Слава столетия

— В чем моя вина? — спросил он Александра.

— Ты очень ревностно служишь, — ответил царь, смотря белесыми, светлыми глазами мимо Державина.

Оскорбительное пренебрежение царя было невыносимо. Кровь ударила в голову.

— А если так, то я иначе служить не могу. Прощайте. — Державин поклонился и, не ожидая ответного императорского кивка, повернулся и ушел.

Так закончилась его карьера, и все прежние заслуги были преданы забвению.

Стоило ли из–за этого всю жизнь лезть из кожи вон?

Он жаждал славы государственного мужа, а увенчала его славой Поэзия, для которой он урывал лишь часы досуга. Ах, боже! Как мало урывал он ей часов! Если бы можно было начать жизнь заново…

И этот мальчишка чтит его выше героев, выше Орлова, Румянцева и, страшно подумать, самого Суворова — за нее, за Поэзию.

Титло первого российского поэта и титло генералиссимуса. Что дает право на бессмертие?

И со светлой гордостью припомнились его же собственные стихи — подражание оде Горация, — которые он прикладывал и к себе:

Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,

Металлов тверже он и выше пирамид,

Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,

И времени полет не сокрушит…

А лицеист читал дальше. Он славил героев последней войны, победу над непобедимыми армиями Бонапарта.

Страшись, о рать иноплеменных!

России двинулись сыны;

Восстал и стар, и млад, летят на дерзновенных,

Сердца их мщеньем зажжены!

Державин подался вперед и привстал, чтобы лучше слышать. Сама Поэзия говорила устами этого юноши.

С дерзостью, на которую даны права одним только настоящим поэтам, которую он сам ощущал в себе в лучшие, упоительнейшие минуты вдохновения, когда писал «Водопад», «Фелицу», этот юнец соединял слова в строки, которые заставляли в ответ на них трепетать сердца.

Державин всегда о смерти думал спокойно: «Ничто от роковых когтей, никакая тварь не убегает». Но что будет с российской поэзией, когда он умрет? Поэтов вокруг много, нет лишь первого, которым бы держалась гордость, слава и честь российской литературы, который в трудные для нее времена, — а для истинной поэзии все времена трудные, — не даст ей пасть до ничтожества, до одного лишь кропания подносных од и сочинения застольных песенок.

Кто он, его наследник? Гаврила Романович старался прозреть будущее, пристальным оком следил за молодыми.

В его столе валялся где–то листок, на котором он написал:

Тебе в наследие, Жуковский,

Я ветху лиру отдаю…

Написал и забросил. Хороши, сладкозвучны стихи Василия Андреевича. Милый он человек, а жидковат, чтобы надеть державинские доспехи.

Но сегодняшний лицеист…

И Державин почувствовал, что слезы радости застилают ему глаза. Не замечая того, что начал думать вслух, Державин торжественно произнес:

— Вот кто заменит меня.

notes

Сноски

1

Кега — один из высших чинов в старой турецкой армии

2

Ага — титул главы янычар в старой турецкой армии.

3

Пророче рогатый — то есть сатирик. Слово «сатирик» в XVIII в. по созвучию производили от названия древнегреческих лесных божеств — сатиров, изображавшихся в виде рогатых полулюдей–полукозлов. В действительности наименование сатиры, как обличительного литературного жанра, происходит от латинского слова «сатира» — смесь, всячина.

4

Грегорианская труба — отражательный телескоп системы английского математика Д. Грегори (1638–1675).

5

К черту русский театр! (нем.)

6

Уложение — свод законов.

7

Габриель де Мабли — французский писатель и историк XVIII в., демократ–утопист.

8

Клиппа (нем.) утес, подводный камень.

9

Мартинизм — одно из течении масонства, по которому в России XVIII века всех масонов вообще иногда называли мартинистами.

10

Делать хорошую мину при плохой игре (франц.)