Неправильная пчела

Заходившие к Оржицкому случайные гости и братья-писатели, обходили Глину стороной и старались не замечать ее, хотя ее присутствие пугало и притягивало их взгляды. Сплетни и толки ходили самые разнообразные. Несколько раз Тимофей возил девушку на прием к доктору, но тот разводил руками и говорил лишь, что процесс выздоровления идет слишком медленно и приписывал все новые и новые препараты.

Глина послушно пила травяные отвары, накладывала мази и глотала пилюли. Вела себя как образцовая пациентка, и эта покорность и бездействие были настолько не характерными для нее, что Оржицкому казалось, что ее подменили в больнице.

Однажды все изменилось, и причиной тому стали не подкравшаяся к поселку осень, не ветер с остывшего Финского Залива, не отъезд дачников, а приезд Гомона.

Глина, сидевшая по своему обыкновению, в плетеном кресле на улице, укрытая пледом по самый подбородок, первой увидела этого пожилого господина. Одетый в старый суконный пиджак, того самого болотного оттенка, который используется для обивки бильярдных столов, в шляпе и с тростью, Гомон появился у калитки, заглядывая через нее во двор. Сняв мягкую серую шляпу в безмолвном приветствии, господин осведомился:

– Подскажите-ка, любезные мои друзья, не эта ли дача Оржицкой Зинаиды Всеволодовны?

Тимофей отложил нож и огурец, вытер руки полотенцем и пожал господину руку. Глина без особого интереса посмотрела на приезжего.

– Это была ее дача, а теперь – моя. Я – ее внук, Тимофей.

– О, бывший пионер Фенькин, – улыбнулся Гомон, – а бабушка ваша где?

– На Смоленском, лет двадцать уже! – не без ехидства ответил Оржицкий.

– Ах, беда-то какая, так это ее вещи вы с отцом приносили в лавку? – сокрушенно ответил господин, но уходить не поторопился.

Оржицкий жестом пригласил его к столу, где стояли майоликовые мисочки и горячий котелок с торчавшим из-под крышки черпачком.

– Аркадий Аркадьевич Гомон, антиквар, – представил Оржицкий посетителя Глине. Гомон уселся рядом с Глиной, в глазах которой мелькнул слабый интерес к старику.

– А вас как зовут, милая барышня? – осведомился он с улыбкой, словно не замечая обезображенного лица девушки.

– Галя, – ответил Оржицкий за Глину, продолжая хмуро шинковать овощи для салата, – вы с какой целью сюда заявились, посланник Фауста?

– Видите ли, вы напрасно считаете меня посланником Фауста, – ответил гость, – я приехал в гости. Вот отобедаю у вас да и заберу милую барышню с собой.

Оржицкий снова отложил нож и уже с беспокойством посмотрел на гостя. Глина молчала, только смотрела красными обожженными веками на старика и медленно моргала.

– С чего вы взяли, что Галя с вами поедет?

– Ах, как дивно пахнет ваш суп! – зажмурился от удовольствия гость и хитровато улыбнулся, словно не замечая вопроса, – это же пшенный суп, со шкварками и сухарями? В моей юности он назывался кулеш. И варился непременно в котелке. А некоторые кладут в котелок говяжью тушенку, но вы, молодой человек, не берите с них примера. Это уж совсем ни к чему, вы мне поверьте. Только свиные шкварки, и пучок укропа! Никакой новомодной кинзы, да еще такой, с фиолетовым оттенком. Знаете, как она темнеет в кипящем бульоне? А для вкуса еще можно бросить в кулеш несколько перчинок, этот душистый горошек будет вполне уместен. Словно черный бисер!

Последнюю фразу старик произнес без улыбки, довольно громко и даже с нажимом. Глина и Оржицкий вздрогнули и в неподдельном страхе посмотрели на господина. Он уже не улыбался, а его худая и костлявая ладонь накрыла обожженную кисть Глины.

– Кто вы на самом деле и что вам надо? – спросил Оржицкий, скрывая дрожь в голосе.

– Я смотритель, механик и сторож, – неожиданно ответил гость, – если что-то идёт не так, как задумано, я исправляю.

– Глина не пойдет с вами, – с угрозой в голосе сказал Оржицкий.

– Это решать не вам, – ответил старичок, пристально глядя в глаза девушке, – а ей. Может, она меня и вспомнит…

– Я пойду, – вдруг произнесла Глина, – я вспомнила.

Оржицкий подошел к девушке и, не обращая внимания на старика, обнял Глину за хрупкие плечи, что-то зашептал на ухо, но она отстранилась. Встала из-за стола и ушла в дом.

Оржицкий пошел следом, пытаясь объяснить ей, что она совершает страшную глупость, но в ответ Глина показала на свою поврежденную огнем кисть. Недвижимые раньше пальцы теперь сжимались и разжимались.

Тем временем гость нахально распоряжался за столом. Он налил кулеша в мисочку до краев, положил на хлеб половинку огурца и стал с аппетитом жевать. Опорожнив мисочку, он воровато оглянулся, вытер дно хлебным мякишем, а потом сжевал его, жмурясь от удовольствия. Неизвестно откуда пришла хромая рыжая кошка и потерлась о ноги незнакомого ей человека, рассчитывая на угощение. Гомон, снова оглянувшись по сторонам, достал нагрудного кармана плоскую коробочку, высыпал на ладонь мелкую белую бисеринку. Кошка розовым язычком слизнула пилюльку и пошла прочь. Дойдя до калитки, кошка перестала хромать, а облезлый хвост приобрел совершенно беличий пушистый вид. Старичок радостно засмеялся и потер ладони.

Тем временем, Глина вышла из домика, на ней было то же самое старое платье, в котором она приехала с Оржицким из больницы.

– Вы налегке? – спросил Гомон, – где же ваш ридикюль или чемодан?

– Всё сгорело, – просто ответила Глина.

Оржицкий чувствовал отчаяние, он не мог вот так просто отпустить Глину с антикваром. Он чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Я надеюсь, что вы не отвезете ее в «Божью пчелу»? – спросил он

– Не стоит волноваться, я не так глуп, как вы, бывший пионер Фенькин, – сказал ему с прежней галантной улыбкой Гомон, – вы всегда можете застать нас по известному вам адресу.

Глина и Гомон удалились, а Оржицкий сел за стол у остывающего котелка.

«Вот и кончилось всё, – подумал он, – теперь от меня ничего не зависит».

***

Через месяц Оржицкий перебрался в город. Он дал распоряжение соседке по поводу возможного возвращения Глины на дачу, и отдал ключи на сохранение. Брошенное им жилище на Бассейной отозвалась гулкой пустотой и слегка затхлым запахом. По соседству последствия разорения квартиры были ликвидированы, и соседом Оржицкого стал какой–то развеселый толстяк со щенком хаски. Жизнь двигалась по неизвестному Оржицкому вектору. Пару дней Тим скитался по городу без дела, а потом решил наведаться к Гомону.

– Что вам угодно, – спросил юноша в клетчатой рубашке и джинсах клеш из мира семидесятых прошлого века, выйдя из-за стола с конторкой. На бэджике было написано «Леонид Шевченко».

– Добрый день, Леонид, я ищу одну свою знакомую, – сказал Оржицкий, – Аркадий Аркадьевич сказал, что я всегда могу найти её здесь.

Юноша наклонил вбок голову и улыбнулся, напомнив своим обликом пуделя.

– Вы, наверное, о Глине, я ее приглашу.

Он вышел в боковую комнату и вскоре вернулся. Глина шла следом, и Оржицкий отметил, что в ее внешнем облике не произошло никаких существенных изменений. Старое платье, бурые следы на коже, многочисленные рубцы на лице и щеках. Только лысую голову она повязывала косынкой, делая узел на затылке. Он испытал небольшое разочарование, видимо, в глубине души Оржицкий надеялся на то, что магия бусин вернет Глине ее облик или по крайней мере, сделает ее лицо и тело привычным для восприятия. Мороком она пользоваться явно не желала.

– Привет, – Глина улыбнулась Тимофею, – долго же ты не приходил.

– Привет, – ответил Тимофей, стесняясь присутствия постороннего.

Глина жестом пригласила Тимофея в боковую комнату.

– Как поживаешь, – спросил Оржицкий.

– Ем, сплю, работаю, – пожала плечами Глина.

– Работаешь – удивился Тим, – что же ты делаешь?

– Всякий раз одно и то же, – ответила Глина, – слушаю память вещей и стараюсь ее не забирать. Все, что мне рассказывают – записываю. Мы ищем артефакты, имеющие подлинную историческую ценность, а среди обычной антикварной рухляди они попадаются не часто.