Страница 115 из 123
И я поднимаюсь. Через силу. Сначала отрываю от жарящей массы песка голову, потом — спину. Ощущаю, как раскаленная сыпучая масса прожигает ягодицы и понимаю, что уже не лежу, а сижу и пора бы открыть глаза. Поднимаю к лицу свинцовые от странной тяжести руки, непослушными ладонями тру веки, счищаю с них слой назойливых крупинок. Приоткрываю глаза и вижу вокруг себя бескрайние желтые дали с высокими песчаными барханами. Я смотрю на все это и не понимаю, сплю ли я еще или уже проснулась.
«Лучше пусть сплю, — мысленно решаю я, — потому что если это наяву, то как я здесь оказалась? Неужели после клуба? Или я так до него и не добралась? Вика сказала, что платье еще должны подвезти… — вяло рассуждаю я в уме, — Не помню, чтобы его надевала… Значит, не привозили еще… Значит… в клубе я не была… Хватит, Катя, потом вспомнишь. Сначала выберись из этого ада. Иначе сгоришь здесь заживо…»
С усилием отрываю попу от земли и поднимаюсь на слабые, мелко подрагивающие ноги. Босые ступни сразу же проваливаются в раскаленную сыпучую массу по щиколотку.
«Аахх, как горячо», — стону я, переступая с ноги на ногу.
Понимаю, что ногами нужно передвигать активнее — тогда слабый ветерок их слегка обдувает и не так сильно печёт ступни.
Не знаю, сколько уже блуждаю по зыбучим пескам, но ноги всё глубже утопают в желтой сыпучей массе. Куда я иду — тоже не знаю. Жажда совсем иссушила горло. Иссушила до такой степени, что вряд ли смогу говорить. Слезы текут по щекам, но совсем не охлаждают кожу. Напротив: на палящем солнце они моментально разогреваются и оставляют на ней жгуче-разъедающие дорожки.
Вдруг я чувствую, что бреду уже не одна. Я никого не вижу, но чувствую, что этот кто-то — совсем рядом. Иногда он поддерживает меня за локоть, если я поскальзываюсь или вязну в глубокой песчаной воронку. Мне хочется знать, кто же он, мой помощник. Но я не вижу. Не вижу потому, что глаза мои превратились в тонкие щёлочки, а зрачки стали настолько неповоротливыми, что почти не двигаются. К тому же, я не могу повернуть головы: тело одеревенело и нет ни сил, ни желания лишний раз его напрягать.
Моя апатия становится невыносимой. Я знаю, что не должна смиряться, но сил сопротивляться этому аду с каждой минутой все меньше. Под обжигающим солнцем мозг мой стремительно превращается в кипящий котел. Необходимо погасить пожар, пока он не выгорел окончательно. Глоток воды стал бы панацеей. Но желание его заполучить кажется невыполнимым. От осознания этого меня еще больше накрывает безысходностью. Но пока она окончательно не погребла меня под собой, делаю последнюю попытку: с трудом размываю пересохшие губы и едва слышно хриплю:
«Пить… Пожалуйста…»
Неожиданно глаз за что-то цепляется. Это нечто лежит прямо под ногами. Вглядываюсь в него и не верю своим глазам… Неуклюже опускаюсь на корточки и вижу металлическую фляжку. Ее покатые бока знакомо отливают на солнце серебристым блеском. Эта фляжка — ровно такая же, как была когда-то у папы. Обжигаю пальцы об ее разгоряченную поверхность, но поднимаю и больше не выпускаю из рук.
Нестерпимо хочется узнать, кто же мне ее подкинул. Наверняка это тот, кто идет рядом. Силюсь повернуть голову… Внезапно закрутившийся вокруг меня вихрь мешает это сделать. Он подхватывает назойливые песчинки и коварно несет их прямо в щелки моих, чуть приоткрытых глаз. Я щурюсь сильнее, но все же поворачиваю голову в сторону моего безмолвного сопровождающего. С трудом, но мне удается скинуть пелену с век и развидеть… Кто это? Или что? Взгляд мой натыкается на хищный профиль орла: на его крючковатый и, наверняка, чудовищно острый клюв и ярко зеленую радужку глаза. Мне бы испугаться, но я ошеломленно вглядываюсь в то, что вижу и тону в глубине зоркого орлиного взгляда.
— Катяяя! — сиреной врывается мне в уши.
Сирена эта выдергивает меня из страшного видения с орлом как репку из грядки. Меня начинает трясти, как при землетрясении: вместе с диваном, на котором я лежу. Чувствую, как подушка вылетает из-под головы. Слышу, как она плюхается вниз, видимо, — на пол. Следом — одеяло отлетает к ногам, а по щекам начинают хлестать чем-то мягким, ворсистым — кажется, хвостом моей собственной косы. Это и помогает мне проснуться на все сто.
— Каааатяяяя! Кааать! Ну ты проснешься когда-нибудь⁈ — снова завопила над ухом Марья. Завопила и вовсю затрясла меня, схватив за плечи.
Пришлось лениво приоткрыть один глаз и услышать победное:
— Наконец-то! Ну ты и дрыхнуть! Уже полдень, блин! Вставай давай! Шнелле!
— Как полдень? — спросонья вяло пробурчала я.
— Как-как⁈ Так! Вставай, скоро семь, а ты не готова!
— А что у нас в семь?
— В семь мы выдвигаемся, забыла⁈
— Ккуда выдвигаемся?
— Как куда? В клуб! Вставай, говорю!
— Почему так рано? Разве в клуб не по вечерам ходят?
— Так в семь вечера же идем — не утра! Уже полдень, алё, как слышно? Утро ты продрыхла! Давай шевелись!
— Да встаю я, встаю, — проворчала я и села на постели, свесив ноги. Марья тут же услужливо надела на них тапки.
— Спасибо, — поблагодарила я ее.
— Не за что. Иди в душ, потом поедим и будем наряжаться. Твое платье уже подкатило.
— Какое платье?
— Кать, ну не тупи так, а! Костюм твой клубный уже подогнали.
— Какой?
— Какой-какой! Свадебный!
— Свадебный?
— Божжее! Вчера же все обговорили! Ты ж у нас сегодня вживаешься в роль невесты.
— Роль невесты? Ааа… Вспомнила!
— Хвала богам! Потом расскажешь, как там, — усмехнулась она, лукаво мне подмигнув.
— Где?
— Как где? В этой роли! Да ладно, не тупи! — велела она, видимо, заметив печать этой самой тупизны на моем заспанном лице.
— А кто прислал? — спросила я.
— Реквизит?
— Угу…
— Так Вика же! Так расстаралась, что раньше времени пригнала! А ну-ка марш в душ!
— Где?
— Что «где»? Забыла, где у нас душевая? — усмехнулась подруга.
— Реквизит мой где, Маш? Взглянуть хочу.
— В шкафу зависает. Прям, как ты сейчас, — прыснула она. — Потом посмотришь, — заявила, отсмеявшись. И велела: — Марш в ванную, говорю!
— Почему ты раньше меня не разбудила?
— Потому что тебя хрен добудишься! Дрыхла, как убитая! Даже дышала через раз!
— А что у нас на обед? Я б слона съела.
— После душа мидий пожуешь! Я целую кастрюлю наварила.
— А почему мидий?
— Дедуля мой обожает устрицы и мидии. Говорит, они сил придают. И мозг прочитают. Типа активизируют, сечёшь теперь?
— Угу…
— В общем, тебе они сейчас в масть пойдут.
— Как это — в масть?
— Да что ж ты никак не научишься-то!
— Чему?
— Чему—чему! Лексикон же свой надо развивать! А ты!
— А что я?
— Запущенный ты случай. Запущенный, но не безнадежный, просекла?
— Угу. Про масть там что?
— Вооот! Говорю же — не безнадежный! В масть — значит, всё будет гут. То есть мидии соображалку тебе поправят. Иди уже в душ, а, — Дернув за руку, Марья заставила меня подняться с постели и несильно, но решительно подтолкнула к двери.
— И тормознутость уберут. Надеюсь… — услышала я, скрываясь за дверью, но уточнила, снова заглянув в комнату:
— А почему не устрицы, Маш?
— Губа — не дура! Я б тоже не отказалась. И даже в ресторан позвонила, но по цене не потянула. Бюджет трещит по швам.
— Почему?
— Потому что на реквизит пришлось раскошелиться.
— На какой еще реквизит?
— Для клуба и для Аньки. К семи подкатить должна.
— Аня? Из двадцатой?
— Да. Малышева.
— Зачем она нам?
— Мы ей Цербера твоего на хранение сдадим. Пусть на сегодняшний вечер с ним сроднится. Ну что ты смотришь на меня? Ты ж не пойдешь с ним в клуб, правда! Громов же вмиг нас просечет! Ну, чего зависла? Иди уже под душ! Контрастный прими, слышишь⁈
— Слышу-слышу, — негромко пробурчала я, скрываясь в ванной.
Контрастный душ сделал свое дело. Я вышла из ванной посвежевшей и наполненной энергией. На столе меня уже ждала тарелка с весомой порцией мидий. Аппетитный вид блюда и восхитительный аромат манили меня словно магнитом. Недолго думая, я уселась на свой стул за столом и принялась поглощать произведение Машкиного кулинарного искусства. Съела примерно полпорции и отвлеклась на жужжание своего смарта. Звонил Николай Николаевич — глава нашей службы безопасности.