Страница 36 из 84
Вечером они ужинали с Гарри в Клубе мировой тор- говли, где членами состоят крупные бизнесмены. Сидели за столиком у окна, за окном в темноте лежала гавань, куда пе забывают дорогу торговые суда под флагами всех стран.
Разгорячившись и расслабившись, Гарри отдавался той манере выпивать и закусывать, которую каждый раз он как бы заново возрождал в себе при поездках в Советский Союз п при встречах с советскими людьми в Сан-Франциско.
При этом громко и отчетливо, на своем американизированном русском языке он развивал любимую, в присутствии соотечественников тему: как же все-таки улучшить американо-советские отношения?
Американист внимательно слушал Гарри и согласно кивал, хотя видел, что в области международных отношений этот искушенный человек наивен, как ребенок.
В словах Гарри паролем звучало имя Кристофер. Он произносил его по-американски, с ударением на первом слоге. Кристофер (Христофор) был американцем греческого происхождения, бывшим мэром Сан-Франциско. Кристофер по-прежнему пользовался в городе известностью и весом, и в вечном состязании за власть разных групп сан-францисской элиты армянин Гарри, видимо, принадлежал к группе грека Кристофера. Гарри, выходило из его слов, верил в могущество Кристофера и считал, что оно простирается далеко за пределы города на заливе. Эта вера и составляла суть амбициозного проекта, который Гарри со всевозможным красноречием излагал Американисту. Создать представительную торгово-экономическую делегацию во главе с Кристофером, включив в нее президента «Бэнк оф Америка» и других крупнейших представителей калифорнийского бизнеса, добиться благословения государственного секретаря Шульца и самого Рейгана, тоже калифорнийцев, и отправиться с широкими полномочиями в Москву для встреч и разговоров на самом высоком уровне. Вот он, самый подходящий, поистине чудодейственный рычаг. Возьмись за него — и все встанет на место.
Многоопытный Гарри явно не понимал, как громоздок и тяжел мир, который он хотел бы выправить, и выпрямить при помощи Кристофера из Сан-Франциско. Как человек деловой, практический, к тому же восточный, кавказский, он не знал и не признавал мудреных теорий, доктрин, концепций. В его сознании все завязывалось па людей и на личные связи даже в отио. шениях двух гигантских держав, воплощавших две общественно-экономические системы и два взгляда развитие мировой истории. Все можно уладить через нужного человека в нужном месте — вот в чем, по существу, состояло его кредо. И за столиком в Клубе мировой торговли продолжало вылетать из его разгоряченных уст магическое слово Кристофер. С ударением на первом слоге. И с соседних столиков на них оглядывались солидные пожилые люди, бизнесмены, пришедшие поужинать в своем клубе с женами, друзьями и детьми. В диковинной для пих русской речи Гарри они понимали лишь это произносимое по-английски слово Кристофер. Чудак-армянин, заигрывавший с русскими, привел еще одного гостя и опять разгорячился, подвыпив с ним, — вот примерно что они думали при этом. Россия и отношения с ней при всей их важности не занимали большого места в жизни этих людей, и, наверное, они удивились бы, узнав, в каком драматически глобальном контексте вырывалось у Гарри имя бывшего мэра.
Был уже поздний вечер, когда в маленьком, новой модели «кадиллаке» они поднялись на аристократический Ноб-хилл, где рядом с отелями «Марк Гопкинс» и «Фэрмонт» шла открытая лишь денежным людям ночная жизнь. Бросив автомобиль на попечение негра- швейцара, попали в подвальный бар «Алексис». В затемненном помещении тускло светилась стойка с бутылками, посетителей не было, лишь в отдаленном углу тихо сидела молодая пара. Молодой бородатый человек за пианино наигрывал нечто знакомое, из детских довоенных лет. Полная женщина в черном шелковом платье, не похожая на обычную официантку, принесла по высокому стакану виски со льдом и содовой. Американист не терял контроля над собой и не позволял себе расслабиться, а Гарри от выпитого отяжелел и от разговоров неожиданно помрачнел.
Он снова сел на свой любимый конек. Делегация во главе с Кристофером должна была, по его расчетам, отправиться поздней весной или летом, а сам он на днях летел в Москву с другой делегацией — Американо-советского торгово-экономического совета. Он волновался перед поездкой, не был уверен, что его примут.
Американист вдруг понял, что при всем уверенном поведении Гарри в Сан-Франциско возвращения на родную землю с паспортом американского гражданина давались ему тяжело.
В Сан-Франциско Гарри был помощником, проводником и другом приезжавших советских людей. В Москве же для тех, кто не знал ни его, ни его истории, он был непонятным, а то и подозрительным, вызывающим недоумение и настороженность американцем — с армянской фамилией и знанием русского языка. В Сан-Франциско он говорил мы о нашем народе, как будто и не перестал быть его частью. Но в Москве, в Шереметьевском аэропорту, он не мог сказать мы, оказавшись перед советским пограничником или таможенником.
И вот перед каждой поездкой чувство неприкаянности и раздвоенности терзало его, и вот, подвыпив, в сумраке подвального бара на Ноб-хилл Гарри рассказывал Американисту историю, которая угнетала его и не выходила из головы — историю о том, как его однажды обыскивали на московской таможне.
Они с женой возвращались в Соединенные Штаты после очередной поездки в Советский Союз, дело было в Шереметьевском аэропорту, жену таможенный контроль уже пропустил, а его вдруг задержали, попросили пройти в служебное помещение, где сообщили, что должны подвергнуть дополнительному и более тщательному досмотру, обыскать. Он был удивлен, обижен, оскорблен, спросил — на каком основании, в чем его подозревают. На том основании, сказали ему, что он слишком часто и, значит, неспроста ездит в Советский Союз. Во всяком случае, так он запомнил слова таможенника, и они до глубины души потрясли его, потому что эти слова как бы лишали его права совершать такие поездки, хотя в американском его паспорте конечно же стояла соответствующая советская виза, выданная консульством в Сан-Франциско…
И теперь перед новой поездкой жена отговаривала Гарри: «Зачем тебе все это нужно? Да еще в такой холод? Сидел бы себе на даче...»
Эх, гулять так гулять. Заведясь, Гарри не хотел остановиться. Повез своего гостя в одно русское заведение. Кирпичный угловой дом иа Пасифик-авеню молчал в ночной тишине. Но когда молодой, ежившийся от прохлады и одиночества негр-швейцар и охранник открыл им дверь, со второго этажа донеслись громкие беспорядочные звуки ресторанного веселья. В табачном дыму гудели люди, разгоряченные вином и музыкой. Столы в зале были необычными, длинными, и за каждым сидело, как бы артельно, десятка два мужчин и женщин. Низенькая женщина армянской внешности, улыбаясь, поспешила навстречу Гарри. Они встретились с поцелуями и шутками старых знакомых. Армянка средних лет и была владелицей русского заведения. Улыбаясь и встряхивая по привычке длинными седыми волосами на затылке, Гарри представил ей Американиста свойским тоном и как человека их общего круга, будто был уверен, что гость из Москвы не может не вызвать добрых чувств. Все трое понимали при этом, что гость из Москвы не может быть человеком их круга, и в словах и взгляде хозяйки Американист почувствовал не более чем любезность и оценил ее как верно определенную дистанцию: пылкие, добрые чувства были бы фальшивы.
Слегка потеснив компанию, им нашли место за одним из длинных столов. Американист оглядывался, осваиваясь в незнакомом месте. В русском заведении, принадлежавшем армянке, веселая ночная публика говорила больше по-английски, правда, многие с акцентом.
А привлекало это заведение людей, в разное время покинувших Россию или Советский Союз и сохранивших ностальгическую память о российской эстраде.