Неправильная пчела

В поезде «Москва-Воронеж» Таиса листала красочный альбом с фотографиями Маринки и перечитывала благодарственное письмо попечительского совета «Божьей пчелы». Радуясь тому, что хотя бы старшая дочь не доставляет хлопот семье, Таиса ехала с Глиной в дневном поезде Москва-Воронеж. Она надеялась, что в родных стенах Глина станет прежней.

Глина смотрела в окно на мелькающие лесные посадки. Занесенные снегом обочины дороги говорили о том, что зима еще не скоро сдаст свои позиции. Здесь было гораздо севернее, и Глина любовалась на серебристые верхушки тополей, росших глубоко в овраге, на кружевную цепочку кустарника возле сельских переездов. На заснеженных полустанках толпились люди в пуховиках и шапках, но поезд мчался мимо, на его пути было только три коротких остановки. Глина думала о том, что ее отец рассердится и станет кричать: «Ты хуже Маринки, как тебе не стыдно! Воровка, хулиганка!» Она не сомневалась, что и мать, и отец поверят в писанину Пасечника. За эти полгода Глина убедилась, что большинство людей готовы поверить в самую чудовищную ложь, если она укладывалась в их мировоззрение. Она совсем не рассчитывала на то, что родители поверят ее рассказам о странной секте, из которой ей довелось чудом вырваться.

Отец встретил Переверзевых на вокзале. Сутулый и исхудавший Алексей Семёнович был не похож сам на себя, и Глина догадалась, что его съедает болезнь. Она сильно пожалела о том, что Валентин Прокофьевич забрал ее прозрачные бусины, они пригодились бы теперь лечить отца. Переверзев порывисто обнял дочь, и Таиса вдруг осознала, что ее младшая дочь – вылитый отец. Оба худые, с рябинками после ветряной оспы на лице, с крупными чертами лица и неопределенного цвета волосами, с болезненной бледностью кожи.

«Одну как-нибудь прокормишь», – неожиданно сказал на пороге квартиры промолчавший весь путь домой Алексей Семёнович. Таиса угодливо кивнула. Она привыкла к вечному недовольству мужа, привыкла лишний раз не попадаться ему на глаза, когда он злился. Полученных от «Божьей пчелы» денег ему на операцию хватило, но буквально вчера онколог огорошил неприятным прогнозом, и теперь Переверзева ничего не интересовало, кроме его болезни. Удивительно, что он обнял дочь на вокзале, словно действительно ждал ее приезда. Войдя в квартиру, он сразу прошел в большую комнату и затворил за собой дверь, подчеркивая свое нежелание общаться.

На Глину навалилась тяжелая тоска, хотя девочке надо было радоваться тому, что ее не наказали за отчисление из «Божьей пчелы». Глина не полюбила квартиры на Пионерской. Они переселились туда, как только работникам комбината построили дом, и успели прожить только три года до отъезда в Москву. Совсем рядом с высотным домом было расположено старое еврейское кладбище. И хотя здесь уже давно не хоронили, в окно виднелись покосившиеся некрашеные ограды, треснувшие памятники и бурьян в рост человека. Глине и Таисе не нравилось «жить с видом на Холокост» по меткой злой шутке приятеля семьи, но делать было нечего, Переверзевы, как могли, так и обустраивали уют. Дочерям отдали маленькую, но светлую комнату. В ней соорудили двухъярусную кровать, чтобы сестрам больше не пришлось делить узкий диван и одеяло, которое с вечера утаскивала младшая Глина, а под утро отбирала старшая Марина. В большой комнате Алексей и Таисия отгородили себе книжной полкой угол, и поставили там диван, устроив родительскую спальню. Оставшуюся часть комнаты отвели под «зал». Как-никак Алексей Семенович был инженером и хотел все устроить «чин по чину».

Теперь маленькая комната была совсем пустой. Родители даже скатали и убрали куда-то матрасы с двухъярусной кровати, опустошили шкаф с одеждой. Глина села на свой стульчик и обвела глазами комнату. Здесь ей было так же плохо, как и в приюте на Комсомольской. «Делать нечего, надо как-то жить», – подумала она и стала со вздохом разбирать рюкзак с вещами.

***

– Двойки почему в конце четверти? – устало спросил отец. Под его глазами были темные круги, язык заплетался, а самого Перевезева шатало. От него пахло спиртным.

– Потому что я в «Божьей пчеле» не училась, у нас там не было уроков. Я за полгода не могу программу пройти, – дерзко ответила ему Глина.

– Если бы, дрянь такая, не бродяжничала, да старших слушала, – начал отец, но Глина его перебила.

– Это всё враньё! Все, что директор написал – враньё! Это никакая не клиника и не лицей! Это самая настоящая ведьминская секта. Дети там делают какие-то волшебные таблетки, а Пасечник подмешивает их в мёд. А мёд он продает за большие деньги всяким богачам!

– Ах ты, дрянь бессовестная, – взвился отец, вытаскивая ремень из брюк. Ставшие ему широкими брюки чуть не спустились до колен. Проворная Глина выскочила из комнаты и юркнула в ванную, закрывшись изнутри на щеколду и приставив для верности швабру, – выходи, хуже будет!

Глина прекрасно знала, что хуже не будет. Отец покричит-побушует да и устанет, тогда она выйдет и прошмыгнет обратно к себе, учить ненавистную геометрию, в которой она ни бельмеса не понимает.

Глина просидела в ванной до прихода матери с работы, словно та могла вступиться за нее. Отец путано, перемежая речь матерком, который не был принят в семье Переверзевых, пожаловался Таисе на дочь, которая совсем от рук отбилась.

Таиса пошла на кухню, загремели кастрюли, зашипел кран, из которого выходил воздух. В микрорайоне воду давали только после восемнадцати часов. Глина слышала через стенку ванной, что Таиса рассказывает, что ее вызывали в школу. Классная руководительница обеспокоена поведением Глины.

– Глина наша не успевает – это полбеды. Она такие небылицы рассказывает, что у одноклассников и учителей – волосы дыбом. Не маленькая уже, а такое плетет.

– Что плетет? – тихо спросил отец.

– Что в этой клинике «Божья пчела» детей мучают рабским трудом, пытают, что она жила в приюте, где её били. Рассказывала, что у них там приняты были какие-то странные ритуалы с таблетками, которые якобы дают бессмертие. Дети смеются над Глиной, обзывают ее теперь Пчелой.

– Я думал, что у нас только одна дочь больная. Оказывается…

– Погоди, Лёша, надо разобраться!

Глина крадучись вышла из ванной и спряталась за дверью.

– Это всё твоя дурная кровь, – злобно зашипел Алексей Семёнович, – мать говорила моя, не женись, мол, на Тамаркиной сестре. Если в роду малахольные есть, дети какие будут?

Таиса виновато смотрела в стол, механически кроша капусту.

– Почему вы мне не верите? – спросила Глина, а родители ее от неожиданности вздрогнули.

– Потому что ты безответственный человек, – мать подняла на нее глаза, полные слёз, – тебя за неуспеваемость из лицея отчислили, но ты не сделала для себя выводов, ты продолжаешь лоботрясничать. Почему физику прогуливала? Тебя видела завуч за школьными гаражами с мальчишками из девятого класса. Это подходящая компания для тебя?

– Подходящая, – дерзко ответила на последний вопрос Глина, – по крайней мере, не считают меня психичкой и не лупят.

– Иди к себе! – не нашлась, что ответить дочери Таиса, – позову скоро на ужин.

Глина закрылась в комнате. «Ужин! – думала она, – жидкий суп с пшёнкой и тушеная капуста, хуже, чем в приюте на Комсомольской. И родители такие же злые, как воспитатели. А всё потому, что Глина – бездарная, даже Маринка лучше меня». Глина достала зеркальце и повертела его, стараясь рассмотреть себя со всех сторон. Длинный нос с веснушками, круглые глаза, как у кошки ночью, жидкая чёлочка, прическа-хвостик с радужной резинкой, ноги худые, сисек вообще нет.

«Никто не любит меня, я вообще по ошибке родилась, – пришло в голову Глине, – родители стыдились, что у них дочка-инвалид, вот и решились на вторую попытку. Не жизнь, а уродство сплошное».

Вскоре в комнату заглянула мама.

– Я к ужину накрыла, – сказала она и, не глядя в глаза дочери, добавила невпопад, – ты пока у бабушки поживешь, мы с отцом в больницу поедем на обследование. Завтра утром отвезу тебя.

– А школа? – спросила Глина, – через весь город пилить же…