Страница 55 из 84
График их движения полетел на первом этапе, на подступах к тоннелю под балтиморской гаванью. Знакомый путь был перекрыт. Предупредительная электрическая стрела на дорожном указателе, образованная миганием лампочек, бегущих к ее наконечнику, указала направление объезда.
Теперь они не вылезали из пробок. И впереди все время маячили впритык друг к другу мокро блестящие металлические горбы разноцветных и разнокалиберных машин, забив дорогу, казалось, до самого Нью-Йорка. Они потеряли не меньше часа на одном лишь балтиморском тоннеле, который не успевал перерабатывать бесконечные тысячи машин, всасывая и выбрасывая их тремя своими огромными четырехугольными жерлами.
Дальше лучше не стало. Дождь не переставал, кое- где па дорогу лег и туман. Очередь перед Делавэрским мостом и еще одна у контрольных будок при въезде на сквозную автостраду штата Нью-Джерси и самая длинная очередь там, где в эту автостраду влилась такая Же автострада штата Филадельфия, добавив еще тысячи машин.
Воскресенье, как всегда, очистило дорогу от грузово- го транспорта, пугающе огромных тягачей с вагонообразними прицепами. Но это было не обычное воскресенье. Дождь, туман — и сотни тысяч людей возвращались домой, к работе после поездок на четырехдневный праздник Дня благодарения, когда по традиции, уминая индеек за праздничным столом, славят семейный очаг и первых выживших на американской земле пилигримов. Вавилонское столпотворение царило на дорогах, и разного цвета автомобильные номера свидетельствовали о принадлежности автомобилистов по меньшей мере к полутора десяткам штатов Северо-Запада и Среднего Запада, Новой Англии и Юга.
За пять часов, в расчетное время прибытия в Нью-Йорк, пассажиры нашего «плимута» едва сделали половину пути и вынуждены были остановиться и перекусить в придорожном кафетерии, перед которым стояло сотни полторы автомашин и в котором были заняты все места за обеденными столиками и стойками, и вновь прибывшие ждали в очереди.
Было уже темно, и дождь еще сеялся в лучах автомобильных фар, когда они миновали разветвившиеся в десять — пятнадцать рядов автострады в районе Ньюарка, но непосредственно перед Нью-Йорком их ждало еще одно препятствие — аварийная электрострела своим миганием закрывала дорогу к Линкольновскому тоннелю, который не мог принять устремлявшийся в Манхэттен автомобильный поток, и направляла движение в объезд, к мосту имени Джорджа Вашингтона через Гудзон. Нью- Йорк был совсем рядом, вечернее зарево его огней уже просачивалось справа за завесой дождя, но пришлось подчиниться, и уставший Володя, напряженно всматриваясь в темноту и еще больше втянув голову в квадратные плечи, погнал «плимут» па север, от города и его манящего зарева.
Он плохо видел в темноте. Обнаружилось это при довольно драматических обстоятельствах. На очередной развилке, замешкавшись с выбором, Володя не заметил выросший из асфальта, низкий и узкий разделительный бетонный барьер. Когда спохватился, было уже поздно. Машина па скорости наехала на барьер, который оказался между ее колесами. Металл зловеще заскрежетал о бетой под ногами пассажиров. Барьер расширялся, а машина все еще продолжала движение, и ее могло разодрать как бы надвое, и лишь считанные сантиметры отделяли хрупкие человеческие тела от схватки металла и бетона. К счастью, не растерявшись, Володя резко затормозил и удержал машину. Жизнь бок о бок со смертью длилась мгновение. Пятеро спутников издали лишь первые восклицания. Мужчины были сдержанны в выборе слов, но и женщины сохранили самообладание. Скрежет прекратился.
«Плимут» сидел на разделительном барьере, его колеса оторвались от земли. Справа и слева, слепя их фарами, разбрызгивая воду, как ни в чем не бывало неслись машины к мосту Джорджа Вашингтона, в Нью-Йорк, в Манхэттен.
Попытки собственными силами снять машину с барьера и откатить назад не удались. Они очутились среди стремительного, беспощадного и равнодушного движения. Металлические тела, которым ничего не стоит смять человеческое тело, неслись прямо на них, уставив лучи фар сквозь струи дождя как бы для того, чтобы лучше и безжалостнее высветить беспомощные фигуры людей. Только в последний миг, на последних десятках метров, машины отваливали влево или вправо и, сохраняя ту же невозмутимую скорость, уносились мимо, и вслед им летели другие.
Дождь, темь, шелест шин, стремглав проносящиеся металлические чудища. И нет телефона, чтобы вызвать аварийную помощь, и даже дорогу не перебежать.
Образ этого жестокого, равнодушного движения возник у Американиста еще в первые американские годы. Он связывался с образом собаки, сбитой на шоссе. Никто не остановится убрать труп, и не у всех есть время его объехать. И каждый давит несчастное, уже мертвое существо. Каждый вдавливает его в шоссейное полотно колесами своей машины — и проносится мимо, быть может, вздрогнув и ужаснувшись. И вот уже тельце раскатано так, как будто по нему взад-вперед пускали паровой каток, и уже не разобрать, чье это тело — собачье или оленье, и вот всего лишь пятно на бетоне шоссе, всего лишь тень униженного существа, и, пролетая над ней, мельком подумаешь: какой же ты по счету, спешащий и, в общем, равнодушный соучастник этого уничтожения?
Спасение пришло быстрее, чем они предполагали. Не более чем через полчаса оно явилось в образе верткого оранжевого грузовичка с лебедкой, со всех сторон утыканного кроваво-красными предупредительными огнями. Грузовичок, оградив себя огнями от летящих автомашин, остановился возле «плимута». Из кабинки спрыгнул рабочий человек, мастеровой — его вид сразу успокоил их, пустячная авария, игра воображения, за это чертово воскресенье он справился, по меньшей мере, с десятком таких. В Америке любят четкость в деловых операциях. Не было никакого уклончиво-выжидающего: «Сколько не жалко, хозяин». Спасатель назвал цену, еще не приступив к делу: пятьдесят долларов. И — деньги на бочку.
За четверть часа, взнуздав лебедкой «плимут», аварийщик снял его с коварного барьера. Пятясь красными огнями на летевшие авто, поставил его на дорогу, заменил запаской лопнувшее колесо. Прикрывая собой, позволил Володе набрать скорость и включиться в общее движение и, мигнув на прощание, остался дежурить на автостраде.
Они въехали в Манхэттен в десятом часу вечера. Что- то из ряда вон и должно было произойти, думал теперь Американист. В этом городе необыкновенное стало обыкновенным. Все случалось, и всего можно было ожидать. Володю, Майю, двух спутниц, начинающих познавать Америку, и самого себя Американист, возвращаясь мыслями к случившемуся, видел как бы на сцене — под дождем и посреди двух огненных, расходящихся потоков машин. Это было жестоко и зрелищно. Завораживающая жестокая зрелищность в характере Нью-Йорка.
Володя высадил его возле отеля «Эспланада» на Вестэнд-авеню между Семьдесят третьей и Семьдесят четвертой стрит.
Люди — рабы привычек, в которых угадывается и прошлое. Бывший нью-йоркский дом Американиста, Шваб-хауз, соседствовал с «Эспланадой», и, приезжая в Нью-Йорк, он всегда старался остановиться там. Это был старый отель с двухкомнатными номерами и кухоньками, снимали их в основном семейные люди или дряхлые старики и старухи. Неудобством было отсутствие прямых телефонов — соединялись через дежурную внизу, а она не всегда оказывалась на месте. Но это неудобство с лихвой перекрывалось близостью корпункта, где корреспондентом его газеты работал теперь Виктор, давний добрый товарищ.
Толкнув вертящуюся дверь, он вошел в холл «Эспланады». На регистрации дежурила старая знакомая Шушанна, сразу же признавшая его. Она располнела, зато лучше говорила по-английски. Нью-Йорк — проходной двор. Каждый третий и даже чуть ли не второй его житель откуда-то приехал, и не из глубины лежащего за ним континента, а с востока или юга, из-за моря-океана. Шушанна приехала из Израиля, и хозяин отеля тоже был оттуда, и внизу, в зале, проходили иногда собрания старых и молодых правоверных иудеев, которых легко можно было опознать по нашлепкам шапочек-ермолок на затылке.