Колония

Он пробыл в будке до поздней ночи, а потом вернулся в деревню, миновав по пути загон с телкой, которую утром увезут.

Ну, пока.

Он погладил ее, нежно провел рукой по крестцу. Удачи, сказал он.

Утром, раньше шести, Ллойд торопливо оделся, прихватил с собою в студеное утро новые карандаши и блокнот; солнце встало, но скрывалось за облаком, тепла не хватало на то, чтобы обсушить траву, так что, шагая по тропке к бухте, он успел намочить брюки, а подойдя ближе, обнаружил, что в бухте пусто, только волны лижут скалы, а на пляже спят, похрапывая, тюлени.

Он пошел назад, высматривая Михала, но деревня еще спала. Вернулся в бухту, сел рисовать, еще сильнее раздробил солнечные лучи, а лодку Михала превратил в боевой корабль, готовый к вторжению.

картины острова: тюлени как первые жертвы войны, в духе тернера

Он снова зашагал по тропе к утесам, но задержался в старой деревне, побродил от развалин одного до-. ма к другому: крыши давно сгнили, стены превратились в россыпи валунов и комья земли. А вот фронтоны уцелели. Он сел, стал рисовать. автопортрет: утро среди развалин

автопортрет: в жиже серого света Тут он услышал, как мычит сердитая телка, увидел ее: она неуверенно шла по узкой тропе, семеро стариков несли палки, Джеймс замыкал шествие, с палкой в правой руке. Уже почти семь, телка темно-рыжая, с белой полоской на морде, на рога накинута веревка. Другая веревка пропущена под животом, завязана крупным узлом на спине.

Ллойд пристроился за Джеймсом, стараясь не наступать на коровьи лепешки, которые, чем ближе к морю, становились все чаще и жиже. Телка остановилась у спуска и дальше идти не хотела. Франсис и Михал проскользнули мимо, спустили каррах, отгребли к лодке побольше. Забрались на борт. Трое стариков и Джеймс остались с телкой возле спуска. Еще четверо принесли два карраха к воде, залезли в них, поставили лодки у самого спуска.

Майкл выкрикнул что-то. Ллойд начал рисовать. Старики и Джеймс уперлись палками телке в хребет, она подалась вперед, ступила на бетон — из-под задранного хвоста летел жидкий навоз. Ее толкали вниз по спуску, к воде. Из груди у нее вырвался умоляющий стон. Она повернулась, чтобы подняться обратно, крутилась, качалась, оступалась, но ее толкали вниз, палки упирались в хребет, в бока, в ноги. Громко закричав, она заковыляла к морю. картины острова: отправка телки на рынок I Телку подогнали к самой воде. Она заметалась, пытаясь сбежать, бросалась влево, вправо, пробовала протиснуться между людьми.

картины острова: отправка телки на рынок II Но ее взяли в клещи и подталкивали вперед, к набегающим на бетон волнам. Она вновь извернулась, кинулась на Джеймса и стариков, но на нее снова обрушились палки, частокол длинных крепких жердей, ее молотили по спине и бокам, трамбовали плоть, и избиение не прекращалось, пока она не вошла в воду.

боязнь воды

боязнь человека

и палок

выбор животного

Вода побурела от фекалий, сидевшие в лодках нагнулись, чтобы ухватиться за веревку, вывернуть телке шею, чтобы нос и рот ее оставались над водой. Двое, на двух каррахах, держали ее, а еще двое гребли, тащили телку по воде к большой лодке. картины острова: отправка телки на рынок III Михал и Франсис привязали веревки к узлу на ее спине, шестеро мужчин волоком втащили ее на борт лодки, потом на палубу, а там быстро связали ей вместе ноги, голову и шею. Один из стариков соскочил с лодки Михала и отвел три карраха обратно к берегу. Другие остались с телкой, и пока они не вышли из бухты, над гулом мотора постоянно вздымалось ее мычание.

картины острова: отправка телки на рынок IV Островные вернулись в деревню, но Ллойд остался рисовать, смотреть, как волны омывают спуск, лижут бетон, смывают навоз в океан, отправляют его в долгое странствие вокруг света.

картины острова: отправка телки на рынок V Он закрыл блокнот и зашагал по дорожке. На вершине утеса сидел Джеймс и смотрел вниз на море.

А коровы вообще блюют, Джеймс?

Не знаю.

Лошади нет. Просто не могут. А про коров не знаю.

Я тоже, сказал Джеймс.

А их в море укачивает?

Не знаю.

Он позавтракал и снова лег, спал, пока в дверь не постучали. Явился Джеймс с бутербродом, чашкой чая и куском брака.

Я вам еды принес.

Спасибо, Джеймс.

Вы спали, да?

Спал.

А жизнь-то у вас путем, мистер Ллойд.

Вроде того.

Мама хочет видеть, как вы меня нарисовали, сказал он.

Ллойд потряс головой, прогоняя сон.

Зачем ей?

Не знаю. Она не сказала.

Джеймс передернул плечами.

Просто хочет видеть, мистер Ллойд.

Я пока не закончил.

Ей неважно.

Ну, ладно. Пусть приходит.

Когда?

Сейчас, если ей удобно.

Ллойд повел их в мастерскую, держа чашку чая в руке.

Тут беспорядок. Я работаю.

Na bac, сказала она.

Ничего страшного, сказал Джеймс.

Ллойд собрал рисунки с разных концов комнаты и стал расставлять их в ряд на мольберте, делая паузы, чтобы она могла понять, каким он видит ее сына.

Та siad go halai

Он бросил на нее вопросительный взгляд.

А Массон знает, что вы говорите по-английски?

Джеймс прижал палец к губам.

Не говорите ему, сказал Джеймс. Он очень расстроится.

Как так вышло, что он не знает?

Марейд пожала плечами.

Creidea

Мы верим в то, во что хотим верить, сказал Джеймс.

Ллойд рассмеялся.

Выходит, грош цена его исследованию.

Он смотрел, как она берет рисунки один за другим, поворачивает к свету

тушь с размывкой

бурые тона

простые линии

мягкость

женщина спит

женщина читает

женщина купается

Она провела пальцами по карандашному рисунку, дотронулась до своего сына, дотронулась до его работы, смахнула частички угля со страницы.

Подождите, сказал он.

Принес альбом с рисунками Рембрандта, открыл на странице с изображением спящей молодой женщины: голова на локте, тело неплотно завернуто в простыню. Показал Марейд.

Можно мне нарисовать вас? — спросил он. Вот так?

Она дотронулась до женщины.

Только с распущенными волосами, сказал он. А не с собранными, как тут у него.

Джеймс перевел. Она взяла у Ллойда книгу, подошла к окну — посмотреть на рисунок в сером свете дня.

Красиво сказала она. Сёп uair a ri

Триста с лишним лет назад.

Seanbhean og, сказала она.

Молодая старая женщина, сказал Джеймс.

Она покачала головой.

Старая молодая женщина, сказала она.

Ллойд улыбнулся ей.

Она провела пальцами по рисунку, по лицу женщины, по складкам простыни, ей дарована жизнь вечная, будет и мне дарована, если я ему позволю, этому англичанину, совсем не похожему на Иисуса. Она улыбнулась. Так можно стать вечной. Видимо.

Та go maith, сказала она. Я согласна.

Он уставился на нее.

Вы уверены? — спросил он.

Она пожала плечами.

Я сказала «да».

Верно, я слышал. Просто не ждал.

Она засмеялся.

Думал, вы откажетесь.

Она закрыла книгу, вернула ему.

Сёп uair? — спросила она. Когда?

Сегодня днем.

Она покачала головой.

Нет. В будке. Anocht. Вечером.

Слишком темно.

Amarach. Завтра?

Да, сказал он. На рассвете. Свет подходящий. Она улыбнулась сыну.

Me fein is tu fein i pbictiuiri.

Ллойд посмотрел на Джеймса.

Что она сказала?

Сказала — она и я на картинах.

Ллойд улыбнулся.

Верно.

Ллойд пошел наводить порядок в будке, готовиться к ее приходу. Сперва разобрал рисунки — те, что решил сохранить, аккуратно сложил под кроватью, остальные бросил к печке на растопку. Развесил одежду, отмыл стол, вынес золу, подмел и, прихватив два металлических ведра, двинулся к морю: одно ведро кухонное, с грязной посудой, другое отхожее, пустое, но все в следах кала и мочи. Он нес их по каменистой тропке, через густую траву, к бухточке, которую тогда отыскал вместе с Джеймсом. Снял ботинки и носки, вошел с ведрами в воду — она яростно плескала ему в лодыжки, студеностью своей пробирала до зубов и позвоночника, заливала ноги краской. Нагнулся, чтобы ополоснуть ведра, но замер.