Страница 31 из 81
1762 год — трудный и счастливый год жизни Федора Волкова, или «Да будет русский театр!»
I
Весна 1762 года. Комната в Зимнем дворце.
Петр III — сухощавый, в военном прусском мундире, с застывшим напыщенным и глупым выражением лица. Его жена Екатерина — будущая императрица Екатерина II. Федор Волков. Два гвардейских офицера у дверей.
Волков стоит, почтительно склонившись перед Петром III. Екатерина в стороне нервно мнет в руках платок.
Петр III (резко, отрывисто, словно командует). Какой мне дело до ваш русский театр! Zum Teufel russische Theatr [5]! Я предпочитаю итальянских актрис. И то не на сцене, а на гораздо более близком расстоянии. Ха–ха–ха! (Подходит к Екатерине.) Мадам, вы должны оценить мое остроумие. Ха–ха–ха! Мадам, ручку.
Петр III целует руку Екатерины и уходит.
Екатерина подходит к Волкову.
Екатерина. Сочувствую вам, господин Волков. Я прикажу выдать для вашего театра мои старые туалеты. Большего, к сожалению, я ничего не могу для вас сделать.
Волков. Ваше величество, благодарю вас.
Екатерина уходит.
Первый гвардейский офицер. Какое самообладание у государыни!
Волков. Да, поведение ее величества достойно восхищения и удивления.
Второй офицер. Нынче не безопасно пользоваться милостями императрицы.
Волков. Но было бы бесчестным отказаться от них.
Первый офицер. Вчера государь отдал приказ арестовать государыню и даже послал караул в ее покои. Слава богу, принц Георгий Голштинский уговорил его отменить приказание.
Второй офицер. Этот приказ может быть повторен в любой момент.
Первый офицер. Бедная государыня!
Второй офицер. И добавь еще: бедная Россия. Никогда и никто не унижал Россию так, как это делает нынешний император. Его раболепие перед Фридрихом и всем прусским переходит всякое приличие. Опять везде пруссаки и голштинцы. Нам грозит новая бироновщина.
Первый офицер. Такое долго продолжаться не может.
Волков. И не будет!
Офицеры смотрят на него вопросительно и настороженно.
Волков. То же самое думаете и вы, господа, и будьте уверены, найдется много людей, вам сочувствующих.
Волков кланяется и уходит.
II
Репетиционная комната при театре.
Александр Петрович Сумароков — драматург, бывший директор русского театра, ныне находящийся в отставке, желчный, нервно подергивающийся, в потрепанном камзоле. Волков.
Волков. Вот, Александр Петрович, так и ответил мне государь император на всенижайшую просьбу о бедственном положении театра.
Сумароков. Пруссак! Чего иного ожидать от него! Я уже давно не жду от этих господ ничего хорошего для себя. Все заслуги забыты. В заграничных странах меня с честью именуют северным Расином, а в отечестве только обиды чинят.
Волков. Все просвещенные россияне чтут ваш талант, ваши трагедии.
Сумароков. Без ложной скромности могу сказать, что мною создан русский театр.
Волков. Несомненно, русский театр — ваше детище, и, пока он существует, ваши трагедии и комедии будут украшением его сцены. Разве может умереть «Семира»? Боже, каким восторгом встречают всегда зрители эту вашу трагедию! (Встает в позу и начинает читать монолог Оскольда из «Семиры».)
«Настал нам день искать иль смерти, иль свободы.
Умрем иль победим, о храбрые народы!..
Настало то судьбой назначенное время,
В которо должны мы вселенной показать,
Что нам несродственно под игом пребывать».
Сумароков (аплодируя). Браво! Браво! Порадовал ты меня. С такими актерами русский театр будет жить вопреки всем препятствиям и печальным обстоятельствам. Я уже стар, я помру скоро, но любимых детей моих — мои драматические сочинения — вижу, оставляю в надежных руках.
III
Измайловская церковь в Петербурге. Раннее утро 28 июня 1762 года. В церковь сходятся поднятые с постелей офицеры и сенаторы.
Сенатор. Что случилось?
Офицер. Государь арестован, Екатерина провозглашена императрицей.
Сенатор. Слава богу!
Церковь наполняется людьми.
Входит Екатерина в сопровождении заговорщиков — братьев Орловых, Дашковой, офицеров. Все останавливаются против алтаря.
Из алтаря выходит священник и в ожидании тоже останавливается.
Григорий Орлов. Чего он ждет?
Первый гвардейский офицер. Ждет, когда прочтут манифест. Только после манифеста можно приводить к присяге.
Григорий Орлов. Так читайте же скорее, черт возьми! Читайте!
Первый гвардейский офицер. У кого манифест?
Среди окружающих Екатерину людей шум и замешательство.
Григорий Орлов. Ну!
Замешательство усиливается.
Екатерина (шепотом). Господи! Если сейчас сорвется присяга, он опомнится, соберет сторонников — и все пропало. Господи, помоги!
Г ригорий Орлов (оглядываясь по сторонам). Ну!
Наступает зловещая тишина, и в этой тишине слышен лишь шепот Екатерины.
Екатерина. Господи!..
Из толпы, расталкивая сенаторов и генералов, выходит Волков.
Волков (задыхаясь, как после быстрого бега). Манифест у меня. (Екатерине.) Разрешите прочесть, ваше императорское величество?
Екатерина хочет ответить, но волнение перехватывает ей горло, и она только кивает.
Волков (достает из внутреннего кармана лист бумаги и громко, спокойно начинает читать). «Манифест, данный от ея императорского величества самодержицы всероссийской Екатерины Второй тысяча семьсот шестьдесят второго года июня двадцать восьмого дня в царствующем граде Санкт–Петербурге всем нашим верноподданным».
Григорий Орлов (Первому офицеру). Откуда у него манифест?
Первый гвардейский офицер. Не знаю.
Григорий Орлов. Впрочем, черт с ним — откуда. Главное — объявился.
Волков (продолжает читать). «Всем прямым сынам отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему Российскому государству начиналась, а именно закон наш православный и церковь наша крайне уже подвержена оставалась опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона. Второе: слава Российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием, чрез многое свое кровопролитие заключением мира с самым ее злодеем отдана уже действительно в совершенное порабощение, а между тем внутренние порядки, составляющие целость всего нашего отечества, совсем ниспровержены».
Екатерина во время чтения манифеста окончательно пришла в себя.
Екатерина (Орлову). Кто сочинил манифест?
Григорий Орлов. Не знаю.
Екатерина. Посмотри, чьей рукой писано.
Григорий Орлов (вытянувшись, заглядывает в бумагу, которую читает Волков. Удивленно). Лист чистый.
Екатерина. Как?!
Григорий Орлов. Ни одной буковки! А читает, как по писаному. Молодец!
Екатерина. Спасены…
Волков. «Того ради, убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностию, принуждены были, приняв бога и его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных явное и нелицемерное, вступили на престол наш всероссийский и самодержавный, в чем и всем нашим верноподданным присягу торжественно учинить повелеваем».
Волков сворачивает лист и убирает в карман.
Григорий Орлов. Ура государыне императрице Екатерине Второй!