Страница 25 из 61
Она могла бы дожить свой век на те деньги, что оставила недавно скончавшаяся сестра, но Захаровна, как называли ее все в большом доме на Знаменской, боялась одиночества в пустой квартире и пускала жильцов. В одной комнате у нее жили студенты, в другой — двое молодых рабочих из мастерской Топорковых.
Комната, где жили рабочие, была просторной, высокой и светлой. Там стояли две простые кровати и
старинный кожаный диван. Степану было разрешено занять пустующий диван.
— Столоваться можете в кухмистерской, а если желаете, милости прошу у меня, вместе со студентами.
— Я бы с радостью, да не знаю, хватит ли заработка?
— Платите сколько сможете — я за деньгами не стою, — сказала Захаровна.
— Нет, уж я лучше по вечерам буду работать, но что положено — отдам.
— Вот вы какой? Это хорошо! У меня сын, Витюшка, тоже был карахтерный, царствие ему небесное.
— Умер, знать? — вздохнул Степан.
— Погиб то ли в тюрьме, то ли на этапе в Сибири. Молодой был, как вы. Тоже русый, высокий…
— Да? За что же его арестовали?
— Студентом был… В кружки ходил… потом и схватили… Совсем я одна осталась. Вот и пускаю молодежь, чтобы не скучно было. А деньги что? Господь с ними, с деньгами. Если человек хороший, я и даром пустить готова.
— Нет, так нельзя. Это обидно! Я буду платить, как все. Чтобы никакого стеснения.
— Ладно, ладно. Перевозите свои вещи и устраивайтесь как дома.
— Да у меня и вещей-то нет — обокрали в Москве. Я ведь за границу ехал.
— Обокрали? Этакого-то богатыря? Да как же так?
— Доверился друзьям… — Степан присел на предложенный стул и рассказал все как было.
Захаровна всплакнула, сходила в свою комнату, вынесла кошелек, предложила Степану денег.
— Нет, не возьму. На первое время у меня есть, а потом заработаю.
— Может, из платья что подойдет. Ведь от Витюшки многое осталось.
— Благодарствую. Я обойдусь.
— Да вы не стесняйтесь, батюшка. Я от души. Как звать-то величать вас — не знаю.
— Степаном зовут, а по фамилии — Халтурин.
— Так, так. Очень приятно. Вы, Степан, может, пообедаете со мной?
— Спасибо! Некогда. Надо с хозяином перевоза рассчитаться и документ у него взять. — Я ведь перевозчиком на Неве работал.
— Ой, страсть-то какая! У нас каждый год на Неве столько народу тонет. Злая это, ненасытная река.
— Ничего, я привык… Так значит я ужо к вечеру приду, хозяюшка.
— Зовите меня Захаровной. Этак все кличут. А приходить — приходите в любое время. Я только днем ненадолго ухожу, а по вечерам — всегда дома.
4
Вечером Степан явился со своим узелком и застал в комнате двоих постояльцев, с которыми ему предстояло жить.
— Ну, давайте знакомиться, братцы. Халтурин Степан! — заговорил он весело, непринужденно. — Столяр-краснодеревец и гармонист. Буду жить у вас на диване. Работать у Топорковых.
Смуглый, с квадратным лицом, стриженный в «елочку» посмотрел на него исподлобья, глухо сказал:
— Мыловаров я, Серафим. Строгальщиком работаю.
— А, новенький! — усмехнулся другой, пивший чай за столом, белобрысый, с широким лбом и бойкими глазками. — Рад познакомиться. Милости прошу откушать чаю.
— Спасибо! — Степан протянул руку. — А зовут тебя как?
— Игнат Тимофеев Михайлов. А по кличке — «Сапун», — бойко отрапортовал белобрысый.
«Этот, видимо, бывалый малый, а тот — тюфяк», — определил Степан и, подсев к столу, спросил шепотом:
— А где же вам кличку дали?
— В бильярдной! — усмехнулся Михайлов.
— Почему в бильярдной?
— Я когда играю — издаю сильное сопение. Вот меня «сапуном» и прозвали. Под этой кличкой всему Петербургу известен!.. А ты, Степан, шарики не катаешь?
— Нет… — растерянно сказал Степан, соображая, не заложен ли в этой фразе какой-нибудь другой смысл.
— Жалко. Ну да я тебя обучу в два счета, — весело сказал Михайлов, — у меня недолго — все маркеры друзья!
— А работаешь ты где? У Топорковых?
— У них… Но это временно. Я, братец ты мой, бильярдный мастер. Работая с отцом да с дядей по знатным домам. А как отец помер, дядя мне отставку дал… Вот и пришлось на зиму пристроиться у Топорковых. Но я уйду от них, непременно уйду. Сапуна знает весь Петербург.
— Что, у отца-то один ты был?
— Какое — один? Пятеро нас, да я от первой жены, вот мачеха и указала на дверь. «Дескать, живи, Игната, самостоятельно, ты теперь большой».
— Водочка подвела?
— Не водочка, а игра! Нашему брату пить не полагается. Кто на бильярде играет, тому водку и нюхать нельзя… Игра — страсть моя. Из-за нее и дядя выгнал, и мачеха тоже…
«Вот гусь! — подумал Степан. — И с этим шаромыжником мне предстоит жить? Ну что ж, все лучше, чем с тем молчуном…»
В дверь постучали.
— Степан, пожалуйте ужинать! — послышался голос хозяйки.
— Ого! Да ты по-барски устроился, — усмехнулся Михайлов.
— Иду! — отозвался Степан и поднялся.
— А может, после ужина со мной пойдешь? — спросил Михайлов.
— Куда?
— Известно куда, — лукаво подмигнул он, — на тайное собрание, где шарики гоняют.
— Не пойду! — строго сказал Степан.
— Ну, тогда и ждать не буду. Проваливай ужинать! — огрызнулся Михайлов и сам стал пить налитый Степану чай.
В соседней комнате, за столом, покрытым розовой клеенкой, собралось совсем другое общество. Хозяйка Авдотья Захаровна, в белом чепчике, ужинала вместе с двумя молодыми людьми, одетыми чисто и опрятно.
Степан распахнул дверь и сделал несколько шагов к столу:
— Здравствуйте! Приятного аппетита!
— Милости просим! — сказала хозяйка..
Длинноволосый молодой человек, с бледным бритым лицом, что-то жуя, кивнул.
Второй, аккуратно причесанный, с каштановой бородкой и дугообразными бровями, повернувшись, энергично поднялся, протянул руку:
— Рад познакомиться. Студент технологического, Артем Креслин.
— Степан Халтурин, рабочий.
— Верю! — вырвав руку и поморщившись, сказал Креслин. — А это мой однокашник, Игорь Пухов.
Тот, посмотрев на мужественное лицо Степана, с высоким лбом и умными серыми глазами, недоверчиво спросил:
— Вы, правда, рабочий?
— Да, столяр.
— Отлично! Мы с Артемом будем рады принять вас в свою компанию.
— Вот и слава богу! Слава Христу! — заключила хозяйка. — Уж я-то как рада-радёшенька, что вы сразу сошлись! Садитесь, Степан, как вас по батюшке-то, все забываю?
— Степан Николаевич.
— Садитесь, голубчик Степан Николаевич, вы, наверное, проголодались страшно?
— Спасибо, Евдокия Захаровна. Признаться, не ел с утра.
Студенты посматривали на Степана с интересом и, когда тот подкрепился, завязали непринужденный и сердечный разговор.
После ужина пили чай, а потом, по просьбе хозяйки, перекинулись в «дурака».
Уже часов в одиннадцать Степан спохватился:
— Извините, мне ведь завтра рано вставать.
— Да, да, конечно, — поднялся Креслин.
— А не найдется ли у вас чего-нибудь почитать? Давно я не держал книги в руках.
— А любите читать?
— Да, есть такой грех…
— «Дубровского» читали?
— Да, читал…
— А про Емельку Пугачева?
Степан насторожился. Еще в Вятке ему Красовский давал читать эту запрещенную книжку, где под безобидным названием было спрятано «крамольное» содержание.
«Испытывают меня?» — подумал он и, вспомнив, что у Пушкина тоже написано про Пугачева, осторожно спросил:
— Это «Капитанскую дочку»?
— Нет… не совсем то…
Тогда Степан, уловив испытующий взгляд Креслина, сказал:
— Читал и не совсем то…
— Отлично, Степан, отлично! — понимающе сказал Креслин. — Сегодня уже поздно, а завтра я для вас что-нибудь подберу интересное.
6
Работа в мастерской Топорковых не увлекала Степана. Рабочих там было немного, и в них не чувствовалось сплоченности. Каждый думал лишь о том, как бы побыстрей отработать положенное время и убраться домой.
Соседи по комнате жили отчужденно. «Сапун» все вечера пропадал в бильярдных, а «Молчун», как его прозвал про себя Степан, молился богу да ходил к невесте и больше ни о чем не хотел знать.