Страница 24 из 84
Ничего себе выраженьице — «ракетное братоубийство»?
И тут же второе сообщение,— писал Американист в тетради,— которое показывает, что американцев нисколько не смущает и не стесняет своего рода публичный отказ от традиционных представлений о добре и зле, если он помогает делать деньги. Автомобильному магнату Джону де Лорину, этому последнему по счету воплощению Американской Мечты о деньгах и славе, арестованному за торговлю наркотиками и только что выпущенному под залог в десять миллионов долларов, из Голливуда предлагают продать своего рода авторские права на создание кинофильма о его жизни. В случае согласия обещают миллионы. Не добро или зло важны, а удача или неудача. Де Лорин стал легендарным человеком, потому что его история — это история фантастического удачника, который воплотил мечту о миллионах и — рухнул, как американский Икар, поднявшийся на своих восковых крыльях опасно близко к американскому солнцу — доллару. На такую киномелодраму, сделай ее со слезой, повалят толпы».
Железная решетчатая калитка в середине железной решетчатой ограды, и железные ворота по бокам для въезжающих и выезжающих автомобилей, и парадная дверь в здание посольства были распахнуты настежь. И само здание ярче всех светилось огнями в ранних сумерках улицы, опустевшей по окончании рабочего дня. Нарядные дамы под руку с приодетыми мужчинами входили через раскрытые двери в светлый праздничный вестибюль, и у них был вид гостей, настроившихся на то, чтобы хорошо и весело провести время. Слева в вестибюле были установлены легкие вешалки; сдав плащи и пальто, гости присоединялись к длинной очереди, начинавшейся возле лестницы под красным ковром. Очередь уходила на второй этаж к главному парадному залу посольства, прозванному Золотым из-за позолоченных лепных украшений. Там, приветствуя гостей, высился улыбающийся посол и рядом с ним стояли военные атташе посольства, в парадной форме трех родов войск, с орденами и медалями на груди.
Несущий охрану прапорщик, как всегда, находился на своем месте, за полукруглым сооружением в вестибюле, но в этот вечер открытых дверей он не замечался, оа безопасность отвечали сотрудники, стоявшие у входа. Они были любезны и предупредительны, но~ на их лицах сохранялось выражение, бывающее у людей, которым по долгу службы приходится работать и в праздник. У гостей деликатно проверялись приглашения, разосланные от имени посла.
Это был самый главный в году прием в посольстве, по случаю нашего национального праздника — годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Торжественные слова золотым тиснением английских букв были напечатаны на приглашениях посла. Большинство пришедших дам и мужчин, живя в столице другой страны и другого мира, не разделяли идей коммунистического преобразования земли. И в советское посольство, приняв приглашение, они пришли не для того, чтобы вместе с нами отпраздновать годовщину великой революции, радикально изменившей Россию и давшей мощный толчок развитию мировой истории, а для того, чтобы поздравить с национальным праздником посла и других представителей великой державы, признавая ее место в мире и важность поддержания с ней нормальных отношений.
Многие из гостей были в Вашингтоне постранцами, главами или сотрудниками посольств других стран. Многих из гостей-американцев связывали с нашей страной разные деловые узы, тот или иной практический интерес. В приходе некоторых из американцев содержался как бы вызов их правительству или некое извинение перед советскими дипломатами за его поведение и нежелание понять, что в этом тесном мире, даже находясь на разных континентах и политических полюсах, мы все равно живем бок о бок друг с другом и потому должны вести себя общительнее и благоразумнее. Наконец, были среди гостей, хотя и в небольшом числе, стойкие друзья Советского Союза, американские коммунисты, руководители прогрессивных и антивоенных организаций — их было немного еще и потому, что по большей части эти организации действуют в Нью-Йорке и приглашаются на ноябрьский прием Советским представительством при ООН.
Череда поднимающихся по лестнице еще не иссякла, а в трех залах второго этажа уже тесно было у столов с закусками и возле баров по углам, где ловко орудовали стаканами, бутылками и ведерками со льдом нанятые на вечер американские бармены вкупе с нашими помощниками, пополнявшими запасы прохладительных напитков и спиртного, прежде всего русской водки. Народу, на удивление, собралось видимо-невидимо. Чтобы протиснуться к старому знакомому, с которым последний раз виделся несколько лет назад на таком же приеме, нужно было применить испытанные приемы пассажира московского троллейбуса в час пик.
Как водится, были на приеме репортеры светской хроники, а также фоторепортеры. По их настоянию посол позировал в Золотом зале, стоя у самого большого стола перед шедевром посольских поваров — искусственными розами из овощей. Потом оригинальный натюрморт исчез в желудках гостей, но еще раньше исчезла, конечно, знаменитая русская икра. В залах стоял слитный гул — смех, говор, позвякивание вилок, треньканье кусочков льда в стаканах смешалось воедино. Из массы людей заметнее всех выделялись военные атташе разных стран своей национальной формой, орденскими колодками и голубенькими пластиковыми полосками на груди, которыми для опознания снабдили их американские власти.
Как в любом таком собрании, всех объединял интерес к людям высокопоставленным, так или иначе знаменитым или по меньшей мере оригинально выглядящим. Высокопоставленных должностных лиц среди американцев почти не было. По рекомендации государственного департамента они бойкотировали советский прием. Регистраторы политической погоды отмечали многозначительное отсутствие министров, сенаторов, помощников президента.
Был один невесть откуда взявшийся оригинал, пожилой разговорчивый и веселый американец, который передвигался в инвалидной коляске, пробивая себе дорогу так ловко и непринужденно, будто и не было необычайно плотной толпы. У веселого инвалида сразу появились поклонницы и помощницы из числа посольских женщин, удивлявшихся этому американскому свойству — отсутствию стеснения от своей физической неполноценности и всеобщего внимания к его коляске.
Был еще один оригинал, не такой заметный, профессор-американец, похожий на молодого Горького и культивирующий это сходство; житель Нью-Йорка, он увлекся произведениями русского писателя, дивился, как и» ходят горьковские босяки на обитателей дна нью-йоркского, и стал пропагандистом Горького, чтецом-декламатором.
Был ко времени оказавшийся в США советский киноактер, играющий обычно прославленных героев и государственных деятелей, и от него не отходили посольские сотрудники, желающие не пропустить случая и сфотографироваться на память со знаменитостью. И была проездом одна наша молоденькая киноактриса, ее имя называлось так, как будто все его знали, а Американист слышал его впервые, из чего заключил, что на киноэкране эта звезда взошла тогда, когда он жил за границей и наблюдал другие звезды.
В людском столпотворении выделялся также один бывший видный сенатор, демократ либерального направления. Своим здравым смыслом и широтой подхода к американо-советским отношениям он отличался от многих коллег и одно время подавал надежды, будучи председателем влиятельной сенатской комиссии по иностранным делам. Но перед прошлыми выборами в его штате накатил на него консервативный девятый вал, и либерал, побоявшись утонуть, вдруг возглавил на Капитолийском холме шумную кампанию за вывод с Кубы несуществующей «советской бригады». Но это его не спасло. Маленький провинциальный штат, прославившийся сортом картофеля, подаваемого к американским бифштексам — стейкам, променял своего просвещенного либерала на ястреба-консерватора. Все еще моложавый, высокий и видный, с живописной прической красиво седеющих волос и неестественно прямой, будто затянутый в корсет, экс-сенатор стоял теперь в толпе на приеме, кинув голову, и так, с откинутой назад головой, протягивал подходившим руку для приветствия; как будто в этой позе легче переносилось политическое небытие.