вмонтирован телефонный аппарат. Он берет трубку и четкий голос американской, а затем и московской операторши, и прекрасная слышимость за десять тысяч верст, и сейчас он перельет свои слова в блокнот редакционной стенографистки в здании, утяжелившем своей монотонной громадой известную московскую площадь, на которой сейчас пусто и тихо, за десять тысяч верст отсюда, и редкие прохожие, каждый на виду, в сонное утро третьего — и последнего — дня праздника.
По голосу стенографистки Американист чувствует, что пуста и редакция, в праздник не до газеты даже ее сотрудникам, но дежурные на вахте, и сразу же запрос от первого заместителя главного: будет ли материал? Давайте быстрее. Ставим в номер.
Ну что ж, будем работать? — слышит он приветливый женский голос.
И начинает диктовать, отдав первые строчки на некое подобие картинки, в которой читатель должен был он угадать, но наверняка не угадает тот вашингтонский вечер дня выборов, когда на двух машинах они ездили сначала в отель, где собирались демократы, а потом в отель, где праздновали победу республиканцы, у демократов были полупустые залы и та вынужденная бодрость, которой не скрыть уныния, а чтобы попасть к республиканцам, они исколесили в темноте десяток улиц в поисках парковки, и еле втиснули машины у обочины в каком-то сонном закоулке, и долго шли до места торжества победителей, и быстро ушли оттуда, чужие среди многолюдья и механического веселья самодовольных буржуа из «страны Рейгана».
В прохладный лунный вечер минувшего вторника два места в Вашингтоне сильно отличались друг от дру^а настроением собравшихся там людей, так начал оп.—, В залах отеля «Кэпитол Хилтон» подавленные сторонники Уолтера Мондейла не знали, как решать довольно трудную задачу — с невозмутимой миной на лице отметить сокрушительное поражение своего человека и крах своих усилий провести его в Белый дом. А в отеле «Шорэм», еще более дорогом, коридоры и залы были забиты тысячами рейгановцев и хлопанье пробок от шампанского сопровождалось ликующими возгласами: «Еще четыре года!»
Да, они добились своего. Американский избиратель, отдав за Рональда Рейгана пятьдесят два миллиона (или пятьдесят девять процентов) голосов, оставил его на второй и последний срок в Белом доме. К полуночи, появившись на телеэкранах, Уолтер Мондейл (получивший тридцать шесть миллионов, или сорок один процент, голосов) поздравил победителя и, как водится в таких случаях, призвал нацию чтить избранного президента.
Американским выборам, — диктовал он, — всегда сопутствует крайняя экзальтация, прежде всего телевизионная. И на этот раз она длилась целый год и достигла своего апогея к вечеру выборного дня, когда в скороговорку дикторов и комментаторов соперничающих телекомпаний то и дело начали залетать два магических слова — прогнозы и компьютеры. Но желаемого возбуждения не было. Просто-напросто наконец-то сбылись предсказания, которые делались едва ли не с конца прошлого года,— о неминуемой победе Рейгана.
Претенденту на Белый дом, чтобы победить, нужно много денег в качестве горючего в долговременных президентских гонках, открытая поддержка своей партии и благословение влиятельных людей, действующих за кулисами, а также, разумеется, голоса избирателей. У президента Рейгана с самого начала борьбы были и доллары, и господствующие, по существу монопольные, позиции в республиканской партии, и поддержка крупного бизнеса. Кроме того, он мастерски пользуется трибуной Белого дома для появления в американских семьях с помощью телеэкрана. Этот факт, не всегда понятный издалека, нельзя сбрасывать со счетов...
Американист голосом выделил последнюю фразу, как будто надеясь, что это усиление передастся и читателю.
…По общему мнению, — продолжал он, — никто из американских политических деятелей телевизионной эры не обладал и не обладает такой способностью общения с массами и обращения их в свою веру, как нынешний президент. С телеэкрана в сознание среднего американца умело проецировался образ «сильного лидера», родоначальника, «нового патриотизма», при котором Америка «почувствовала себя хорошо».
И все-таки главная сеть, которой Рональд Рейган выловил основной косяк избирателей, была не в этой телевизионной магии. Еще два года назад при рекордной безработице и глубоком экономическом спаде даже «великого манипулятора» ожидало бы на выборах разочарование и поражение...
Этой фразой он как бы объяснял читателю, почему все случилось так, как случилось, хотя в своих корреспонденциях, отправленных из Вашингтона два года назад, он оценивал итоги промежуточных выборов как удар по рейганизму.
...А теперь, уже с начала избирательной борьбы, знающие люди сходились во мнении, что переизбрание президента обеспечено, если к дню выборов сохранится благоприятная экономическая конъюнктура: возросший объем производства, остановившая свой бешеный галоп инфляция и пошедшая на убыль безработица.
Как человеку, за последние двадцать лет так или иначе освещавшему с места шесть кампаний по выборам американского президента, мне не раз приходилось отмечать, что к внешнему миру Соединенные Штаты обращены своей внешней политикой и соответственно через внешнюю политику воспринимаются другими народами...
...Но, оказавшись в этой стране, заново убеждаешься, что американцы эгоцентрично погружены в свою внутреннюю, и прежде всего экономическую, жизнь, что внешняя политика и внешний мир отодвинуты в их сознании на задний план. Исключение составляют периоды войны, сопровождающиеся большими американскими потерями, и международные кризисы, чреватые ядерной катастрофой. Но даже сейчас, в годы возросшей ядерной опасности что как раз связано с политикой нынешнего президента, средний американец явился в кабину для голосования не с вопросом, приставленным, как пистолет к груди: война или мир?
Этот вопрос он тоже подчеркнул голосом, поскольку он был важным в объяснении с тем читателем, который автоматически считал, что Рейган — это война. Американцы, давал он понять этому читателю, придерживались другого мнения, и голосовали они не за войну.