Страница 17 из 84
Он опустил на стол пустую чашку и поглядел на собеседника и поверх собеседника на льющее свет оконце под потолком, дав понять, что деловой обед подошел к концу, а его рабочий день — с разными заботами и обязанностями — еще далеко не кончен. И поднес салфетку к губам жестом, который мог ничего не означать, по в котором Американист мог прочесть и следующее: я ведь тоже не последний здесь человек, тоже из правящей элиты, и вот видите,— сижу и говорю с вами, и хотя с вашим образом жизни, само собой, никогда не соглашусь, выступаю в международных отношениях за начало разума, за терпимость, или, по-вашему, мирное сосуществование, в мире нет абсолютного добра или абсолютного зла, а раз все относительно, то надо прилаживаться друг к другу, и понимать друг друга, и разговаривать друг с другом, что я и делаю, пригласив вас к себе в дом.
Гость встал из-за стола, поблагодарил хозяина, попрощался с ним и вышел на улицу в теплый и солнечный день. День покорял, день властвовал, не разъединяя, а объединяя людей. Тут не могло быть двух мнений: день был прекрасным.
В городском автобусе он ехал по Висконсин-авеню, возвращаясь к себе в Чеви-Чейс, и мимо тянулся типичнейший пейзаж американских городских магистралей — магазины, рестораны, бензозаправочные станции, кинотеатры, филиалы банков и страховых компаний. Опять знакомые места. Но здесь он редко ходил пешком и еще реже ездил автобусом, все за рулем «шевроле», потом «олдсмобила», а за рулем не вглядишься и не оглянешься, чтобы получше разглядеть, и все пять с лишним вашингтонских лет как бы промелькнули за окном автомашины, а он все сидел за рулем, и этот городской пейзаж вдоль Висконсин-авеню плохо отпечатался в памяти и не вызывал сильного отклика.
Автобус был порядком заполнен, и ему досталось место на заднем сиденье. Негритянское, подумал он. Два десятка лет назад на Юге США только задние места отводились в автобусах чернокожим, и Мартин Лютер Кинг взламывал многолетнюю систему сегрегации автобусными бойкотами и другими массовыми ненасильственными действиями. Сообщениями об этих действиях пестрели американские газеты, когда он впервые приехал в Нью- Йорк. Молоденькая — белая — девушка с прелестным чистым профилем сидела неподалеку от него на боковом диванчике автобуса. Ее еще не было на свете, когда в рождество 1961 года, арендовав автомобиль в Чаттануге, они прокатились по штатам Теннесси и Алабама вместе с Володей, нью-йоркским корреспондентом ТАСС. В маленьких городах они подъезжали к автобусным вокзалам и видели то, что уже кануло в Лету,— только через заднюю дверь садились чернокожие американцы в междугородные автобусы компании «Грейхаунд» (с изображением распластавшейся в беге борзой па дюралевых боках), а двери туалетов и фонтанчики с питьевой водой на вокзалах и в аэропортах тогда были еще снабжены надписями: «Для белых» и «Для цветных».
День был прекрасен, и беседа с Джо вроде бы удалась, и девушка на боковом сиденье радовала глаз свежестью и прелестью молодости. Под солнечными лучами на верхней ее губе и на щеке светился золотистый пушок, и рядом, наклонившись,стоял молодой, безусый и так очевидно влюбленный паренек. Первая любовь. Какова она, первая любовь, по-американски? В прекрасный теплый осенний день ответ был так же ясен, как влюбленность на лице смущавшегося паренька. Первая любовь? Как у нас. У всех по-разному. И у всех похоже…
Когда автобус останавливался, над дверью вспыхивала зеленая лампочка, и пассажиры входили и выходили. Друг для друга они были просто люди, а для Американиста — американцы, и в автобусе, негром сидя на заднем сиденье, он не мог избежать знакомого чувства постороннего. Городской автобус тоже был каплей чуждой запредельной стихии. Он зачерпывал и ее. И с автобуса тоже можно было начать рассуждения на тему, которая все время занимала его,—мы и они. У этого их автобуса ход был более плавный и мощный, чем у наших, и более удобно расположены кресла в салоне, плотнее и мягче закрывались двери и лучше был обзор из окоп, но проезд стоил не пять копеек, а семьдесят пять центов, цена пачки сигарет, что сразу вывело Американиста на следующий вопрос: что же важнее — более удобный автобус или более низкая плата за проезд? Вопрос не такой простой. Привычно рассуждать по поводу асимметрии в ядерных вооружениях двух стран —у них больше ракет подводного базирования, у нас — наземного, па пх превосходство в ядерной авиации мы отвечаем ракетами средней дальности и т. д. Но ведь «асимметрия» пронизывает и другие проявления разных систем, и другие стороны жизни. В идеале важен п более удобный автобус, и более низкая цена, но легко так ответить, а как достигнуть — не на словах, а в жизни. Важны, конечно,— и еще как важны! — и эти проплывающие за окном магазины, заваленные товарами. И бензозаправки с просторными подъездными площадками п классным сервисом. И великолепные дома наподобие Айрин-хауза с трехэтажным гаражом под землей и бассейнами для плавания в поднебесье.
Как бы перенять этот сервис, это качество, ио чтобы квартиры были по-нашему дешевые пли заработки по- американски высокие — и, главное, без врожденных пороков капитализма, без крысиных гонок, в которых преуспевают сильные и гибнут слабые. Ура обилию товаров, но долой потребительскую вакханалию, которая уродует и опустошает людей в тех жестоких состязаниях жизни, где победителями опять же выходят корыстные и злые.
С другой стороны, думал он, сколько раз было сказано и повторено: только силой примера может победить социализм. Не сила оружия, а сила примера — вот наш путь, отвечающий и нашему великому идеалу, и интересам трудовых людей. Важна действенная сила примера, и разговор можно вернуть к тому же автобусу: какого американца можем мы перетянуть на свою сторону своим автобусом — даже за пятикопеечный билет, если он хуже качеством и донельзя переполнен?
Позвольте, скажет читатель, зачем ломиться в открытую дверь изрядно надоевшим разговором о наших недостатках и недоделках —и зачем их переманивать и соблазнять? Пусть себе живут, как им нравится. Вы правы, читатель. Но все связано в этом мире, разделенном пропастью двух систем. Все связано даже тогда, когда мы не хотим этой связи и открещиваемся от нее. Наши недостатки и недоделки, наше отставание в мире вещей, изъяны нашего быта рождают по ту сторону психологию превосходства, а она в свою очередь работает на наших ненавистников и дает им аргументацию против нас.
Простую, но коренную, марксистскую мысль высказал немарксист Джо, получающий свое шестизначное содержание за искусную защиту современного капитализма: рейгановцы питают к нам вражду и органическую неприязнь, потому что мы отрицаем их святая святых — систему частной инициативы, частной собственности на орудия и средства производства. Не забываем ли мы порой, что именно из этого первоначального семени произросли их вражда и непримиримость? Они ненавидят нас, потому что своей революцией мы отвергли их образ жизни у себя и своим существованием, с которым они ничего не могут поделать, как бы угрожаем их собственному образу жизни. Ненависть всего сильнее у нуворишей, у тех, кто из грязи прыгнул в князи, уверовав и доказав на практике, что Американская Мечта о миллионах и успехе все еще осуществима, что бедный, скромный достатком человек все еще может разбогатеть и подняться не вместе с другими, а в одиночку, по законам индивидуализма, эгоизма, частной инициативы. Это их классовая ненависть возводится в квадрат, когда сочетается с невежеством, самой прочной броней, спасающей от сложностей мира.
Семя, из которого произросла психология собственника, дало известный лозунг, в самой крайней форме выражающий и вражду, и даже готовность принять на себя муки термоядерного апокалипсиса: better dead than red. Лучше быть мертвым, чем красным.