Страница 11 из 30
Белый начальник сидел опустив голову, время от времени поднимал её, разглядывая тех, кто вошёл в дом Железной Шапки.
Вдруг камни его глаз ожили, заплескались синими волнами…
— Вот так встреча! — воскликнул рыжебородый, с удивлением глядя на Совета. — Мой спаситель!..
И Совет тоже узнал его…
Огонь чувала тревожно затрещал, стреляя красными искрами…
— Встретились старые знакомые! — воскликнул князь, оживившись. — Музыку! Стол!..
— Подайте-ка мне мой вещий многострунный журавль, — заговорил Якса, подсаживаясь к огню. Реденькие, седые, как ягель, волосы заплетены в косички, переплетены вишнёвой ленточкой. Лицо его с крупными морщинами, обращённое к свету, излучало тепло.
Ему подали многострунный журавль.
Тронул старик струны — и как будто высоко-высоко, под самыми облаками зазвучали они скорбным стоном, криком журавлиным.
И в доме словно кто-то вдруг заплакал, всхлипнул три раза, застонал…
Началась былина. Её пел старик про века минувшие. Летели крылатые звуки из-под пальцев музыканта. Он пел о том далёком времени, когда на земле жили богатыри. Он пел о богатыре Нёр-ойке. Сильным слыл тот богатырь. Одной рукой на бегу останавливал лося. Двумя руками медведя, как головешку, через гору перебрасывал. И никогда плохого он не делал никому. Ростом он был выше лиственницы. Голубые глаза его светились двумя полными лунами, а волосы вились кудрями…
— Родила лесная женщина Миснэ меня, Нёр-ойку, песенного человека, сказочного человека.
И я, лесной дух, слышу боль и горечь лесных людей.
Железная Шапка, сидевший на княжеском троне, сделанном из отполированного дерева, покрытом рысьими шкурами, загадочно улыбался. Кудри его спускались до плеч… Синие глаза его плыли двумя томными лунами. Вся его поза и вид показывали, что эта былина имеет прямое отношение к нему. Пел певец о серебряной сабле с золотой рукояткой — и Железная Шапка глядел на саблю, висевшую сбоку; пел певец о калёных стрелах к луку — и он тянул свой взгляд к луку и стрелам…
Якса пел долго. Пел вдохновенно. То замолкал — тогда струны повторяли мелодию его песни, то вдруг обрывал мелодию — и начинал быстро говорить, резко положив ладонь на струны.
И перед сидящими вставали одна за другой картины сражения богатыря Нёр-ойки со злобными Менквами, злыми духами земли.
Люди слушали.
В глазах их то зажигалось веселье, то снова гасло. Люди молча глядели на огонь, который стрелял искрами. Монотонное пение Яксы нарушалось то слабым вздохом, то возгласами ужаса, когда герой подвергался страшной опасности…
Между тем сварилось душистое оленье мясо.
На низеньком столике появился бочонок.
Окинув всех многозначительным взглядом, Железная Шапка не торопясь стал отдирать замазанную тестом тряпицу. Выбив пробку, запенился, забулькал горько-сладкий сур — «огненный напиток».
Наполнив вином несколько деревянных чаш, князь торжественно плеснул из своей чаши сур на тлеющие угли чувала. Там на мгновение показался синий огонёк. Эти первые капли предназначались духу огня, Нёр-ойке и другим духам предков…
И только потом чаши пошли по рукам, начиная с хозяина и хозяйки, шамана Яксы и других стариков…
Пили вино, водку. Железная Шапка сегодня был щедр, он по-мансийски широко угощал гостей.
Игрище в честь Нёр-ойки началось. Якса попросил Журавля, Ювана Няркуся, аккомпанировать ему на инструменте, а сам начал петь волшебную былину.
Голосисто звенел многострунный журавль. Якса пел былину о том, как Нёр-ойка ездил на оленях в Москву, к самому Грозному-царю, как он дружбу-союз заводил с русскими, как сам царь дал ему божественную грамоту на власть над Югрой. И эту законную власть может отменить лишь царь да боги… Но царя русского больше нет, а мансийские боги остались. Они на стороне Железной Шапки — прямого потомка Нёр-ойки, на стороне законной власти…
Об этом пел в былине Якса под аккомпанемент Журавля.
Об этом было написано в грамоте, которой перед глазами сидящих размахивал Железная Шапка.
Бумага эта хранилась в священном сундуке Железной Шапки, рядом с идолом Нёр-ойки, который охранялся как дух, как бог… И люди клялись идолу как духу справедливости и свободы манси, дарованной им когда-то божественным русским царём.
Теперь же на эту власть пытаются посягнуть люди духа Революцы, безбожники и разбойники.
— Что же делать с разбойниками? — задал вопрос гостям Железная Шапка, тряся грамотой. — Что делать с безбожниками? — кричал он.
Гости вздыхали, молчали. Настороженно молчали Учитель, Совет и другие приехавшие с ними люди Красного чума.
— Манси должны быть свободными от чуждого им духа Революцы, должны быть сами хозяевами своей земли, слушаться своего князя, как написано в священной вечной бумаге, доставшейся нам от предков…
— Да будет память предков священна! — воскликнули люди. — Да исполнятся их желания!..
— А если люди Революцы не признают нашу свободу? — сказал с сомнением кто-то.
— Будем воевать! — воскликнул Железная Шапка, схватившись маленькой белой рукой за золотую рукоять серебряной сабли, висевшей у него на боку. — Будем воевать, как славные предки наши! — повторил он грозно. — Я сказал: будем воевать!..
И тут началось такое!..
Все повскакивали со своих мест: и люди Железной Шапки, и люди Красного чума, готовые к схватке.
Тогда вперёд вышел Журавль, сын Няркуся, и в ответ на вызов Железной Шапки заиграл на многострунном инструменте и запел.
Возбуждённые голоса затихли. Один Журавль играл и пел.
Песнь его была длинна, как полярная ночь, тягуча и монотонна, как метель. Журавль пел родовую песнь-сказание о бедствиях рода Няркусь, о своей семье, о самом себе. Пели это сказание и дед и отец Няркусь. Пел это сказание теперь и сам Журавль из рода Няркусь, лучший ученик шамана Яксы!
Он пел о том, как впервые его глаз, острый, как глаз соболя, увидел снег и небо.
Небо и снег. И ничего, кроме снега и оленей. Олени бегут, бегут, бегут. Бегут от бедной хижины. Бегут за большой правдой.
Люди Няркусь уходили от бедной жизни всем родом. Хороший царский начальник привозил в тайгу «огненную воду», а потом за неё брал шкурки соболя и белки, угонял оленей за долги.
Кай-о! Кай-о!
Где хорошая жизнь? Где правда? Род уходил в глушь, думал укрыться от худых законов, которые сделали нищими не только людей рода Няркусь, но и всех манси.
Кай-о! Кай-о!
Загремела тайга выстрелами. Дух Революцы поднял крылья.
Великие шаманы сказали: «Беда, ой, большая беда в край снегов идёт! Люди с ружьями, худые люди идут. Уходите, манси, в глубь лесов, поднимайтесь в горы!»
Кай-о! Кай-о!
И мы ушли в глушь.
Но и сюда пришли люди с ружьями. Однажды приехал к нам большой начальник. Плечи у него золотые. А кричал словами тяжёлыми, тяжелее камня. Требовал от дяди моего оленей.
«Где бедному манси взять много оленей?» — ответил ему дядя. Тогда размахнулся начальник с золотыми плечами стальной шашкой и разрубил ему голову надвое. Покраснел снег от крови. Покраснели наши глаза от слёз. В этот миг пришли другие люди с ружьями. На лбу у них красные звёзды, в глазах у них — свет ясного утра. Много стреляли они в кровавого начальника, сорвали с него золотые плечи.