Страница 20 из 84
Что хорошо для его Америки, не может быть плохо для никарагуанцев,— и тут это было источником, из которого он черпал свою убежденность. Более того, если учесть их гораздо более низкий жизненный уровень, для никарагуанцев американские порядки будут даже лучше и благотворнее, чем для американцев.
Нет, этот молодой человек не был открытием. Перед Американистом сидел человек с мышлением тех, кто влезал в свое время во вьетнамскую трясину, посылал туда сначала тысячи, а в конце до полумиллиона солдат и не знал, как оттуда выбраться. Знакомый тип американского империалиста-идеалиста, спешащего облагодетельствовать весь мир. Именно облагодетельствовать. Молодого человека обижало предположение, что он и ему подобные воспитанные люди хотят навязывать кому-либо американский образ жизни, и конечно же у него под рукой было доказательство: посмотрите, к нам идут, плывут, летят — беженцы на лодках из Вьетнама, мексиканцы, тайком перебирающиеся на заработки через пограничную Рио-Гранде, из Европы, Азии, Африки — все стремятся в Америку, чтобы стать американцами и жить, как американцы. Вот оно: что хорошо для Америки, хорошо для всего мира. И разве не может такая Америка сама позаботиться о любом уголке мира, объявить его жизненно важным для своих интересов — ведь ее интересы никогда не могут противоречить интересам народа или народов, населяющих этот уголок, а, напротив, выражают их самым дальновидным и высшим образом.
И поскольку все намерения Соединенных Штатов бескорыстны, а все действия благородны и пронизаны заботой о мире, свободе и демократии, ее баллистические ракеты с ядерными боеголовками, будь то наземного или морского базирования, межконтинентальные или средней дальности, не могут представлять угрозы для Советского Союза, а стратегические бомбардировщики, по численности в три раза превосходящие советские,— это безобидные устаревшие тихоходы, о которых и говорить-то смешно, особенно вам с вашей превосходной противовоздушной обороной... Вот о чем говорил пресс-советник Агентства по контролю над вооружениями и разоружению.
Но даже ему нечем было крыть, когда возник вопрос о непоследовательности американской внешней политики. Каждый новый хозяин Белого дома воображает себя богом, заново творящим мир, и в результате с их стороны здание американо-советских отношений не строится этаж за этажом, а разрушается сменяющимися президентами, потому что каждый начинает с демонтажа ужо возведенного, а если и строит потом, то с нуля с фундамента.
— Советско-американские отношения? — переспросил Строб.— Ужасные — и, увы, надолго. В нынешнем Вашингтоне, нравится вам или нет, существует настоящая враждебность к Советскому Союзу.
Строб — дипломатический корреспондент популярного общественно-политического еженедельника. В первую пятерку американских обозревателей пока не входит, но, как знать, может, и войдет, избавившись от нынешней своей, почти научной основательности и начав писать короче, острее и злее. Но и так он многого добился, работает вовсю и по-американски торопится жить.
Американист познакомился с ним лет десять назад, когда одной сенсационной публикацией Строб сразу же громко заявил о себе как перспективный советолог. Потом он с головой ушел в тему американо-советских переговоров об ограничении и сокращении ядерных вооружений, важнейшую тему — на годы и десятилетия,— которую, как шутят разоружение, можно передавать даже и по наследству.
Последний раз Американист видел Строба в зале московского ресторана «Прага». Его еженедельник специально арендовал большой самолет, чтобы отправить в кругосветное турне несколько десятков воротил большого бизнеса, руководителей виднейших американских корпораций и банков. И бизнесменам полезно, и журналу — реклама и связи. Это было, как выразился Строб, путешествие типа: завтрак в Кувейте, обед в Каире, ужин в Варшаве. Молниеносное, для чрезвычайно занятых людей. Они не могли миновать Москвы, и в московском ресторане, где американцы — организаторы турне устроили ужин в честь своего прибытия, пригласив советских деловых людей, худой и быстрый Строб в дорожном помятом вельветовом костюме помогал знатным путешественникам…
Вашингтонская контора еженедельника стратегически удобно расположена в пяти минутах ходьбы от Белого дома. Кабинетик Строба мал и скромен. На стенах прикреплены кнопками фотографии мировых лидеров и знаменитостей. Все они с хозяином кабинета — память, и опять же реклама, и свидетельство того, что журналист не теряет времени даром, исколесив весь мир.
Строб учился в Йельском университете, затем по специальной стипендии в Англии, в Оксфорде. Предметом нынешнего специалиста по вооружениям была русская литература, поэзия Тютчева и Маяковского. Диплом писал о раннем творчестве Маяковского и когда-то, как московский студент филфака пли Литинститута, наизусть декламировал «Облако в штанах».
Сейчас это забылось. Как многие американцы и англичане, избалованные распространенностью их родного языка, Строб подрастерял свой русский.
Они сидели в ресторане гавайско-полинезий «Кэпитол и, в экзотических сумерках подвала отеля «Кэпитол Хилтон» и говорили не о поэзии, а о политики. отношение ужасные, повторил Строб, но надо сохранять надежду. Да и Рейган не посмеет бесповоротно испортить их. Это подорвало бы его репутацию, а следовательно, и политическое будущее. Каким бы он ни был, любой американский президент хочет почетного места в истории, а его не добьешься, доведя до опасной грани отношения с другой ядерной державой.
Дипломатический корреспондент частенько навещал Советский Союз, был знаком с рядом наших ответственных работников в международной области и дорожил этими знакомствами — как и Джо, он нуждался в хороших источниках информации, от них в известной степени зависели его вес и влияние в собственном журнале. В репортажах и очерках, которые он публиковал после поездок в Москву, ему хотелось бы создать живую, движущуюся и острую, не лишенную элементов сенсации картину советской политической жизни. Удавалось не всегда. И теперь, рассчитывая на понимание профессионала, он жаловался Американисту, что советские собеседники ему, американцу, говорят примерно одно и то же и что это единодушие не помогает живости его московских впечатлений, что ему не хватает интересных деталей и подробностей о формировании советской внешней политики и о советской жизни вообще, что вредит не только ему, но и нам, утверждал он, так как делает пресной его журнальную продукцию.
В Вашингтоне на Шестнадцатой улице живет и работает один-единственный в своем роде человек, который среди временных или постоянных жителей американской столицы едва ли не острее всех чувствует неустойчивую и капризную кривую американо-советских отношений. Человек этот не американец, а советский человек - Анатолий Федорович Добрынин1. Работает он Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в США. Более двух десятков лет. Бессменно. И живет в особняке посольства на Шестнадцатой улице, откуда рукой подать до Белого дома, где он бывал неоднократно и по самым разным поводам.
Свои верительные грамоты А. Ф. Добрынин вручил президенту США в 1962 году. Президентом был тогда Джон Ф. Кеннеди. Самому молодому в истории американскому президенту не было и пятидесяти лет (он так и не дожил до этой вехи), а советскому послу едва перевалило за сорок. Давно уже посол ездит по Вашингтону в черном «кадиллаке» с запоминающимся дипломатическим номером—1. Он теперь дуайен, старший пэ стажу пребывания из послов примерно ста пятидесяти стран, аккредитованных в американской столице. Когда отмечали двадцатилетие посольской работы Анатолия Федоровича, в Москве заглянули ради любопытства в обширные мидовские архивы. И удостоверились, что не хранят они ни одного подобного случая за десятилетия советской и всю историю русской дипломатии, кроме одного случая, относящегося к XVIII веку.