Страница 41 из 123
Мы с Марьей почти приблизились к стойке гардероба, и я принялась лениво вслушиваться в негромкие беседы отдыхающих. По большей части они делились впечатлениями, львиная доля которых была положительной.
«А я? Довольна ли я тем, что здесь пережила?» — мысленно задалась я вопросом и усмехнулась, уловив в своем настроении только то, что была безмерно рада завершению этих двухдневных гонок по вертикали, которые подруга опрометчиво окрестила отдыхом.
«Всё неизбежно возвращалось на круги своя», — полагала я, наивно сбросив со счетов новые обстоятельства, ворвавшиеся в мою жизнь и уже изменившие ее до неузнаваемости.
Рядом стояла недовольная Марья. Я взглянула на подругу. Она выглядела подозрительно молчаливой и время от времени показательно демонстрировала мне свое недовольство и даже что-то, похожее на обиду. Всё, что я ей недавно сказала о необходимости спать с Орловым, было правдой лишь отчасти. Потому что в минуты нашей с ним близости об отце я даже не задумалась: ни на мгновение, ни даже на долю того мгновения. Я была сосредоточена исключительно на ощущениях и на том, кто мне их дарил. Но подруга не должна об этом знать. Пусть лучше считает меня стервой. Сейчас это очень помогало избежать допроса с пристрастием, который она была вполне в состоянии мне устроить.
— С Николаем договорись сама. Увидит твой непотребный вид — пусть держит язык за зубами, — негромко распорядилась Марья, словно на шарнирах переминаясь с ноги на ногу.
— Чего это он у меня непотребный? — рассеяно уточнила я, получая свою дубленку у гардеробщика.
— На шкурку свою глянь, — проворчала она, ткнув пальцем в дырку на ней, прямо в районе груди.
— Вот же… — недовольно пробормотала я, выдернув Марьин ноготок из отверстия с неровными краями. — Видимо, ветками посекло.
— Не удивительно! Учитывая то, как ты летела… Тот ещё трэшак был. Думала всё: финита ля комедия.
— Как пробка из бутылки из саней вылетела, да? — предположила я, виновато улыбнувшись.
— Угу, — проворчала Машка.
— Хотела бы я видеть…
— Не о том думаешь! Лучше подумай о том, зачем Новиков это сотворил?
— Чтоб я с зачетом пролетела, зачем же ещё? И я пролетела.
— Что значит пролетела?
— То и значит… Вяземский звонил.
— Сам⁈
— Да.
— И чё мы молчим? Колись давай!
— Пожелал мне здоровья и сказал, что примет зачет у Миши. Ну… пока я лечится буду.
— Вот козел!
— Вяземский?
— Да причем тут профессор! Его просто развели, как кролика. Я о Новикове твоем!
— Он не мой, Маш…
— И чё? Проглотишь что ли?
— А что мне делать остаётся?
— Как что⁈ Бороться надо, а ты лапки сложила!
— В моем случае главное, что ласты не склеила…
— Что ещё за сленг! Где нахваталась? — Машка округлила глаза в притворном ужасе, показательно недовольно сдвинув брови к переносице. И прикрыла рот ладошкой.
— Да ладно, чё шифруешься? Расслабься! — велела ей я, постаравшись как можно более точно передать ее же манеру высказываться, — Тут все чужие, можно поржать открыто.
— Блииин! Терь Громов меня точно в порошок сотрёт! Ты это… За речью-то следи, ладно? Пожалей старика, что ли. Ему и твоего вида будет достаточно, чтоб рехнуться.
— Думаешь, он тоже приехал?
— Не знаю… Он у тебя такой непредсказуемый. А кто еще так думает?
— Кирилл Андреевич предположил.
— А вот теперь я напряглась!
— Да всё тип топ будет!
— Издеваешься, да? Ну-ка давай на теме погоды сносную речь потренируем. Пока я дубленку тебе застегиваю! Да… — вздохнула она и добавила: — шкурка пипец прост… Вся подерганная. Как у крыски, сбежавшей из мышеловки. Ну что зависла, Кать! Не тормози и не расстраивайся! Давай изреки че-нить пристойное! Не разочаровывай меня!
Я взглянула в окно, к которому мы успели подойти, и вздохнула:
— Какая там красота! Ты только взгляни на этих лучистых красавиц!
— Каких ещё красавиц, Кать! Красавиц тут только две: ты да я, да мы с тобой.
— Угу.
— Ты о снежинках что ли?
— О них, Маш, о них, — театрально вздохнула я и продолжила: — Каждая — настоящее произведение искусства! А лес вдали! Он просто сказочный!
— Ага… Понеслась… Вот так и шпарь, поняла! С чувством, с толком, с расстановкой. И с этой своей придурковатой возвышенностью. Тогда Царь —дед забьется в экстазе, а там может и пронесет…
— А почему придурковатой? — насупилась я.
— А какой⁈ — воскликнула Машка и рассмеялась.
— И как же я выйду в эту красоту в таком виде, Маш? Диссонанс налицо.
— Ты это серьезно сейчас? Какой ещё диссонанс, Кать! Выйди пока из образа! Рано! Золушка, блин!
— Как какой? Полнейший, Маш! — старалась я говорить на полном серьезе, старательно пряча улыбку. — За окном девственная чистота, а я выйду туда такой потрепанной крыской… В подранной дубленке… С расцарапанным лицом… Даже не попрощавшись с Кириллом Андреевичем, — причитала я, почему-то расстроившись, что не попрощалась.
— Ой фсё! Хорош канючить! Лицо сейчас шарфом прикроем. Орлов обойдётся без прощания, его еще заслужить нужно!
— Как заслужить?
— Как как! Старательно… Но это потом обдумаем. Не до него сейчас. А дубленку новую купим — делов-то!
— Легче сказать, чем сделать, — проворчала я, взглянув на себя сверху вниз и заметив на подоле ещё пару дырок.
— А в чем проблема? Я оплачу, а деду скажешь, что подарок от меня.
— Зачем, Маш, не надо. Я сама, — пробурчала я.
— Моя вина — мне и платить! — категорично заявила подруга. Сказала, как отрезала.
— Не понимаю… В чем твоя вина, Маш?
— Недоглядела. Давай пошли уже! — Меня подхватили под локоть и повели к дверям, приговаривая: — Твой Николай заждался там уже. Хорошо бы, если бы Даниил Сергеевич на хвост ему не сел… Поперек горла сейчас ответ перед ним держать.
— И не придется, Маш. Моя жизнь, мне его и держать.
— Ага, — пробурчала она, махнув ладошкой. И помолчав добавила: — А то, что моя жизнь терь на твою завязана, невдомек, не?
— Чего это она завязана? — откликнулась я, не совсем ее понимая. И попросила: — Не утрируй.
— Ладно. Оставим это пока. Готова выйти в свет, Золушка? А чё — норм! Лучистые, как их там… красавицы фейс твой поцарапанный атаковать не смогут, гляди как мы им шарфом эту возможность перекрыли, круто да? — рассмеялась подруга, и я была рада, что смогла поднять ей настроение.
Мы вышли за дверь холла «Империала» и сразу заметили дедушкин внедорожник. Николай Николаевич, видимо, решил не особо заморачиваться и припарковался прямо у крыльца. Это было совсем на него непохоже, но ладно…
Мы ускорились, заметив, как он покинул водительское сидение и подошел к задней двери, видимо, чтобы открыть ее для нас. А я краем глаза уловила тень на переднем сидении. Оно явно было занято.
«Неужели дед?» — промелькнула беспокойная мысль. И ответ на нее «нарисовался» сразу, стоило нам подойти ближе.
Для нас галантно открыли дверь. Поблагодарив нашего водителя и пожелав ему доброго вечера, я пропустила Машу вперед. Подруга занырнула было внутрь и застопорилась. Я подтолкнула ее, легонько хлопнув ладошкой по спине, и забралась следом на заднее сидение нашей машины. Забралась, втянув носом знакомый аромат кожаного салона, смешанный с едва уловимыми нотками маминого любимого цитрусового ароматизатора, которым дедушка продолжал пользоваться, и натянула на нос сползший к подбородку шарф. Водительская дверь мягко открылась. В салон скользнул молчаливый Николай Николаевич и плавно захлопнул ее за собой. В наступившей тишине послышалось растерянное Машкино:
— Аммм… Добрый вечер, господа.
— Что скуксилась, Марь Иванна? — в темноте негромко прозвучал голос дедушки с переднего сидения, и тут же заурчал мотор нашего «Лексуса».
— Эммм… Прошу прощения? — излишне оптимистично откликнулась Маша.
— Чего кислая такая, спрашиваю? Аль не рада мне?
— Как же не рада, Даниил Сергеевич! Скажете тоже… Разве я могу…
— Правильно понимаешь — не можешь, — негромко заверил ее дед и не спеша развернулся к нам в пол-оборота: — Ну, дамы, как отдохнули?