Путешествие Американиста

Международнику верят на слово, и в этом его завидная защищенность, и мера его ответственности, и привилегия, которой нет у пишущих о своей стране. Потому что из родной стихии, из своей жизни не только пишущий черпает, но и все мы без исключения* Жить это и есть, хочешь ты того или нет, черпать из жизни. Иногда и больше, чем душа просит и готова перенести.

В начале нашего повествования, представляя Американиста, мы говорили, что его мучили — и все сильнее приступы невысказанности. Не все у него укладывалось в газету, в статьи и комментарии о текущих международных делах. Он предпринимал попытки выразить себя, выскочив за стальную газетную раму. Они были малоудачными. Профессия стала образом жизни и самой жизнью. Его так и представляли: журналист, пишущий на международные темы. Или в лучшем случае, как титул жалуя, — публицист. Журналист или публицист, не все ли равно, ио как расскажешь о времени и о себе, минуя главное и во времени, и в себе — свою собственную страну?

И вот в порядке первого, хотя и позднего, опыта мы открыли Американисту отдушину — и выпустили его из Чарлстона, Западная Вирджиния, в Кулебаки, Горьковская область. Там он немножко отдышался от угрюмых реалий ядерного века. Старая тетя Маня доживала последние деньки в ожидании собственной смерти и могилки рядом с покойными родителями, ее не тревожили видения всеобщего небытия. У Александра Михайловича, кулебакского мэра, Американист не брал никаких интервью насчет войны, мира и советско-американских отношений — на эти злободневные темы больше мэр расспрашивал журналиста, чем журналист — мэра. Теперь же, дав Американисту отдышаться, снова пошлем его с заросших дубравами берегов Теши, впадающей в Оку, которая в свою очередь впадает в Волгу, на берега индустриальной Канавы, впадающей в реку Огайо, которая в свою очередь впадает в Миссисипи.

Отвалившись на спинку кресла, с ногами для удобства на столе Нэд Чилтон, издатель «Чарлстон газетт», разговаривал по телефону. Увидев Американиста, входящего в его кабинет, ног со стола не снял, но жестом свободной руки пригласил садиться. Американист сел на диван у другой стены, разглядывая издателя и его рабочее помещение. Нэд постарел и выглядел пожилым подростком: совсем седые, по-мальчишески коротко постриженные волосы и морщинистое, но сохранившее мальчишеский овал лицо. Такой же худой, щуплый, в глухом свитере, обтянувшем грудь. Он продолжал разговаривать, извиняющимися жестами давая понять, что разговор нельзя отложить.

Когда Американист связывался с ним месяц назад из Вашингтона, Нэд сказал, что готов принять и помочь, по что приезжать надо в начале двадцатых чисел ноября, потому что в конце месяца он улетает на Фиджи отдохнуть, заняться подводным плаванием. На другой конец света, к черту на кулички, точнее, в райские места, спасаясь от промозглой западновирджинской зимы,- и всего на пару недель. Сейчас по телефону он с кем-то обсуждал детали поездки в своей отрывистой и деловито-ироничной манере.

Среди новых предметов в кабинете Американист увидел на подоконнике вазу в форме огромной коньячной рюмки, заполненной отборно-мелкими перламутровыми ракушками. Новое увлечение. Ракушки напоминали о безлюдных пляжах, теплом белом песке, в котором по щиколотку тонешь босыми ногами, о волне, лениво накатывающей на берег, о солнце, висящем среди зщ мы — в беспредельной лазури над беспредельным океаном. Для Американиста это были всего лишь кадры из американских кинофильмов, в которых детей сверхиндустриальной страны все чаще возвращают в девственное лоно природы. Для Нэда Чилтона ракушки в вазе были воспоминанием о лучших днях его нынешней, уже немолодой жизни, которые вернутся, надо лишь уметь ради

них откладывать все остальные дела.

— Шикарно живут миллиардеры,— польстил Американист своему чарлстонскому приятелю, когда тот копчил разговор, и они обменялись рукопожатиями.

— Я не миллиардер, хотя не прочь был бы им стать,— парировал Нэд.

— В таком случае шикарно живут миллионеры,— отступил Американист.

— И миллионером буду, только если продам свои акции в газете,— опять уточнил Нэд, и получилось, что не только миллионеры летают из Соединенных Штатов на Фиджи, спасаясь от зимы.

В «Чарлстон газетт» оп был и издателем, и главным редактором, и владел ею вместе со своей тетушкой, у которой, как говорили, акций было больше, чем у него.

Так, подтрунивая друг над другом, встретились они после шестилетнего перерыва. Жена и дочь Нэда отдыхали во Флориде. Американист, удовлетворяя любопытство Нэда, сообщил о жене, дочери и подросшем сыне, который в прошлый их приезд в Чарлстон так смущался маленькой чилтоновской девочки, что Нэд прозвал его женоненавистником. После кратких расспросов перешли к делам, и в кабинет был вызвал заместитель главного редактора — Дои Марш, немолодой человек с квадратной головой, большим лбом и суховатым юмором. Обсуждали программу встреч, подготовленных для Американиста, и тут неожиданно возникла закавыка и разгорелся не слишком серьезный, по темпераментный спор.

— Завтра за ленчем ты, Стэн, встретишься с раввином Кохлером,— сообщил Нэд, врастяжку произнося имя «Стэн», которым он нарек Американиста.

Нэд, но я не просил о встрече с раввином.

Стэн, узнав о твоем приезде, раввин Кохлер захотел встретиться с тобой.

Нэд, ты же знаешь, я приехал сюда как репортер задавать вопросы, и, представь, у меня нет никаких вопросов к раввину Кохлеру.

Не кипятись, Стэн. Это у раввина Кохлера есть вопросы к тебе. Что-то насчет положения евреев в Советском Союзе. Неужели ты откажешь ему в любезности?

— Извини меня, Нэд, но ни с каким раввином пи за каким ленчем я встречаться не намерен. Я приехал посмотреть на Чарлстон и Западную Вирджинию, а если раввину Кохлеру так уж хочется задавать вопросы, то пусть он задает их Бегину, Шарону и Шамиру: что они сделали с Ливаном? Как бомбили Бейрут? Для чего пустили убийц в Сабру и Шатилу? И, кстати, где был раввин Кохлер, когда детей и стариков в Ливане убивали шариковыми бомбами, сделанными у вас в Америке?

Американист кипятился. Его появление в Чарлстоне кое-кто хотел бы использовать в своих целях. Раввин с ним встретится, чтобы где-то в отчетах перед своими людьми поставить галочку и, чего доброго, в газете того же Чилтона дать отчет с антисоветским текстом и подтекстом. Ему же предлагают включиться в эту игру. Нелепица усугублялась тем, что это был всего лишь заштатный Чарлстон — не Нью-Йорк, Лос-Анджелес или Майами-бич, где никто из политиков или издателей не может поднять голос против сионистских организаций. Впрочем, нелепица ли? Значит, и здесь знают, где надавить, и чем пригрозить, и как постоянно быть в центре внимания. Обработали, наверное, и Чилтона —и вот оп решил подстраховаться на случай возможного обвинения в «мягкотелости» к «красным».

— Стэн, но ты же сам говорил, что хочешь увидеть разрез общества.

— Но этого я не просил, Нэд. Ты же знаешь, как много проблем в этом проклятом богом мире, да и Западную Вирджинию они не обошли.

Дон Марш дипломатично молчал при споре хозяина с гостем, по гость находил поддержку уже и в его молчании. Однако Над, не желая портить отношений с раввином, гнул свою линию до конца.

— Стэн это невозможно. Раввин — приятный ДОСТОЙНЫЙ человек. Ты убедишься. Ои отменил ленч с дру. гими людьми, чтобы встретиться с советским журналистом. Подумай, в какое положение ты меня ставишь. Если ты откажешься, мне придется раззвонить об этом на всю Америку.

— Нэд, не бери меня на пушку. Нет и еще раз нет…

Инцидент на этом был исчерпан, и Чилтон к нему не возвращался. Вместо ленча с раввином в программу включили Чарлстонский университет и ленч с его президентом. Университет находился на другом берегу реки, как раз напротив резиденции губернатора штата. Крошечный — на две с половиной тысячи студентов. Частный, с ежегодной стоимостью обучения в пять тысяч долларов. И относительно богатый, с бюджетом порядка десяти миллионов долларов в год (помимо платы за обучение, получаемой от студентов, и пожертвований от бывших выпускников). Крошечный университет, но вполне американский, со своими имперскими замашками — заграничные филиалы в Риме, Токио и Рио-де-Жанейро. В каждом из филиалов обучаются и стажируются примерно по сто студентов. И каждый год совет попечителей, то есть богатых и уважаемых покровителей университета, одно из своих заседаний проводит за границей, в том или ином филиале.