Варварин свет

Варварин свет

Пролог

— Никитка, вот ты где! Насилу нашёл.

Никита вздохнул — не получилось уединиться. Думал, что плакучая ива надёжно защищает от посторонних глаз. Да и место такое, на бывшей границе двух земель, помнит горе это место — мало кто тут просто так ходит. А отец, выходит, людей следить приставил.

— Да, ваше величество... Зачем искали? — обречённо спросил Никита.

— Да будет тебе! Нет никого, давай по-семейному! — проговорил Михей Никитич, усаживаясь рядом на берег речушки.

Посмотрит кто — сидит мужик в летах. Одет совсем не по-царски, в простую рубаху и коричневые штаны против обыкновенных пышных одежд в красно-белых тонах. Русую бороду с проседью как будто специально растрепал, соломенную шляпу по самые брови нацепил, только забранные в хвост белоснежные волосы выглядывают — ни дать ни взять крестьянин. Михей Никитич всегда говорил, что скромнее надо быть. Никита, впрочем, знал, что даже под домашней одеждой у отца всегда кольчужка из болотного серебра, а где-то недалеко притаилась охрана с самострельными луками.

Поплавок задёргался, и царь закричал:

— Ну, ну! Упустишь же!

Никита подался вперёд, потянул за нить слишком резко, и рыба сорвалась, напоследок плеснув по воде алым хвостом. Царь Михей разочарованно махнул рукой и передвинул удочку поближе к себе.

— Вот скажи, Никитка, тебе годочков-то сколько?

«А то тебе неведомо!» — раздражённо подумал Никита, понимая, к чему отец ведёт, а вслух сказал:

— Восемнадцать на днях исполнилось, батюшка.

— И что, скажи, у тебя в твои восемнадцать есть, а, Никитка?

Юноша промолчал, зная, что за этим последует — разговор который раз шёл по одной и той ж узкой тропке среди острых скал.

— Молчишь, — покивал царь. — И правильно. Нет у тебя ничего. Святозар в твоём возрасте уже старика внуком порадовал!

Никита это прекрасно знал: песни слагали о любви Святозара Михеевича и Ульяны Тихомировны, дочери соседнего царька, с которым не только войны удалось избежать, да ещё и землями разжиться получилось — не было больше у Ульяны ни братьев, ни сестёр, всё ей в наследство пошло. С тех пор царь Тихомир в местных байках и песенках перестал изображаться злокозненным крысоликим существом и превратился в дородного и щедрого красавца-мужчину. Даже о его договоре с Кощеем как-то подзабыли. Впрочем, чья бы корова мычала. Остался ли кто-то, кто с Кощеем дел не имел...

— А Третьян, Никитка? Третьяшик из-за тебя жениться не может, не положено младшенькому раньше среднего жену брать. Милка уже на других женихов заглядывается! Говорят, как гулять пойдёт, в косу ленточку едва заметную вплетает — намекает, понимаешь, соседям, что замужество под вопросом. Я бы уже и сам передумал, да у Третьяшика душа к ней лежит. Он уже извёлся весь! Я ему говорю — погоди, никуда твоя Милорада не денется, это она тебя по-женски терзает! А он уже который день в комнате запершись сидит, песни заунывные сочиняет. Все прислужницы подхватили, поют, вой во дворце стоит невыносимый. До чего дошло — шепчутся, что царевич топиться со дня на день пойдёт! Ты-то ночуешь и днюешь в своём шалаше, ничего не знаешь. Мать лицом побледнела, от еды отказывается. Выходит, Никита Михеич, нечего делать — надо жениться!

— Да я бы рад, батюшка, — покривил душой Никита, — но невесты подходящей нет!

— Как нет! — воскликнул царь. — А Светислава, дочь купеческая! В Цветана, что с южных озёр! Обе счастливы будут, если ты на них хоть посмотришь! Людмила Степановна, казначеева дочь, тоже в возраст вошла, если тебе кто попроще по нраву... Я сватов хоть сегодня пошлю!

Никита сморщился, поплескал босой ногой в речке, мальков распугал.

— Опять тебе в лесу ле́су мало, как я погляжу!— разозлился царь. — Судьба брата безразлична, на здоровье матери с высокого дуба плевал, доброе имя отца запачкать решил! Гордыня из тебя так и прёт!

— Да нет же, батюшка! Была бы по мне невеста, я бы сразу...

— Запряг прямо, а поехал криво... Всё, надоело! Сколько тебя уговаривать! — царь Михей вскочил на ноги, затрепетали ивовые листочки. — Даю тебе трижды по дюжине дней. Не женишься — не сын ты мне боле! Хоть из-под земли невесту доставай! Хоть в царстве Кощеевом ищи! Там, говорят, девиц свободных вдоволь!

Никита в смятении тоже поднялся на ноги.

— Царь-батюшка, да как же так!

— Всему бывает перемена, — сказал царь Михей. — Царским сыном быть — это не только карасей ловить да штаны просиживать.

Никита опустил голову. Вдруг и любимые птичьи песни показались издевкой, и ручей как будто насмехался над средним сыном.

— Пойми, сынок, — смягчился царь и погладил юношу по светлым вихрам, — у меня на всех вас надежды были. Святозар, старшенький, должен был великим воеводой стать, да раньше женился. И воевать теперь не с кем... Ну хоть так царство укрепил! Внуки, опять же, нам с царицей на радость. На Третьяшу хотел хозяйские дела оставить, а он весь в мать, трепещет что осиновый лист, чувства у него, понимаешь! Ну а ты-то! Вроде всё в порядке — рослый, сильный, на лицо не урод! Конечно, в лесу пропадаешь немерено, поговаривают, с белками да синицами лучше чем с людьми ладишь, но оно-то и ладно... Главное, в бою любого победишь! Но, не обижайся, видом орёл, а умом тетерев! Пора и о семье подумать. Слова свои я назад не заберу — не приведёшь невесту в срок, так вообще не возвращайся.

Никита помыкался ещё у речки, удочку попереставлял, но покой его оставил. Невидимый глазу с такого расстояния, царский дворец давил, требовал вернуться.

Глава 1

Утром пришла матушка. Она стояла в проходе, сложив руки на груди и гневно сверкая синими глазами. Никита изредка оборачивался от мешка, в который наугад кидал вещи, и такими же синими глазами сверкал в ответ, правда, получалось слегка виновато.

В мужскую часть дворца женщины не ходили, но Искре Святозаровне законы были неписаны. Даже платье она носила неправильное — с коротким подолом чуть ниже колен, с узкими штанами и широким вышитым красно-синим поясом. Волосы хоть и убирала под платок, но из под него на глаза падала светлая с седыми волосками чёлка. Местные такого никогда не видели, разговоров было, когда Искра только вышла замуж за царя! Но уже спустя пару месяцев девицы одна за другой стали тоже чёлку отрезать, чтобы быть похожей на молодую царицу.

Поговаривали, что когда юную северную княжну привезли во дворец, мать царя Михея да её подружки-боярыни вздумали присмирить девушку, да не тут-то было. Искра что-то нашептала молодому мужу, и тётки мигом отправились доживать свои деньки в глухой деревне на краю леса. Свекровь осталась. Долго ещё женщины мерялись характерами, а потом внезапно подружились, обнаружив, что, несмотря на отличия, одинаково сильно любят две вещи: песни петь и царя Михея.

Когда родились сыновья, оказалось, что в сердце Искры Святозаровны любви больше, чем звёзд на небе, и царице часто было сложно решить, кто прав, а кто виноват. Поэтому она поровну отвешивала всем своего не менее сильного, чем её горячая любовь, ледяного северного гнева. Царь Михей на такое говорил: «Снега много выпадает, да скоро тает.»

Никита знал, что отцу уже досталось — вчера её крики только глухой не услышал, а кто глухой, тот точно почувствовал, как сотрясаются брусья деревянного дворца. Впрочем, об упрямстве царя Михея слагали легенды далеко за пределами царства, так что Искра была побеждена на одном поле боя и потому перешла на другое. Здесь она тоже потерпела поражение, ведь Никита не проронил ни слова, даже не поприветствовал любимую матушку — отчасти от страха, отчасти по хитрости: знал, что ей надо за что-то зацепиться, чтобы начать метать молнии.

Поэтому спустя полчаса гляделок, Искра плюнула угасающим угольком:

— Как дитя малое, честное слово!

На том развернулась и ушла к себе, как можно громче топая каблуками.