Слава столетия

Волков (взволнованно). А я ничего не знаю! Извини, Вася, побегу, разузнаю.

Но тут в комнату входят Дмитревский, Попов, Шуйский и другие актеры–любители. Волков бросается им навстречу.

Волков. Целы?!

Дмитревский. Ты про вчерашнюю драку, что ли?

Волков. Да.

Дмитревский. Целы. Вчера идем мимо ленточной фабрики Гурьева, выскочили фабричные — и на нас. Да нас много было, отбились. Еще им досталось.

Волков. Ну, слава богу!

Молодой купец. В этот раз пронесло, в другой испугом не отделаетесь. По–дружески говорю: прикрывай, Федоран, свой театр. Не то, глядишь, хуже будет — пустят красного петуха. У нас так: коли начали, не отступят.

Входит Матрена Федоровна Кирпичева с мужем.

Кирпичева. Что же это, братец мой любезный, опять с Унженских заводов пишут — серной руды нехватка!

Волков. Спрашивай у Алексея: он ведет дела, я ничего этого не знаю.

Кирпичева. Не знаешь? Скоро узнаешь…

Вбегает растрепанный мальчонка–слуга.

Мальчонка. Кульер из Петербурга! По Федора Григорьича!

Кирпичева (радостно). Указ привез! Заводы нам возвращают!

Входит курьер — подпоручик Дашков.

Дашков (Волкову). Ярославский купец Федор Волков?

Волков. Я.

Дашков. Слушайте указ. (Развертывает свернутый в трубку указ и читает.) Ея величество государыня императрица Елизавета Петровна указать соизволила: «Ярославского купца Федора Григорьева сына Волкова, который в Ярославле содержит театр и играет комедии, и кто ему для того еще потребны будут, привезти в Санкт–Петербург. И что надлежать будет для скорейшего оных людей и принадлежащего им платья сюда привозу, под оное дать ямские подводы и на них из казны прогонные деньги». Господин Волков, не мешкая укажите, кого вам надобно с собою в Петербург и какое количество подвод под поклажу. На сборы — один день. Государыня желает видеть вашу комедию в наискорейшем времени.

Все поражены. Застыли Матрена с мужем. Радостно удивлены актеры–любители.

Молодой купец (задумчиво). Ну и ну…

…Федор Волков в Ярославль из Петербурга не возвратился. С тех пор Молодой купец с ним больше не встречался. На этом кончались его воспоминания о жизни Волкова в Ярославле, кончился и его рассказ.

На Мясницкой

А маскарад «Торжествующая Минерва» продолжает свое шествие по московским улицам. Миновав обе Басманные, Красные ворота, он приближается к Мясницкой.

Мясницкая улица. За домами виднеется шпиль Меншиковой башни — церкви Архангела Гавриила. Здесь тоже ждут маскарад. Но, в отличие от Старой Басманной, публика здесь другая: улица дворянская и публика дворянская.

Вдоль улицы поставлен дощатый помост, на нем разместились зрители. В ожидании маскарадного шествия на помосте идет разговор.

Старый дворянин. За свой век я присутствую уже на третьем торжестве по случаю коронации. Был в тридцать первом году — при восшествии Анны Иоанновны, в сорок втором — при восшествии Елизаветы Петровны, и вот ныне при славном короновании государыни Екатерины Второй. И могу сказать, что нынешние торжества пышностью и выдумкою превосходят все предыдущие.

Девица. Все оттого, майн фатер, что нынешние торжества придумал истинный служитель Мельпомены.

Старый дворянин. Истинно, выдумка Волкова замысловата.

Девица. Вот что значит возвышенный талант!

Старый дворянин. Не талант, а исправное исполнение должности.

Девица. Не говорите, майн фатер, он — чудо, талант! Ах, как прекрасен он был в роли бога Марса в прологе, разыгранном в честь нашей победы над пруссаками при Франкфурте! Полагаю, сами герои франкфуртские не были в апофеозе своем столь великолепны, как он, и завидовали его величию.

Старый дворянин. Не мели вздору! То герои, воины, а то какой–то актеришка. Сравнила!

Девица обиженно умолкла. Старый дворянин забурчал себе под нос какой–то военный марш.

Другая группа — трое молодых людей, одетых по моде.

Первый молодой человек. Нынче мне надобно поспеть в три дома. Ужас!

Второй. А я зван в четыре, и во всех четырех меня ожидают с нетерпением.

Третий. Чтобы напомнить о долге, который ты обещал уплатить еще в летошнем году.

Второй. И вовсе нет.

Первый. Мой портной нынче превзошел самого себя. Даже в Париже…

Слышна музыка приближающегося шествия.

Третий. Кажется, едут.

Первый. В Петербурге я непременно бываю на каждом придворном спектакле…

Все смотрят на улицу.

Старый дворянин. Сия фигура именуется Спесь.

Девица. Вижу, майн фатер.

Старый дворянин. «Вижу, вижу»!.. Понятно, видишь, не слепая, а понимаешь ли, что к чему?

Девица (жалобно). Понимаю.

Старый дворянин. Не перебивай, а слушай. Видишь, на карете изображен павлиний хвост, потому что Спеси свойственно глупое украшательство. Рядом изображены цветы нарциссы, они знаменуют самовлюбленность. Сие тоже черта характера Спеси. А внизу изображено зеркало с отражающейся в ней глупой и гнусной рожей — такова Спесь в натуре.

Третий молодой человек (Первому). А Спесь–то одета точно в такой розовый камзол, какой тебе летом прислали из Парижа!

Первый. Не нахожу.

Третий. И кюлоты такие же, и шляпа, и прическа, как у тебя.

Второй. Такие, такие! Не отпирайся! Ты все хвалился: «Ни у кого в Российской империи такого камзола нет, только у меня одного есть». А теперь вас двое! Ха–ха–ха!

Старый дворянин. На карете какая–то надпись. Видимо, девиз Спеси. Прочти–ка, а то я не разберу.

Девица (громко). «Самолюбие без достоинств».

Второй и Третий молодые люди смотрят на Первого и прыскают в кулак.

Первый (со смущением и возмущением). Это просто неблагородно. Все знают, что только у меня имеется такой костюм. Ведь кое–кто может подумать, что в этой фигуре содержится намек на меня.

Третий. Возможно, и подумают.

Первый. Ужасно неблагородно и грубо. И вообще не нахожу ничего поэтического в этом маскараде. Одна грубость. Не понимаю, как такие достойные люди, как Бецкий, Сумароков, Херасков, оказались ослеплены этим ярославским купчишкой!

Третий (пожав плечами). Тебе, наверное, виднее, ты же похвалялся, что знаком с Волковым, приятель с ним.

Первый. Я его в приятелях не числю. Ну, видел в придворных спектаклях, встречал раза два–три в знакомых домах. Какой он, актер, мне, дворянину, приятель? Когда этих ряженых привезли из Ярославля в Петербург по указу государыни, нашлись люди, которые вокруг них шум подняли: «Русский театр, русский театр!» Но государыня императрица Елизавета Петровна посмотрела их представление и отослала этот, с позволения сказать, театр обратно в Ярославль. В Петербурге оставила только Волкова и еще двух–трех его товарищей, найдя в них некоторые способности к театральному искусству. Сначала их учили в Шляхетном корпусе, затем, маленько пообтесав, определили служить актерами русского театра, директором которого назначили Волкова. Впрочем, и тогда их театр недалеко ушел от прежнего, их чуть–чуть не прикрыли совсем…

…Увы! Молодой щеголь в последних своих словах был близок к истине: действительно, год назад, с воцарением Петра III, этого тупого солдафона, преклонявшегося перед прусским королем Фридрихом, презиравшего все русское, театр русский оказался под угрозой закрытия.

Только героические усилия Волкова и его товарищей, сделавших своим девизом слова: «Да будет русский театр!», а также дальнейшие политические события отвели беду.

Прошлый, 1762 год, год, предшествовавший нынешнему торжеству русского театра — Московскому маскараду, был для Волкова и трудным и радостным и поэтому особенно памятным, и мысли его постоянно возвращались к событиям этого года.