Страница 7 из 84
Лежа в темноте с закрытыми глазами, свободный от всех подробностей вещественного мира, он непривычно ощущал одну свою душу, и в этот особый миг душа вся была переполнена и напряжена мистической, пугающей своей стихийной силой связью с родной землей, родной средой, народом, в котором родился и жил — и терялся, как капля в море. Как это сказал рано ушедший, чистый н грустный поэт: «С каждой избою и тучею, с громом, готовым упасть, чувствую самую жгучую, самую смертную связь...»
Он покидал родной обжитой мир и уже зябко ежился на холодных сквозняках международных перекрестков, тростинка на ветру яростного, ядерного века.
Утро вечера мудренее избавляет нас от ночных тревог и кошмаров. Поздний октябрьский свет рассеивает и тьму и тоску. В движении ей нет места. В редакционной черной «Волге», с женой и сыном на заднем сиденье, Американист едет в Шереметьево. Жена всегда провожает и встречает его. Все молчат, боясь и обыкновенных, и торжественных слов. Он сидит рядом с шофером и чувствует, как они, притихшие сзади, уже отдаляются от него.
В аэропорту все образуется без очередей и первой, быстро и хорошо. Сын-как вымахал! - берет на себя тяжелый чемодан, и таможенник великодушно пропускает его до стойки оформления билетов. Американист прощается с женой, и сын наклоняется к отцу, подставляя румяную щеку. Три буханки хлеба удается уберечь от багажных весов. Пограничник с юным лицом под зеленой фуражкой острыми глазами сверяет физиономию в натуре с фотографией на паспорте и, удостоверившись в сходстве, хлопает печатью — «Вылет». «Ил-62» уходит в небо почти по расписанию, и через пять минут в иллюминаторы празднично вливается голубая надоблачная высь с ослепительным солнцем, не подозревающим, как соскучились по нему на земле, прикрытой тяжелым пологом осени.
К тому же среди попутчиков, летящих за океан, девять наших ученых, и возглавляет делегацию бывший однокурсник, давний товарищ Американиста, заместитель директора того научного института, где американистов больше всего. Теперь он доктор наук, без пяти минут членкор, по ученые степени не лишили его живости чувств и ума. Все в его группе — гражданские, невоенные люди, за исключением отставного генерала с лысым сильным черепом, и все, однако, занимаются вопросами войны и мира и представляют самую практически важную отрасль советской американистики — военно-политическую. Они уверенно чувствуют себя в диковинной стихии концепций и доктрин ракетно-ядерного века, разного там «гибкого реагирования» и «взаимного гарантированного уничтожения», контрсилы и упреждающего удара, ракет межконтинентальных и средней дальности, моноблочных и с разделяющимися головными частями индивидуального наведения и т. д. и т. п.
Неученый практик, Американист относится к их знаниям с почтением и долей скептицизма, сомневаясь в возможности рационализации апокалипсиса.
Ученые летели в Соединенные Штаты по приглашению американских коллег: встретиться и поговорить друг с другом на жаргоне посвященных, непонятном обыкновенному человеку, который, не мудрствуя лукаво, ждет простою и четкого ответа на свой простой и главный вопрос: пронесет или не пронесет? Они летели зондировать почву, знакомиться с новыми концепциями и именами - и держать открытым этот полуофициальный канал диалога и связи, когда официальные перекрыты. Самое опасное — не слышать и пе видеть другую сторону. Глухота и слепота питают подозрения, и тогда на другой стороне мерещатся уже не люди, не разумные существа с их спасительным инстинктом самосохранения, а фанатики и чудовища, готовые к самоуничтожению ради уничтожения ненавистного противника.
Девять дозорных ракетно-ядерного века направлялись за океан, и возглавлял их живой и моложавый человек, остававшийся для Американиста Аликом из институтских аудиторий и коридоров их совместной молодости.
Когда самолет набрал высоту и вокруг засияла пронизанная солнцем голубизна, стало совсем хорошо. В воздухе всегда наступало успокоение. Знакомы ли вам эти своеобразные прелести фатализма, эти часы ожидания и безделья в самолете, летящем преимущественно над океаном из одного полушария в другое? Тебя везут, более того — тебя кормят и поят, за тобой ухаживают. Это как краткое возвращение в детство. Ни о чем не надо беспокоиться, и так бы летел и летел, доверясь родительской заботе невидимых в своей кабине летчиков и милых стюардесс и саму судьбу свою как бы поставив на автопилот. На десять часов — до Монреаля с его пересадкой и волнениями.
Первый раз, еще не предполагая, что станет американистом, он попал в Соединенные Штаты двадцать с лишним лет назад. Добирался тоже на перекладных — нашим «Ту-104» до Парижа и оттуда в Нью-Йорк «Боингом- 707» французской авиакомпании «Эр Франс».
К тому времени Аэрофлот уже проложил маршруты в западноевропейские столицы, но американцы, как всегда, отставали и мешкали в отношениях с нами, тянули с прямым воздушным сообщением. Из Москвы в Нью- Йорк и обратно добирались тогда с остановками, пересадками и даже ночевками в Париже, Брюсселе, Лондоне, Копенгагене, Риме. Никто, однако, не жаловался. Совсем наоборот. Всех это устраивало. Кому не хочется лишний раз глянуть на седые камни старушки Европы? Да и воздушный пассажир был в те годы еще сравнительно редкой, почитаемой и любовно опекаемой особью — за счет авиакомпании его устраивали в гостиницу с полным пансионом и еще, случалось, давали деньги на такси.
Но Аэрофлот, попятное дело, стремился зарабатывать валюту и, как всякая растущая международная авиакомпания, прорывался на Североамериканский континент Канадцы и тогда были благоразумнее американцев ц охотнее шли на сотрудничество. С Канады началось освоение Северной Америки Аэрофлотом. Уже в начале 1967 года Американист впервые попробовал новый маршрут с канадского конца, без посадки, в Москву из Монреаля. В гигантском турбовинтовом «Ту-114» набралось тогда всего семнадцать пассажиров; еще не доведенный до мирового стандарта, самолет брунжал и дребезжал, ночыо в салонах скакала температура, но зато были там, на удивление, купе типа железнодорожных, с диванчиками по бокам и столиком посредине, и, вытянувшись на одном таком диванчике, то сбрасывая лишнее от жары одеяло, то накрываясь от холода одеялом вторым, Американист испытывал блаженное состояние человека, оказавшегося дома, на родной территории, еще не покинув Северной Америки.
В конце концов и американцы признали Аэрофлот — куда денешься? С 1968 года в Нью-Йорк стали ходить наши новенькие, только что поступившие в эксплуатацию «Ил-62», в Москву—«Боинги-707» американской авиакомпании «Паи Америкой». А потом на горизонте занялась заря разрядки. С 1972 года рейсовые самолеты Аэрофлота увидели и в Вашингтоне. Тогда Американист уже работал корреспондентом в американской столице и часто ездил с товарищами в аэропорт имени Джона Фостера Даллеса. В этом красивом пустынном аэропорту, названном в честь покойного государственного секретаря, глашатая стратегии «отбрасывания» коммунизма, оп встречал и провожал знакомых и незнакомых соотечественников; в те годы спасения не было от делегаций, прибывавших во исполнение сорока с лишним советско- американских соглашений об обмене и сотрудничестве в самых разных областях, которые, казалось тогда, соткали прочную, не поддающуюся разрыву ткань разрядки.
За Аэрофлотом подтянулся Морфлот. Прекрасным июньским утром 1973 года, оказавшись на катере американской береговой службы, Американист встречал на подходе к нью-йоркскому порту «Михаила Лермонтова», на свежем ветру взбирался на борт по шаткому шторм трапу. Сияя белоснежными палубами, советский пассажирский теплоход, первый за послевоенные десятилетия, празднично входил в Гудзоп. Открывалась линия Ленинград — Нью-Йорк. Красные катера пожарной охраны по обычаю салютовали ослепительно сверкавшими на солнце тугими струями воды из своих водометных пушек, и сорокапятиметровая мощная бронзовая женщина, Статуя Свободы, рукой с факелом осеняла нового гостя гавани. Среди пассажиров был больной человек с лицом, на котором лежала печать особой судьбы и необычного знания и видения мира. Композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович, не переносивший воздушных путешествий, прибыл теплоходом в Нью-Йорк и проследовал поездом в Чикаго, где ждала его степень почетного доктора наук в одном из тамошних университетов…