Страница 4 из 24
— Почему именно сорок пять?
— Раньше не получится…
— Почему?
— Буду занят. Беру по максимуму… Постараюсь освободиться раньше.
— Червячка заморить будет мало! — воскликнула я, — Я бы заглотила что-нибудь посущественнее.
Мне удалось «отлепить» своего собеседника от монитора. Он воззрился на меня с удивлением:
— Заглотить? Ну и манеры у вас, Миледи!
— Так Марья обычно говорит, — поделилась я, слегка пожав плечами. Но этого уже не заметили. Вновь «защебетавшее» сообщение добавило «клея» и Орлов залип на нём, не моргнув ни разу.
«Интересно, что такого он там высматривает?» — никак не унималось моё любознательное альтер-эго. Но подойти к ноуту своего занятого соглядатая я так и не решилась. Лишь уточнила:
— А… а вы так и будете здесь сидеть, пока я буду в ванной?
— Предлагаешь составить тебе компанию? — уточнил он иронично, так и «не отклеившись» от дисплея.
— Что вы себе надумали? Конечно, нет! Я не то имела в виду… И вообще…
— Не планирую вас переубеждать, Миледи. Сейчас не время, не обессудьте, — задумчиво бросался фразами Кирилл Андреевич. И несколько секунд о чем-то поразмышляв, принялся стучать по «клаве».
«Хотя, стучать — громко сказано, — мысленно поправилась я. — Почти бесшумно набирает текст, но строчит, как подкошенный, как заявила бы Марья…»
Понаблюдав за своим молчаливым «надсмотрщиком» еще какое-то время, я пожала плечами и отправилась принять душ.
Глава 3 Подслушанный разговор
Под согревающими струями из лейки душа расслаблялись мышцы. Наконец пропала скованность, не покидавшая их после студёной лесной прогулки с Марьей и, казалось, даже усилившаяся после того, как я поняла, что проснулась совсем не в своей постели. Кровь веселее побежала по венам, даря телу легкость и гибкость. Сделав воду попрохладнее, я ополоснула копну волос, привычно «взбунтовавшихся» после мытья, и, охладив лицо и шею тугими прохладными струями, ловко выбралась из ванной. Процедура не заняла много времени, но неплохо взбодрила и улучшила настроение. Обтерев тело толстенным махровым полотенцем, я водрузила на голову тюрбан из ещё одного, предусмотрительно оставленного в ванной. И, укутавшись в огромный пушистый халат, словно яхта на белых парусах «вплыла» в свои апартаменты.
Кирилл Андреевич говорил по телефону и обернулся, когда я проявилась на горизонте.
— Я должен сам его увидеть. — сказал он по-английски, не сводя с меня глаз. И замолк, видимо, выслушивая ответ собеседника. — Завтра буду на месте… Да… Отлично! Так и сделаем…
Я чуть склонила голову и постаралась скрыть непонятно откуда взявшийся интерес к этому разговору. Слушая собеседника, мой «надсмотрщик» наблюдал за тем, как я направляюсь к постели, привычно усаживаюсь на нее по-турецки и водружаю вокруг себя «окоп» из одеяла.
— Буду на связи, — пообещал он и завершил разговор.
«Интересно, он свернул беседу, уловив, что я понимаю, о чем он говорит? Или всё интересное уже было сказано, пока я была в ванной?» — задумалась я.
Я не была ассом в английском, хотя дед сделал всё, чтобы у меня получилось: снабдил кучей учебных материалов, организовал дома отменный лингафонный кабинет и предоставил авторитетного преподавателя — носителя языка. Некоторый успех в разговорном у меня, конечно, просматривался, но в целом я так и не проявила особого рвения, и совсем не потому, что язык мне не нравился. Просто я с детства испытывала страсть именно к редким языкам. Точнее, к «мёртвым» или искусственным, среди которых выделяла латынь, необходимую в будущей профессиональной деятельности и эсперанто — язык, который мы с Алисой довольно быстро освоили в детстве и любили на нём секретничать. Было в моей копилке и сносное владение одним наречием, «умершим», по историческим меркам, совсем недавно. На нём изъяснялась всего одна семья, встретившаяся мне много лет назад. Та семья проживала изолированной общиной, в тайге у берегов Енисея, поразившего меня масштабами и загадочностью.
Как-то мы с тетей Аллой, под патронажем которой я прожила полгода после гибели мамы, побывали на экскурсии в Красноярске.
Стоял лютый декабрь. Над Енисеем простирался туман, сквозь который едва просматривался его противоположный берег. Я тогда знатно промёрзла, но вода в реке лишь местами слегка покрылась прозрачной корочкой. Это было удивительно, ведь рядом с домом тети Аллы она, казалось, заледенела намертво, и мы спокойно прогуливались по льду, нисколько не рискуя провалиться под толстую корку. Да, это выглядело загадочно и абсолютно неправдоподобно. Я спросила тогда тетю Аллу, почему это так, и она объяснила, что…
— Екатерина, вы здесь? — в уши мне хлынул настойчивый голос Орлова.
— А? Да, конечно…
Я выплыла из морока давних воспоминаний и взглянула на своего собеседника.
— Повторю вопрос: на каких иностранных языках ты говоришь?
— А с чего вы взяли, что я вообще на них говорю?
— Сопоставил факты.
— Какие?
— Миронов сносно владеет четырьмя. Два из них родственные, но не суть… Ты его дочь. Думаю, что унаследовала его способности.
— Вы сказали «владеет», значит папа жив?
— Не меняй тему. Ответь на вопрос.
— Да, я поняла, что вы собираетесь куда-то ехать и что-то увидеть собственными глазами. Можно спросить, что?
— Нет.
— Почему?
— Это закрытая информация. Значит в активе английский. Ещё какой?
— Эсперанто.
— Почему выбрала его? — Кажется, мне снова удалось удивить своего строгого собеседника.
— Загадочный. Относительно легкий, значит можно быстро освоить.
— Что еще в активе?
— Совсем чуть-чуть говорю по-французски и…
— И?
— Это допрос?
— Ты сказала «и» и осеклась.
— Почему осеклась? Я хотела сказать: «И всё».
— Не думаю… Ну ладно… оставим это пока.
— Пока?
— До лучших времён, — загадочно усмехнулся мой дознаватель.
— До лучших — это до каких же? — настояла я, похоже, даже после душа не потеряв былой репейности.
— До той поры, когда наше общение станет мне по-настоящему интересным.
— Даже так… — осеклась я, но взяла себя в руки и спросила: — А если не станет?
— Значит потеряет актуальность.
— А… ну да… Как говорила бабуля: «на нет и суда нет…»
— Твоя бабуля была мудрой женщиной. Не справилась с горем… Не осилила. Жаль…
— Вы имеете в виду гибель мамы?
Орлов молча медленно кивнул, а я рискнула поймать момент и, раз разговор коснулся моих близких, отважилась на ещё одну попытку достучаться до своего скрытного собеседника:
— Почему вы говорите о папе… в настоящем времени? Вы знаете, что он жив? Когда вы его видели? — принялась я забрасывала его вопросами, ответы на которые были мне жизненно необходимы. — Я чувствую, что вы что-то знаете! — надеясь на его откровенность, горячо утверждала я. Настолько горячо, что не заметила, как «проснулся» мой сотовый. Вернее, проигнорировала его жужжание. — Не скрывайте от меня… пожалуйста, — просила я, — ведь дочь имеет право знать о своём отце всё! И если…
— Всего вам знать не обязательно, — холодно прервали меня. — Вам звонят. Ответьте.
Я осеклась и расстроенно взглянула на тумбочку, на которой продолжал вибрировать мой смарт. Нехотя потянулась за ним. На экране высветился номер, который мне ни о чём не говорил. Я разочарованно глядела на светящийся дисплей и очень сожалела, что этот звонок прервал наш с Орловым разговор.
— Что-то не так?
— Номер незнакомый.
— Ответьте и поставьте на громкую связь, — по-хозяйски распорядился мой строгий «надсмотрщик».
Снова смутное беспокойство тонкой иголочкой кольнуло в груди. Взглянув еще раз на экран телефона, я решила последовать совету.
Глава 4 Первая ласточка
Аккуратно коснувшись пальцем дисплея, я негромко, с некоторой опаской, ответила на звонок:
— Слушаю.
— Екатерина Васильевна?
— Да, — осторожно подтвердила я.