Страница 40 из 84
Через несколько дней Американист осматривал новый памятник, о котором много писали. Ему нашли почетное место, рядом с мемориалом Линкольну, в том же районе, где возведены памятники Джефферсону и первому из американских президентов — Джорджу Вашингтону. Впрочем, вьетнамский памятник не возвели, а, скорее, утопили, спрятали. Не будь рядом такого бросающегося в глаза ориентира, как величественный Линкольновский мемориал, его, пожалуй, и не найти. Этот новый вашингтонский памятник представлял подобие гигантского окопа, имеющего форму широко распахнутой буквы V, которая в данном случае могла означать лишь Vietnam, и никак не victory, победу. Внутренняя сторона окопа, его две протянувшиеся на десятки метров, широко распахнутые буквой V стены были выложены плитами великолепного черного мрамора, привезенного из Индии. Каким-то чрезвычайно точным электронным способом (о чем сообщали бесплатные буклетики, которые мог тут же взять любой желающий) на мраморных плитах были нанесены имена и фамилии всех американцев, погибших и пропавших без вести во Вьетнаме. Скорбный список начинался 1959 годом и в хронологической последовательности шел к 1975 году, последнему году войны и потерь. В нем значилось более пятидесяти восьми тысяч человек.
Вдоль стен из мрамора пролегали узкие бетонные дорожки. По ним, останавливаясь и всматриваясь в имена, прохаживались любопытствующие американцы и американки. Монумент настраивал на недоуменно-элегический лад. Нацелившись в мраморные доски, кто-то из посетителей занимался фотографированием. Знакомая фамилия? Близкий человек? Это были странные снимки на память.
Со стороны Индепенденс-авеню, пролегавшей совсем рядом, не было видно ни вьетнамского памятника, спрятанного в земле, пи людей, пришедших к нему. Зато неподалеку, превосходно видный, в высоком, белом, греческом мавзолее возвышался, положив худые ладони на ручки кресла, беломраморный Линкольн с хохлом волос пад четко вылепленным лбом. К нему вели широкие ступени. С высоты мраморного Линкольна открывался вид на прямоугольный пруд, отражавший осенние деревья с остатками листвы, и дальше на гигантский серый обелиск Джорджу Вашингтону, а еще дальше, за зданиями музейного комплекса Смитсоновского института, прорывая окоем голубого неба, парил белый купол Капитолия.
Почему в нашем, лишенном романтики повествовании так часто действие происходит вечером или ночью? Читатель не раз убеждался: из-за разницы во времени с Москвой — восемь часов в Вашингтоне и целых одиннадцать в Сан-Франциско.
В Америке Американист продолжал жить по Москве. И бодрствовать ночью, когда, восстав ото сна, бодрствовали в Москве.
И была еще одна одинокая ночь в Айрин-хаузе и сонный Сомерсет за окном. Он заснул в первом часу, не раздеваясь. И тотчас проснулся, опасаясь проспать, и лежал, вслушиваясь в тишину. Около двух часов ночи, встал, зажег лампу у дивана в гостиной и приглушенно, чтобы не спугнуть всеобщую тишину, разбудил стоящий на полу большой ящик телевизора. Моментально ожил экран, и среди спящего вашингтонского предместья, как бы въяве, возникли суровые ноябрьские улицы, желтый корпус гостиницы «Москва», серое здание Совета Министров и Дом союзов с его колоннами. На фасаде Дома союзов в черном обрамлении висел большой портрет.
В Москве было десять утра, в Вашингтоне — два часа ночи. Обыкновенным чудом нашего времени, благодаря спутникам связи, одиноко проносившимся в космической тьме, он перенесся па знакомый отрезок старого, преображенного и переименованного Охотного ряда. Очищенная от людей и обычного движения улица была подготовлена для торжественной похоронной процессии. II вплоть до пяти часов так и сидел он один перед тихо работающим телевизором.
Телекомпания Эй-Би-Си, добиваясь первенства в политических новостях и репортажах, вела в ту американскую ночь прямой репортаж из Москвы, и Американист, сидя у телевизора, в один и тот же миг с десятками миллионов соотечественников видел все то, что видели они,-— последнюю вахту почетного караула у высоко вознесенного гроба, генералов, которые несли красные подушечки с орденами, медленное шествие за бронетранспортером, который вез гроб на орудийном лафете, Красную площадь, заполненную терпеливо ждущими недвижными людьми, кремлевские башни и стены — и все более частые и пристальные кадры Мавзолея…
Никто из советских работников не спал в эти ночные часы — ни в посольстве, ни в комплексе, ни в квартирах, разбросанных по районам Вашингтона и его предместий. Но внимательную аудиторию составляли в это неурочное время не только советские люди. Забыв о сне, бодрствовали у телеэкранов и специалисты-советологи из американских государственных и частных служб — и спецслужб, наблюдая за «сменой караула» в Москве.
Так, то медленно и тоскливо, то ускоряемая электрическими разрядами событий, протекала американская жизнь московского газетчика, заведенная ровно на полтора месяца командировки, — от самолетного пролога к самолетному эпилогу. Он по-прежнему был озабочен получением максимума информации на единицу времени, хлопотал о встречах с американцами, исправно потреблял свою порцию газет и журналов и думал о корреспонденции, которая оправдала бы его сокращенную чрезвычайным событием поездку в Сан-Франциско. Добавилась еще и забота о крыше над головой.
Тут, быть может, уместно напомнить читателю, что наш герой прибыл в Соединенные Штаты всего лишь как лицо, временно заменяющее постоянного корреспондента своей газеты. Постоянный корреспондент не смог вернуться в Вашингтон после того, как из Москвы выдворили одного американского журналиста, неоправданно расширившего рамки своей деятельности. В Айрин-хаузе остался архив и другое имущество коллеги, и его жена, получив соответствующее разрешение, прилетела забрать оставшееся. Уступая место даме, Американист не без сожаления расстался с квартирой в Айрин-хаузе, в которой кое-как наладил холостяцкий быт и научился обороняться от тягостных поначалу воспоминаний.
Неподалеку от Айрин-хауза был отель фирмы «Холидей Ипп», один из сотен, разбросанных по Северной Америке, а заодно и Южной, и другим континентам. У Американиста имелся многолетний положительный опыт знакомства с «Холидей Инн» в разных местах. Знакомство пришлось в свое время прервать, после того как цены в этих отелях поднялись выше сумм, отведенных по смете. Правда, иногда возникали облегчающие обстоятельства сезонного характера.
Стояла поздняя осень, «Холидей Инн» па Висконсин-авеню наполовину пустовала, и молодой дежурный клерк, входя в положение иностранца, обещал скостить цену до пятидесяти девяти долларов за сутки. Да-да, не удивляйтесь — это умеренная цена. Он тут же передал свою заявку на уцененный номер в компьютер, находящийся у него под рукой, по на зеленоватом мерцающем экране согласия не появилось. Компьютер, то ли блюдя интересы компании, то ли выказывая прав, пе пошел навстречу Американисту. Однако дежурный паренек пе испугался, заверил москвича, что комната по обещанной цене будет — с согласия компьютера или без оного. Молодой негр-носильщик в коричневой униформе проводил Американиста на десятый этаж и показал комнату, которая выходила не на шумную авеню, а на противоположную тихую сторону.
Через три часа, вернувшись с чемоданом и требуемым задатком, Американист нашел другого паренька-дежурного. И у него компьютер бунтовал против пониженной цены, но и этот молодой человек не убоялся, хотя ему пришлось выдать постояльцу не электронную, а старомодную, от руки написанную квитанцию, и перо, заметил Американист, плохо слушалось юношу, уже жившего в электронном веке.
В субботу дежурный был один-единственный на весь отель — отвечал на телефонные звонки, выдавал ключи, рассчитывался с постояльцами и следил за четырьмя дисплеями.