Страница 54 из 84
Утром шел дождь. По телефонному вызову портье подкатило такси. Город посерел от дождя, под дождем мокли машины с чарлстонцами, спешившими на работу, от дождя сыро дымилась река, и, взирая на эту картину через запотевшее стекло машины, Американист распрощался с Чарлстоном. Ненастье не помешало рейсовому самолету вовремя прибыть, высадить и взять пассажиров и вовремя подняться со сглаженной верхушки горы, и тогда в долине вновь открылся с высоты и сразу был задернут летящими космами облаков Іарлстоп с позолоченным куполом Капитолия, где заседает законодательное собрание штата, с краснокирпичной резиденцией, где жил губернатор Джей Рокфеллер, истратившим еще восемь миллионов долларов на свое переизбрание, и с осенней, сумрачной рекой Канава, которая впадает в реку Огайо и дальше в Миссисипи, как Чарлстон впадает в штат Западную Вирджинию и дальше — в Соединенные Штаты Америки.
В песочных часах песок, измеряющий течение времени, убывает равномерно, с одной и той же скоростью. Но замечали ли вы, что чем меньше остается песка в стеклянном перевернутом конусе, тем стремительнее сходит он на нет, втягиваясь в воронку? И кажется, что не только песок течет быстрее, ио и само время закручивается в воронку, когда его осталось в обрез, всего лишь на донышке. Так происходит с самой жизнью и с теми отрезками, на которые мы — порциями песка в песочных часах — делим свою жизнь. Иногда эти отрезки называются загранкомандировками.
Американист еще беспокоился о том, какой новый материал отправить в газету, которая ничего не требовала и как будто забыла о его существовании, еще работал над корреспонденцией, где в качестве положительных героев выводил людей с благостными и постными лицами, одетых в черное,— католических епископов. Они собрались в вашингтонском отеле «Стэтлер Хилтон», в двух шагах от советского посольства, чтобы обсудить еще один вариант своей анафемы ядерному оружию. Разгорелись новые дебаты о темпах роста военного бюджета (против его роста в принципе никто не выступал). В конгрессе, вдохновленные итогами промежуточных выборов, смелее звучали голоса критиков администрации. Американист хотел смешать эти голоса с голосом католических епископов, написать и отправить в Москву еще одну корреспонденцию о подъеме антивоенного движения.
А между тем он подсчитал, что вступил уже в последнюю четверть своей полуторамесячной командировки* Это был уже остаток дней, и, как песок на донышке песочных часов, они текли все быстрее, закручиваясь в воронку, и дата отъезда, с самого начала проставленная в авиабилете, а также во временном виде на жительство, выданном инспектором Хейсом в монреальском аэропорту Дорвал, была уже четвергом на той неделе, которая наступит через неделю, вот-вот начинающуюся.
Впереди еще был Нью-Йорк, город-гигант, но в сознании, подхлестывающем дни, и он представлялся всего лишь трамплином для прыжка домой. Легко и радостно нарастало чувство освобождения. И в этом настроении, нанеся прощальные визиты в посольство и вашингтонским москвичам, которые щедро одаряли его своим гостеприимством и дружеским участием, в один пасмурный, дождливый и тем не менее прекрасный полдень позднего ноября Американист покинул отель «Холидей Инн» и по воскресной, сырой и пустынной Висконсин-авеню стартовал на Нью-Йорк.
Собственно, до Нью-Йорка был всего час лета от Национального аэропорта в Вашингтоне, и воздушные челноки компании «Истерн», пренебрегая непогодой, исправно сновали в тот день между двумя городами, но он предпочел другой вариант — автомобилем. Не будем все-таки забывать, что Америка — это прежде всего дорога и автомашина, а наш герой, хотя и называется путешественником, на этот раз не изведал по-настоящему ни того, ни другого. Уже шесть лет он не видел донельзя знакомых автострад между Вашингтоном и Нью-Йорком. И захотелось ему снова ощутить этот бетон и эту землю под колесами и по сторонам от колес на ее примерно четырехсоткилометровом протяжении.
Десятки раз, сидя за рулем, он перебирал когда-то все эти американские мили по белтвеям, фривеям, хайвеям, терипайкам и прочим автострадам. Теперь, как безлошадника, к тому же отвыкшего от баранки, его взял с собой один москвич, работавший в Нью-Йорке и приезжавший на несколько дней в Вашингтон.
Жизнелюб и весельчак, талантливый человек, тонко чувствующий и выражающий трагикомедийность нашей заграничной жизни, Володя был в Америке в третьей по счету длительной командировке — советский гражданин в положении международного чиновника, занимающего директорскую должность в Секретариате ООН. Во многих отношениях Володя был более сведущим американистом, чем наш Американист, и, несомненно, более обаятельным и остроумным рассказчиком и собеседником, и вообще, коли мы задали этот вопрос об американистах, хотелось бы оговориться, что один из них избран в качестве героя нашего повествования по одной-единственной причине — лишь потому, что именно его путешествие автору удалось проследить от начала и до конца, который, слава богу, уже не за горами. Автор винится перед читателем, что упоминает друзей и товарищей Американиста мельком, и в свое оправдание может сказать следующее: у каждого из них, многоопытных людей, есть свое повествование об Америке, но никто, кроме Американиста, не давал автору полномочий вести рассказ от его имени. За свое в ответе — вот, вкратце говоря, какому принципу следует автор, не посягая на авторские права других американистов и принося извинение читателю за то, что не описывает подробно наших людей в Америке…
Так вот, в то пасмурное ноябрьское воскресенье Американист был чрезвычайно рад снова увидеть сурового лишь на вид атлета с черепом мыслителя и его верную подругу Майю и разместиться сзади них, на сиденье маленького «плимута», слегка потеснив двух молодых соотечественниц, работавших под Володиным началом в ООН и впервые открывающих Америку; они еще находились под впечатлением своего знакомства со столицей.
От Вашингтона до Нью-Йорка примерно пять часов езды при строгом соблюдении лимита скорости, исключающем неприятные встречи с дорожной милицией. Этот лимит допускал максимум скорости всего лишь в пятьдесят пять миль, или восемьдесят восемь километров, — автомобилистов стреножили в начале семидесятых годов, когда сочли, что эти в общем-то жалкие для американских машин и дорог скорости хорошо экономят бензин и резко сокращают число аварий и жертв. Дороги между Вашингтоном и Нью-Йорком не самые лучшие в Америке, изношены интенсивной эксплуатацией но все-таки это американские дороги высокого класса, с разделительной зоной и двухрядным (как минимум) движением В каждом из направлений. На таких дорогах лихач свободно доберется до Нью-Йорка и в четыре часа, если не возникнет вдруг сбоку полицейский «форд» или «крайслер» с мигалкой на крыше и его ездок не махнет повелительно рукой, приказывая съехать на обочину, остановиться, предъявить права и получить по форме извещение о вызове в суд на предмет уплаты штрафа (можно и без очной явки, выслав на адрес суда чек или денежный перевод).
Володя без лихачества рассчитывал добраться засветло, к пяти вечера. И с этим намерением, ведя свой «плимут» резко и уверенно, выбрался на вашингтонскую кольцевую дорогу, потом в нужном месте, повинуясь указаниям нависших над полотном огромных зеленых щитов, свернул на мощную федеральную 95-ю, добавленную к старому шоссе па Балтимор, и влился в стремглав несущееся в брызгах воды автомобильное стадо.
Дождь лил и лил. Неслись, поднимая водяную пыль, в водяных шлейфах других машин, протирая переднее стекло, просвещая неопытных соотечественниц, болтая о том о сем и, конечно, не отрывая взгляда от дороги. Маршрут был прекрасно известен. На очереди был длиннющий тоннель под Чесапикским заливом в районе Балтимора и перед ним — первый дорожный взнос, за проезд тоннелем. Второй взнос на мерилендской автостраде имени Джона Ф. Кеннеди, потом у крутого высокого моста через реку Делавэр и дальше самый большой отрезок пути, тоже платная сквозная автострада-тёрипайк штата Нью- Джерси и после него, за Ньюарком, на очереди уже и сам Нью-Йорк, в улицы которого выныриваешь из-под земли, из трехкилометрового тоннеля имени Линкольна под Гудзоном.