Путешествие Американиста

В праздном гуле и веселой сутолоке шла между тем большая работа установления и поддержания знакомств, обмена мнениями, проверки, перепроверки и сбора политической информации…

Когда часы приема, указанные в приглашениях, истекли, гости еще не разошлись, толпа редела медленно. Проделав большую работу дипломатического приема, наши люди по обычаю хотели остаться одни, чтобы среди своих отметить свой праздник на кусочке своей территории, где они живут своей жизнью в окружении жизни чужой и все чаще выказывавшей враждебность. Намеком задержавшимся гостям начали гасить свет в зале — ждали, когда все посторонние уйдут и посол среди своих провозгласит здравицу родной земле и родному народу…

Когда Американист — в самом конце — уходил из посольства, железная калитка вновь была заперта и на резком ветру одиноко поеживался полицейский. Стоящие у обочины машины холодно поблескивали в свете уличных фонарей. На Шестнадцатой снова было тихо и пусто. Порывами налетал осенний ветер.

На следующий день главная вашингтонская газета в разделе светской хроники поместила фотоснимок улыбающегося советского посла с улыбающимся французским послом. Жена француза стояла рядом и тоже улыбалась. Репортер писал о наплыве гостей и о том, что высокопоставленные лица на советские приглашения ответили сожалениями, сожалениями, сожалениями, то есть отказом прийти. Трижды повторенное слово газета вынесла и в заголовок.

«Толпа заполнила торжественные залы, декорированные золочеными листьями, и с аппетитом угощалась,— писал репортер.— Два огромных стола ломились от икры, пирожков с мясом, салатов, сосисок и затейливых русских закусок. И, разумеется, от русской водки. «Я слышала,— шепнула одна гостья другой, пробиваясь к столу,— что икру сразу разбирают и больше не приносят».

«И ее разобрали сразу и больше не принесли» — так заканчивался этот репортаж. Его стоило прочитать, чтобы понять, какими холодными глазами посмотрели на советский прием и репортер, и пославшая его редакция.

Важнейший показатель работы корреспондента — урожай информации и впечатлений, собираемый каждые сутки. Время Американиста в Америке целиком принадлежало редакции, и низкие урожаи угнетали его.

Он знал, что лучший способ уплотнить время и еде, лать его продуктивным — это передвижение, путешествие. Надо пропустить время через пространство.

Да, он стал тяжел на подъем и уже готов был согласиться с неожиданной для нашего века мыслью, высказанной одним уважаемым писателем: путешествие — не занятие для серьезного человека. Серьезные люди писали преимущественно о том, что знали и видели вокруг себя, в родных местах. Но международнику и профессия не давала сидеть на месте.

Еще американское посольство в Москве затребовало его предполагаемый маршрут, и он включил в анкету Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Чарлстон и Нью-Йорк.

С Нью-Йорком даже при желании не разминуться, когда летишь в Соединенные Штаты из Европы.

Сан-Франциско, как убедил себя Американист,— самый милый и симпатичный из американских городов. И там есть точка опоры — советское генконсульство.

Лос-Анджелес бурно растет и год за годом исподволь отнимает у Нью-Йорка роль главных ворот в Соединенные Штаты и нового многоязычного Вавилона, а заодно и нового Иерусалима — родины новых американских религий и поветрий. К тому же из окрестностей Лос-Анджелеса проделали свой путь в Вашингтон двое из семи президентов второй половины XX века — Ричард Никсон и Рональд Рейган.

Ну, а Чарлстон? Всего лишь безвестный главный город маленького штата Западная Вирджиния. Американиста тянули знакомые места. Он бывал в Чарлстоне и поддерживал приятельские отношения с одним тамошним издателем. Издатель был готов помочь, не требуя взаимности. А штат Западная Вирджиния стал для Американиста примером американской глубинки, людей от земли и из-под земли, шахтеров. Там он хотел бы еще раз пощупать пульс обыкновенной народной жизни, вне большой политики и ее хлестких, но все-таки поверхностных журналистских отражений.

Хотя, с другой стороны, разве не мог он с таким же успехом прощупать этот пульс, к примеру, в десятке блоков от советского посольства, на Четырнадцатой стрит, где кучки молодых небритых негров с красными глазами толкались возле вонючих дешевых баров, бросая на спешившие мимо автомашины с белыми людьми хмурые взгляды отверженных? И на Лафайет-сквер, в приближавшийся День благодарения, голодные и бездомные встанут в очередь за бесплатным куском индейки у кухонь благотворительных организаций, бормоча слова не благодарности, а проклятия обществу и человеку, живущему и работающему тут же, через дорогу в идиллически белом Белом доме, который выглядит таким доступно простым через реденькую решеточку ограды.

В конце концов разве нельзя анатомировать Время, Место и Американскую Нацию, взяв лишь одного человека и его жизнь или всего нескольких человек, чем, собственно, и занимаются, пренебрегая путешествиями, усидчивые серьезные люди. Но наш журналист вместе с собратьями по профессии предпочитал метод экстенсивной обработки. И его звала дорога.

Теперь уже не американское посольство в Москве, а советский отдел госдепартамента предлагал ему определиться поконкретнее: куда, когда и каким видом транспорта? И после того, как консульский отдел советского посольства отправил нужное уведомление в госдепартамент, оттуда запросили дополнительно: каким рейсом какой авиакомпании? Это было новшество, еще одна строгость.

И сразу после праздников коллега отвез Американиста в аэропорт имени Даллеса. Был ноябрьский, но все- таки южный вечер. В чистом небе ровно горел закат. На его фоне чернел силуэт контрольной башни, похожий на олимпийский факел. Крыша аэровокзала напоминала крыло и при попутном ветре, казалось, могла воспарить в небо вместе с самолетами.

Среди других пассажиров Американист попал сначала в специальный автобус, у которого корпус поднимался или опускался до нужной высоты, когда он подъезжал к аэровокзалу или к люку самолета. Автобус высадил их в чрево широкофюзеляжного лайнера компании «Транс Уорлд Эрлайнз», сокращенно — Ти-Даблью-Эй.

И в герметически закупоренном чреве они поднялись на гигантских крыльях в небо и погнались вслед за солнцем с востока на запад, продляя уходящий день. Но на пути длиной примерно в четыре тысячи километров солнца они так и не догнали; оно умчалось к Тихому океану, чтобы открыть там новый день, а их накрыли сумерки и тьма, и за двойным стеклом иллюминатора встала лишенная национальных признаков ночь, которую не отличишь от стратосферной ночи в любой другой стране.

Из новых самолетов-гигантов по распространенности на американских авиалиниях «Ди-Си-10» занимает второе место после «Боинга-747». Когда французы и англичане работали над «Конкордом», а мы — над «Ту-144», американские авиастроители сделали ставку не на сверхзвуковую скорость, а на большую вместимость и выиграли, первыми создав широкофюзеляжные воздушные корабли. Они учли такие важные вещи, как экономия горючего и психология пассажира, который еще вполне может обходиться дозвуковой скоростью.

Американист и раньше летал «Ди-Си-10», но был заново поражен габаритами этой махины. Потолок был высокий, как в довоенной квартире, в ширину каждый ряд вмещал по девять кресел — пять в центре и по два по бокам. После обычной самолетной тесноты это пространство казалось излишним, впустую пропадающим. К тому же пассажиров было мало, и Американист выбрал хорошее место у окошка, положив портфель на соседнее свободное кресло.

Полет через континент длился пять часов, и, чтобы скоротать время, после ужина в салоне притушили свет, развернули небольшой экран и тут же заселили его персонажами пустенькой кинокомедии.