Варварин свет

Откуда-то сбоку в белизну ворвалась ворона, за ней следующая, а потом ещё не меньше полудюжины. Стая с силой прорывалась через плотный воздух. Река загудела ещё ниже, невыносимее, затряслась, зарябила чёрными линиями. Горошек заметался, испуганно заржал — так Никита понял хриплые звуки. Не успел юноша успокоить коня, ведь ему самому хорошо было бы успокоиться, как обезумевший Горошек устремился вслед за птицами. Напуганный Никита едва успел ухватиться за луку седла, подтянуться и лечь поперёк, поймав ступнёй стремя, как их вынесло наружу.

Горошек резко остановился, и Никита спрыгнул на землю, но не удержался на ногах и повалился спиной в изумрудную траву под светлым утренним небом без единого облачка. Было спокойно и по-природному тихо — гула не было, только шелест травы и далёкие звуки, которые Никита пока не находил сил понять. Наконец, он вдохнул полной грудью сладкий свежий воздух, словно бы только после грозы, и приподнялся на локтях.

Он лежал на склоне невысокого холма. Не было и в помине стены тумана. Вместо него струилась прозрачная речка, дно которой покрывали белые камни. Поток спотыкался о мелкие серебристые шарики, коих была куча среди белых камней, пинал и нёс дальше, и Никита догадался, что это его меч и кольчуга. Ощупал сапог — маленького ножика в потайном кармашке он тоже лишился.

Горошек уже как ни в чём не бывало щипал странного цвета траву. Изумруд с вкраплениями белых точек — ромашек — и зелёных кочек кустов до горизонта покрывал низкие холмы, которые показались Никите похожими на застывшие волны. В небольшой долине, у очередного изгиба реки с белым руслом, уютно устроилась маленькая избушка из светлого дерева с маленьким оконцем в стене, за ней — ещё несколько сараев, побольше и поменьше, окружённых деревцами. Из трубы одного домика уютно шёл дым. Вокруг было видимо-невидимо живности: паслись коровы, козы, овцы, чуть дальше резвились в траве кони...

— Пойдём, Горошек, — мрачно сказал Никита и потянул коня за поводья. Ему пришло в голову, что это всё кони, принадлежавшие когда-то богатырям, отправившимся то ли воевать с Кощеем, то ли учиться у него.

Из кустов то и дело выскакивали кролики и тут же прятались обратно; щебетали птицы; утки и селезни деловито ходили по берегу. В прозрачной воде сновали золотистые рыбёшки. Никита так увлёкся наблюдениями, что разулыбался и почти забыл, где он находится. А что, может, если с невестой не выйдет, попроситься к первой кощеевой сестре жить? Он за живностью ухаживать поможет, за овцами следить, чтобы далеко не разбегались... Далеко впереди хлопнула дверь, а потом земля вздрогнула, на миг почернело небо. Никита резко остановился, оглянулся, но, кажется, даже животные ничего не заметили, а Горошек уже нетерпеливо тянул его дальше: чего встал, царевич, сам же хотел вперёд!

Когда до избушки оставалось совсем немного, из одного из соседних строений — видимо, конюшни — выбежал огромный вороной жеребец, тряхнул блестящей серебром гривой и поскакал, словно ветер, заставляя других животных разбегаться в стороны. Никита полюбовался пару минут, вздохнул и приблизился к избушке первой кощеевой сестры. В сказках богатырь обязательно говорил: повернись ко мне передом, к лесу задом, но леса не было, да и куриных ног у домика не наблюдалось, так что Никите пришлось самому обходить избушку. К низкой дверце вели три ступеньки. Получается, вход смотрит на восток... Погодите-ка, а солнце где?! Никита поднял голову, покрутился на месте — и правда, нет и в помине солнца в Кощеевом царстве!

Скрипнула дверь, Никита резко обернулся.

Глава 3

— Фу-фу! Человеком пахнет! — раздался сухой голос, и из приоткрытой двери высунулась старуха с длинным-предлинным носом, вся в морщинах, с маленькими глазками. Из-под ярко-изумрудного платка в цвет местной травы торчали серо-белые пряди. — Чего пожаловал, мальчонка? И чего уставился, ворона в рот залетит!

Старуха издевательски захихикала, а Никита закрыл рот и обиженно сказал:

— Я тебе не мальчонка! Я Никита Михеевич, царский сын!

— Ох, ох! — всплеснула руками старуха. Она уже открыла дверь настежь, как будто бы лишь для того, чтобы Никита в полной мере оценил этот трагичный жест. На ней оказался надет серо-коричневый балахон, подвязанный мятым коричневым же кушаком с чёрными пятнами. — И чего же тебе, царский сын Никита, понадобилось в Кощеевом царстве?

Никита, который полночи не спал и вспоминал сказки, читанные в детстве, ответил той фразой, которой богатыри всегда начинали разговор:

— Ты бы, старуха, сначала путника напоила, накормила да спать уложила, а потом расспрашивала!

Тут хорошо было бы погрозить ей мечом, но меч остался кучей шариков на дне местной речки.

— Спать я, правда, не хочу... — спохватился Никита, а старуха, сложив руки на груди, важно покивала.

— Ну коли порядок знаешь, то проходи, — ответила она. — Только коня пастись отпусти. Конь-то заморыш какой у тебя... В конюшнях батюшки для младшего сыночка получше не нашлось?

— Я не младший, — буркнул Никита, освобождая Горошка от сбруи и мешка. — А Горошек — не заморыш, он с характером!

— На старшего не похож! — заявила старуха. — Неужели средний? Ну тогда ждут тебя в пути неудачи да незадачи, неурядицы да несчастья! А коли найдёшь счастье — тут же потеряешь!

— Пф-ф-ф! — фыкнул Никита на её слова и похлопал освобождённого Горошка по крупу.

— Пф-ф-ф! — фыркнул Горошек и погарцевал в сторону от избушки в поисках травки посвежее, распугивая по пути пёстрых кур.

Изнутри размер избушки оценить было трудно — крошечную прихожую отделяла от комнаты цветастая занавеска, а само помещение было так же со всех сторон завешано тканью. Окна прятались где-то за ними, а тёплый, почти что солнечный свет шёл от диковинных, каплевидной формы, светильников, подвешенных на разной высоте под низким потолком. Вперемешку с ними болтались сушёные травы, нанизанные на ниточки грибы, кольца яблок... Несколько раз Никите пришлось пригнуться, чтобы не задеть одну из капель. Старуха вела его к дальней стене, у которой из-за очередной занавески выглядывал край белой печи, а у круглого стола с одной ногой из дубового пня примостились два трёхногих табурета.

— Садись, я сейчас, у меня кухня-то отдельно!

Старуха шмыгнула за входную занавеску, хлопнула дверью, скоро вернулась с парой глиняных горшочков, метнулась за другую занавеску — оттуда миску с овощами вынесла, всколыхнулась третья — несёт старуха самовар, пыхтящий паром. Не успел Никита и глазом моргнуть, как на столе уже лежала белоснежная скатерть, появились металлические приборы, фарфоровая тарелка да тончайшая фарфоровая чашечка, один в один такая, из каких царица Искра любила пить ягодный чай.

— Каша пшённая с тыквой и приправами заморскими, ягнятина с горошком, овощи-фрукты, чай из горных трав, — ворковала кощеева сестра, накладывая Никите из горшочков в тарелку. — Ой, щи ещё остались!

— Рано для тыквы-то, бабушка! — крикнул Никита вслед метнувшейся за занавеску старухе.

Хлопнула входная дверь. Старуха скоро вернулась, поставила на стол горшок с половиком, миску и глиняную ложку.

— У тебя в царстве может и рано, — пожала плечами она, устраиваясь напротив.

Она нащупала у шеи прядь, выбившуюся из-под изумрудного платка, так не соответствовавшего ни её внешности, ни всему скромному убранству домика, и начала плести косичку.

Никита оторвал взгляд от её кривых морщинистых пальцев, ловко перебиравших волосы, и принялся за еду. Пока он ел, старуха, напевая тихонько какую-то незнакомую юноше мелодию, расплела и заплела несколько косичек из одной пряди, подёргала кончик изумрудного платка — Никита подумал, что это, должно быть, кощеев подарок. Потом старуха подставила кулаки под подбородок и уставилась на Никиту, а локти начали расползаться по столу в стороны, пока подбородок не лёг на скатерть. Казалось, что она умирает от скуки, ещё чуть-чуть — и начнёт болтать по-детски ногами под столом.