Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 47

– Ну, деваться некуда, – развела руками мама.

***

– Домой ты вообще-то собираешься? – сурово спросил с порога Переверзев Глину.

– Проходи, проходи, – засуетилась бабушка Надя, – провожая зятя в кухню, где за столом Глина решала алгебру, готовясь к экзаменам.

– Здрасьте, – хмуро сказала Глина и закрыла учебник.

– Домой, говорю, поехали, – сказал отец.

– Полгода не вспоминал, объявился, – послышался голос деда из смежной комнаты.

Переверзев промолчал. Незачем было рассказывать о том, как прошли эти полгода. Скольких трудов стоило выкарабкаться с того света, через что пришлось пройти.

– Мать сказала, что ты на работу устроился. Денег дай, – нагло ответила ему Глина, не вставая из-за стола, она явно не собиралась ехать на Пионерскую, – у бабки с дедом пенсии маленькие, мы тут на одной картошке второй месяц сидим.

Переверзев злобно посмотрел на нее и стал вынимать из брюк ремень, а баба Надя заголосила, хватая его за руки. Глина не сдвинулась с места.

– Только рыпнись, я в полицию сразу пойду, расскажу, как ты Маринку в секту продал, чтобы долги свои за лечение погасить, – сказала она спокойно.

Матерящийся отец выскочил на улицу, бабушка Надя – следом.

Глина снова раскрыла учебник, и хотя сосредоточиться на задачках не могла, делала вид, что занимается, пока ее бабушка не вернулась.

– Какая же ты стала злая, разве девочки так себя ведут, это же твой папка! – бабушка искренне пыталась пристыдить внучку, – выдумала ерунду какую-то.

– Ничего не выдумала, – буркнула Глина, с неудовольствием отмечая, что отец выглядит гораздо лучше. За два месяца лечения он порозовел и покруглел. Исчезли круги под глазами и вены на руках уже не выпирали от худобы.

Она знала, что родители ездили в Москву. Мама по телефону говорила Глине, что отец был в «Божьей пчеле», видел Маринку, и все у нее хорошо. «Значит мои рассказы только для других россказни, а родители все знают и понимают прекрасно», – злобно подумала Глина и снова уставилась в окно, – эх, взорвать бы эту проклятую клинику со всеми ее обитателями! Да как взорвешь, если отцу дали тот самый мёд? Сколько теперь Маринка будет отрабатывать?»

Глина швырнула книжку в угол и заплакала.

Через два дня к ним в очередной пришла инспектор комиссии по делам несовершеннолетних Алина Николаевна. Она бесцеремонно проверила содержимое холодильника и мусорной корзины, порылась в вещах Глины.

– Почему дома не живешь? – без лишних церемоний спросила она у Глины.

– За дедом ухаживать помогаю, – буркнула девочка, а бабушка поддакнула.

– Что с дедушкой? – дежурно спросила Алина Николаевна и села заполнять акт обследования жилищных условий.

– Альцгеймер у него, – услужливо ответила бабушка Надя, боявшаяся всех представителей власти, – иногда ничего, узнает меня или внучку, а иногда даже не понимает, что такое горшок, прости Господи. Я с ним не управлюсь одна, мы его с Галочкой вдвоем ворочаем его на кровати.

– Будешь еще драться в школе? –спросила для проформы инспектор.

– Я всё осознала, – приторно улыбнулась Глина.





– Ясно всё с тобой, – сказала Алина Николаевна, и, закончив заполнять акт, подсунула его на подпись.

Бабушка, не читая, подписала, Глина пробежала глазами документ.

– Не доверяешь? – хмыкнула Алина Николаевна.

– Нам на уроках говорили, что надо развивать правовую грамотность, – с невинным видом сообщила Глина. В акте было написано, что жилищные условия удовлетворительные, продукты питания имеются, семейные отношения спокойные.

– Почему на осень тебя оставили в школе? – спросила инспектор перед уходом, так, для проформы, и Глина ей также для проформы ответила.

– Подтянусь.

***

Глина точно узнала, когда Маринка умерла. Прошел месяц после возвращения отца из Москвы, в конце июля. Пропавшая сестра пришла к ней во сне, погладила ее по волосам и сказала: «Божьей пчелке пора на небко».

Теперь, проснувшись под самое утро, когда петухи только-только начинают хлопать крыльями, а куры ворчать своими противными голосами, Глина куталась в одеяло и смотрела в рассветное окно. Именно теперь она вспомнила все, что происходило с ней и сестрой в «Божьей пчеле». Крупные слёзы текли по щекам, стекали по обветренным губам, на подбородок и шею. Скоро одеяло, которое Глина прижимала к лицу, стало мокрым. Глина поняла, что она осталась совсем одна.

Наутро Глина рассказала свой сон бабушке, но та только шикнула на нее.

А к вечеру случилось кое-что странное, что навсегда изменило жизнь Глины навсегда: она услышала шёпот, исходивший из недр шкафа! Глина не верила в домовых, и хотя было ей всего четырнадцать лет, но опыт «Божьей пчелы» подсказывал, что всё возможно. Глина храбро решила проверить, кто говорит с ней. В шкафу пахло сухим чабрецом, который в ситцевых мешочках был разложен на полках «для духу и от моли», а ничего больше и не было. Рядком висели шифоновые и шерстяные платья времен бабушкиной молодости да дедов костюм в старой простеганной мелко по краям старой простыне. На верхней полочке накрытая пожелтевшей газетой лежала старая дедова ондатровая шапка. Выглядывали рыжие клочья её свалявшегося меха.

– Это была славная охота, утки собирались на зимовку, и Палыч браконьерил, – прошелестела шапка, – он набил сумку тушками, за каждой в болото бегала Найда. Хорошая была собака, сушками любила хрустеть. Помнишь ее, Глина?

Глина в ужасе молчала, но дверцу не захлопывала, а шапка тем временем продолжала.

– Палыч похвалился добычей, а его друг – косоглазый Миронов озлился, сдернул меня с головы Палыча да вверх подкинул. Да и выстрелил в меня дробью. Теперь во мне дырочки, ни заштопать, ни залатать. Да мех покуда густой, голова у Палыча не мерзнет.

Глина была уже не в силах терпеть, дверь захлопнула и из комнаты выбежала. Но вскоре страх сменился любопытством: что еще расскажет ондатровая шапка? Глина снова вошла в горницу, подставила табурет, добралась до верхней полки и вытащила шапку из шкафа. Рукам было тепло, шапка словно дикий зверь остро пахла, а в ладонях Глины появилась густая тягучая субстанция без запаха. Возможно, так мог бы выглядеть расплавленный янтарь. Шапка выскользнула на пол, а Глина помяла эту субстанцию, ладонями и задумчиво скатала упругий шарик, который через пару минут затвердел. Он приобрел цвет полированной липы на срезе, словно ручка бабкиного комода. «Так вот как получаются бусины!» – с удивлением осознала Глина. Все постепенно становилось на свои места. Всё, что раньше было не доступно ее пониманию, словно открылось ей.

Не зная, что с этим шариком делать, Глина догадалась, что он не целебный. Она видела, что в мед добавляют только белые или прозрачные шарики. Для чего мог пригодиться такой янтарный – следовало как-то проверить. О случившемся Галина никому не рассказала, ей не хотелось попасть обратно к Пасечнику, и она решила действовать исключительно осторожно. Шарик перекочевал в карман Глины и пригодился совсем скоро.

***

– Вот ты и попалась, овца, – сказал Звонкий, получивший кличку за брехливый язык. Он был простой шестеркой во взрослой компании, но среди ровесников задирал нос.

Глина попятилась и непроизвольно сунула руку в карман. Там она нащупала скатанный недавно шарик, который называла «Шапкин».

– Кто тебе разрешал по моей территории ходить? – спросил Звонкий, ковыряя мизинцем в зубах. Эту отвратительную привычку он явно у кого-то подсмотрел. Из-за его спины вышли две сявки поменьше ростом. В одном Глина узнала соседа бабушки Нади – Петренко Вадима. Вадиму было стыдно, но он хорохорился и задирал нос.

В переулке сгущались сумерки, до дома бабушки Нади оставалось пройти каких-то двести метров. Глина понимала, что настал тот самый час икс, которого она со страхом ждала. Звонкий, давший ей на время травматический пистолет, слишком долго ждал, что она его вернет.

– Я тут живу, – в надежде потянуть время хмуро ответила Глина.