Страница 12 из 30
Кай-о! Кай-о!
А шаманы опять говорят: «Пришёл в тайгу новый закон, красный закон! Худой закон! А знаете, манси, где красный мох растёт, мох ядовитый? Его не едят олени, там стадо остаётся голодным, там живёт одна смерть».
Но появился в кочевьях коммунист-манси по прозвищу Красный Корень, он сказал: «Не всё красное ядовито. Красное — начало новой жизни». К новой жизни стал звать Красный Корень, скликая по тайге всех бедных, обездоленных. Собирал колхоз.
Люди сомневались. Как быть?
Шаманы пугают, а Красный Корень зовёт.
Где правда?
А правду никогда не надо обгонять на оленях и не надо искать в дальней глуши. Правда всегда рядом ходит.
Вот зарубка — простая дощечка с узорами, которые вывела рука моего отца, убитого богатеем Осьмар Васькой. Слёзы мои текут, словами льются. А дощечка с зарубками, деревянное письмо, говорит вот что…
Журавль замолчал, протягивая людям деревянное письмо, прося их самих прочитать написанное когда-то его отцом.
Долго ходила палочка по рукам, потом старик Сас-Сипаль начал её читать:
— Четыре грани у неё, как четыре стороны света. На первой грани записана вся семья Няркусь. Первый большой знак — это он сам. Второй — маленький, вырезанный рядом — жена. Затем сыновья — раз, два, три…
Последний знак — тамга рода Няркусь. Её вся тайга знает.
На второй грани написано о богатстве Няркусь, о его оленях, собаках, лыжах.
Оленей — десять. Из них — шесть быков, четыре важенки, собак — три…
Третья сторона рассказывает сынам, сынам сынов, как жилось в древнем роду Няркусь: в нём одни долги. Вот здесь записан долг купцу Ивану. Налимов, осетров требовал он и шкурок беличьих и лисьих. Долг белому царю обозначен отдельно, крупно. Ему Няркусь должен был поставлять горностаев для царской мантии…
Долг шаману обозначен оленем. Мясо и кровь оленя любят вдохновенные шаманы.
На четвёртой грани написано о желании старого Няркуся.
Детям желал он мяса, чтобы были сыты, здоровья — сыновьям, хорошей им дороги.
А дорогу видел он в большой дороге сына, который уехал учиться в чудесный чум — в Ленинград, чтобы найти правду и привезти на Север вместе с красным законом — законом счастья и дружбы людей и народов.
А последний знак, самый большой знак на этой грани, — заявление Няркуся принять его в колхоз.
Кто-то сказал, что он уже умер, старый Няркусь. Но другой сказал, что душа его жива, она тоже хочет счастья.
Поднялся невообразимый шум.
Люди Красного чума встали и запели какую-то свою песню.
Скоро все собравшиеся в этом доме разделились на два непримиримых лагеря.
Сава сначала думал, что это игрище, представление. Но скоро дело приняло серьёзный оборот. Полупьяный Железная Шапка, сидя на княжеском троне, устланном рысьими шкурами, открыто предъявлял Совету, Красному Корню, Учителю и другим представителям Советской власти свои требования, грозя тут же связать их, если они не признают его власти над сородичами.
Не печальтесь, не горюйте!
Знаю песню я иную,
Песню радости великой!
Пусть откроет каждый лили —
Душу, полную тревоги, —
И прислушается к песне:
Всё в прошедшем, всё в грядущем,
Всё живёт и умирает
И родится в новом свете…
Сава сидит на дереве. На толстом суку кедра. Кедр — дерево высокое. Ветви у него густые, пушистые. Снизу Саву не видно. Сверху Саве всё видно. Глаз у него острый, рысий. Сверху Саве всё слышно. Слух у него таёжный, уши, как у чуткой собаки, всегда настороже. И нос у него хотя и маленький, приплюснутый, но запахи различает он по-звериному. А вот голова…
— Голова твоя глупая! Ум твой плохо шевелится! — ругался вчера отчим, когда Сава помог бежать Учителю.
«Ум мой, наверно, и правда плохо шевелится», — размышлял Сава, глядя на руки свои, которые только в самый последний момент смогли развязать Учителя. Учитель сел в нарту, его увёз один догадливый манси. Неповоротливый ум Савы сразу не догадался, что надо сесть на другую нарту, помчаться следом за Учителем, а когда догадался, было уже поздно.
Игрище в честь Нёр-ойки кончилось тем, что красных, не захотевших признать княжескую власть Железной Шапки, связали. Удалось ускользнуть лишь Красному Корню. С ним уехала и часть оленеводов, которые решили вступить в колхоз, а потом и Учителю Сава помог бежать.
— Глупая твоя голова, — любит поговаривать отчим. — К чёртовой этой грамоте тянешься, помогаешь не тем, кому надо, богатых, настоящих людей не понимаешь.
Неправда, Сава понимал всё. Железная Шапка богатый. У него одежда красивая. Осьмар Васька богатый. Что ни день, убивает жирного оленя. У него тысячи оленей. Якса… Но кто из них настоящий человек, Сава не может понять. А Совет? А Учитель? А Красный Корень? Разве худые?.. Ничего не понимал Сава.
— Глупую твою голову надо снять! — кричал вчера отчим. Испугался Сава не на шутку. Но не на оленях сбежал, а решил на дереве спрятаться. И вот сейчас, сидя на большом суку, Сава трогал руками голову. Сава знал, что самое твёрдое у человека — это кости. Из всех костей самая важная кость, конечно, череп. Можно отрубить руку, ногу, ухо — и человек всё же будет продолжать жить. Но если отрубить ему голову — он сразу погибнет. Значит, тут-то, в голове, и живёт душа человека, его жизнь. Сава знал, что для северянина нет худшего наказания, чем быть обезглавленным. Ведь тогда он и на том свете будет без головы. А самое твёрдое в голове — это череп. Снять череп с врага — значит покорить его душу. Обладатель черепа будет и обладателем его души. Так думают старые манси с самых давних времён. И если сегодня духу предка Нёр-ойке поднести черепа красных, тот возликует от счастья, так как будет обладать черепами этих людей, их душами. Они будут его рабами, а он, Нёр-ойка, возликует, будет гордиться этими душами как трофеями. Поэтому древние мансийские богатыри всегда снимали скальп врагов. Железная Шапка вчера ещё кричал и требовал от Яксы, чтобы тот просил у богов разрешения оскальпировать арестованных красных. Но Якса не разрешил этого делать, чтобы не осквернить законы предков: как-никак, люди Красного чума были гости…
Всё происходило так: тонкие, высокие лиственницы стояли на мысу, круто спускавшемся к озеру. Издали деревья казались маленькими. Но их корявые ветви отчётливо вырисовывались на бледно-стальном фоне неба. Над ними висели белые облака, пронизанные золотым бисером зимнего солнца. На священной поляне уже началось игрище скальпирования. Играющие разделились на две партии. Враги стояли друг против друга. Боролись попарно. Победивший для вида проводил ножом вокруг головы побеждённого и вырывал около его головы пучок сухой хвои. Этот пучок он торжественно нёс в свой лагерь со словами: «Я силён. Я его убил, кожу с головы снял. Кожа с головы его вот. Вот его поверженная душа!»
— Пора скальпировать и на самом деле! — вдруг скомандовал князь, расхаживая, как богатырь, по священной поляне. На нём была одета настоящая кольчуга, на голове — остроконечная железная шапка, на боку — сабля.
Тогда Сава сразу услышал громкое биение своего сердца, шум переливающейся в венах крови. Холодок пробежал по его спине.
Якса, покачиваясь, точно сонный, подошёл к священному кострищу.
Сава внимательно следил, как возникло пламя. Сначала оно было крохотное, робкое. Потом росло, росло, весело взбиралось по длинным поленьям вверх.
Сейчас подведут к огню Совета. Он стоит привязанный к священной лиственнице. Осьмар Васька, напевая что-то весёлое, точит нож. Первого будут казнить Совета.