Колония

Ирландский со временем превратился в язык крестьянства, бедноты, безграмотности. Подвергшись маргинализации, он почти лишился надежды удержать позиции доминирующего языка и даже оказаться на одном уровне с английским. Ирландия не стала двуязычным обществом, как Бельгия или Люксембург, вместо этого в ней возникла диглоссия: ирландский стал языком частной жизни, он использовался только в быту в маленьких, в основном сельских сообществах. Английский стал языком публичной жизни, языком образования и торговли, языком общественно-экономического прогресса. Родители платили за уроки английского для своих детей и отвергали попытки преподавателей ирландского сохранять национальный язык, поскольку именно английский был ключом к трудоустройству, благосостоянию и эмиграции — важнейшей для Ирландии потребности после ужасающего голода 1846-1848 годов, унесшего жизни миллиона ирландцев и вынудивших еще полтора миллиона эмигрировать. В результате ирландский стал ущербным языком — языком тех, кто не стремится к улучшению своего общественно-экономического положения в рамках новой структуры общества.

Ученые и политики пытались с этим бороться. В 1843 году Томас Дэвис, писатель-протестант и участник движения «Молодая Ирландия», объявил ирландский национальным языком, а в 1893 году была образована Гэльская лига, ставившая перед собой задачу создания массового движения в поддержку ирландского языка.

Однако на тот момент ущерб языку уже был нанесен колоссальный. Хотя на нем продолжали говорить, его статус основного языка оказался утрачен, добиться массовой поддержки его возрождения, на что возлагали большие надежды, так и не удалось, в результате продолжился процесс его постепенного, но неуклонного увядания.

На этом острове язык еще жив — на данный момент. Бан И Флойн, старшая из членов семьи, изучением которой автор занимался по ходу этого межпоколенческого лингвистического исследования, моноязычна, говорит по-ирландски, английского не знает совсем, тогда как ее дочь Айна И Нил и внучка Марейд Ни Гиоллан — рецептивные билингвы, то есть обе понимают, хотя и в разной степени, английский язык, но в разговоре используют лишь ирландский. Правнук Бан И Флойн Шимас О’Гиоллан — первый двуязычный член семьи. Начальное образование он получил на острове на ирландском, среднее — на материке на английском. Он первым из всех использует в быту английский вариант своего имени — Джеймс Гиллан.

Массон услышал в соседнем коттедже голос англичанина, услышал и Джеймса — художник и его ученик обсуждали картину маслом, которую Ллойд только что снял с мольберта.

Я же тебе сказал: сперва рисунок.

А мне нравится красками.

Ллойд осмотрел вид деревни в серо-голубых тонах. Очень хорошо, Джеймс. У тебя хороший глаз.

Джеймс рассмеялся.

А плохой глаз — это как, мистер Ллойд?

Ллойд поставил картину обратно на мольберт. Продолжай, Джеймс.

Хорошо, мистер Ллойд.

А мне нужно помыться.

Ох уж да, мистер Ллойд.

Все так плохо?

Джеймс захихикал.

От вас пахнет всем, кроме рыбы.

Ллойд провел ладонью по заросшему лицу. Давненько я не мылся.

Такова плата за искусство, мистер Ллойд. Совершенно верно, Джеймс.

Джеймс развел огонь, принес из кладовки ванну. Как у вас работа идет, мистер Ллойд?

Хорошо. Мне там прекрасно работается.

Только Джей-Пи не говорите.

Не буду, Джеймс. Он меня изгонит навеки.

Они сели по бокам от ванны, дожидаясь, когда нагреется вода.

А над моим портретом вы работали?

Немного. А еще упражнялся в рисовании птиц.

И света на море.

Рад слышать, мистер Ллойд.

У тебя хорошо получается, Джеймс. Глаз у тебя

неиспорченный.

Это то же самое, что хороший?

Тебя не нужно учить, как видеть. Ты видишь сам. Полезное дело.

Очень.

Потому что я не хочу быть рыбаком.

Я бы тоже не хотел быть рыбаком.

Джеймс покачал головой.

Вы были бы бедным рыбаком, мистер Ллойд. Ну, я б наловчился.

Джеймс рассмеялся.

Вряд ли.

Ллойд посмотрел на воду — она еще не согрелась. Может, Михал меня научил бы. Взял в ученики.

Джеймс покачал головой.

Так Михал еще раз и сел с вами в лодку.

Ну, Франсис.

Уж он-то тем более.

Придется тебе меня научить, Джеймс.

Джеймс покачал головой.

Я буду художником.

Нелегкая это жизнь, Джеймс.

Все легче, чем у рыбака.

В некоторых смыслах тяжелее, Джеймс. Ты просто пока не понял.

Зато про рыбаков понял, и всё лучше этого.

Ллойд посмотрел на кастрюлю, на поднимавшийся над нею пар.

Вы меня научите, мистер Ллойд?

Я не учитель, Джеймс.

А кто может научить? Рисовать, как вы?

Нужно окончить художественную школу.

А она где?

В Дублине, наверное. Или в Лондоне. Или в Глазго. А как туда попасть?

Не знаю, Джеймс.

Джеймс встал прежде, чем вода закипела, вылил ее в ванну.

Так нормально будет, мистер Ллойд.

Полагаю, что да, Джеймс.

Джеймс вернулся в мастерскую, запер дверь. Нарисовал море, а в нем стаи рыб, лодку на поверхности. В лодке стоял мальчик с кистью в одной руке и рыболовной сетью в другой. Под лодкой на морском дне он нарисовал перевернутый каррах, рядом раскиданы три тела. Поставил подпись: ДГ.

В мастерскую вошел Ллойд, одетый, борода сбрита, чистые волосы причесаны.

А мать твоя знает, как у тебя хорошо получается? Она вообще не знает, что я здесь.

Почему?

Джеймс пожал плечами.

Устроим для нее выставку, Джеймс. Нашу общую.

Я не хочу.

У тебя хорошие работы.

Не хочу, чтобы она знала, чем я занимаюсь. Почему?

Джеймс вновь взялся за рисунок.

Ванна была достаточно горячая, мистер Ллойд?

Да, Джеймс. Спасибо.

Ллойд облокотился на подоконник.

Покажи мне другие свои работы, Джеймс.

Мальчик сходил в дальний конец мастерской, принес небольшую стопку картин. Передал Ллойду вид мастерской от дверей, с пола.

Как ты это придумал?

Увидел, как сюда вполз муравей.

Ллойд засмеялся.

Давай назовем ее «Глазами муравья».

Он пересмотрел все картины.

Нам нужно еще красок, молодой человек. Точно.

И кистей.

И угля, мистер Ллойд.

Закажем.

Ллойд повел рукой вдоль комнаты.

На адрес «Колония художников на краю Европы»

Джеймс рассмеялся.

Ну, тогда нас уж точно найдут.

Майкл Кирни — католик, боец ИРА. Ему двадцать лет, он родом с Гленвех-Драйв в Западном Белфасте. В среду, одиннадцатого июля, другие бойцы ИРА вывезли его из города, пытали, убили выстрелом в голову. Тело бросили рядом с Ньютаунбатле-ром, графство Фермана, в пятидесяти метрах от ирландской границы.

Марейд разлила виски — белесо-желтая жидкость вольготно струилась в чашки. Они чокнулись, выпили.

Вкусно, Михал, сказала Марейд. Вкуснее, чем обычно у тебя.

Налила снова.

Ну а как оно у вас-то мистер Ллойд? — спросил Михал. Там, на утесах.

Очень хорошо, Михал. Лучше, чем я ожидал.

Там есть что рисовать?

Утесы. И свет очень удачный.

Ивее?

В принципе, да.

Все утесы и утесы?

Ллойд кивнул.

Он хочет стать Моне, сказал Массон.

А это кто такой?

Самый знаменитый художник в мире, рисовавший утесы.

Француз, небось, сказал Михал.

Естественно, подтвердил Массон.

Они рассмеялись, выпили.

А как ваша книга, Джей-Пи?

Очень хорошо, Михал. Закончил историю вашего языка.

А конец-то счастливый, Джей-Пи?

Это мы поглядим, Михал.

То есть у вас все готово?

Массон покачал головой.

Теперь нужно писать про мою работу, про сравнительное исследование.

Ллойд осушил чашку.

Так и что дальше будет, Массон?

Марейд налила по третьей.

Как я уже сказал, нужны большие вложения,

иначе язык умрет, как манкский и древнескандинавский.