Страница 81 из 149
Де ла Марк на миг отвёл взгляд.
- Могу я спросить, что я такого сделал, чтобы грозить мне тюрьмой?
- Вопросы задаю я. Где та женщина, с которой вы были прошлой ночью?
- Я не знаю. Мы расстались на причале. Я думаю, она снова со своим мужем.
- Как её зовут?
- Мы были слишком благоразумны, чтобы обмениваться именами, синьор комиссарио.
- Понимаю. Кто-то ещё видел вас на озере вместе с ней?
- Я так не думаю. Мы были осторожны.
Джулиан бросил взгляд на маркезу, пытаясь понять, что она чувствует. Она слушала рассказ де ла Марка внимательно, но на её лице не было ни потрясения, ни ревности. То ли она не придавала значения отношениям француза с другими женщинами, то ли не верила ему.
- Я понимаю, - сказал Гримани. – Вы осознаете, что у вас нет алиби?
- Нет алиби? – де ла Марк широко раскрыл глаза. – Что вы хотите сказать, синьор комиссарио? Было совершено ещё одно убийство, а я последний, кто узнаёт об этом?
- Не лукавьте, месье. Я хочу сказать, что вы не можете доказать, что это не вы пели в саду прошлым вечером.
В чёрных глазах де ла Марка появилось веселье.
- Так вы думаете, это я – ваш неуловимый соловей?
- Вы подходите под описание. Для начала, вы примерно нужного возраста. Сколько вам лет?
- Двадцать восемь.
- Это близко. Четыре с половиной года назад Орфео говорил, что ему двадцать один. Что важнее, вы разбираетесь в музыке, у вас идеальный слух, и вы пишете книгу о пении.
- Набрасываю кое-что время от времени, - де ла Марк говорил свободно, но его глаза не отрывались от Гримани.
Комиссарио продолжал:
- Если верить Занетти, вы отлично говорите по-английски.
- Это неудивительно. Я вырос в Англии.
- Но вы француз, а маэстро Донати думает, что акцент Орфео больше похож на французский, чем на английский.
- В самом деле? – весело спросил де ла Марк.
Гримани повернулся к композитору.
- Маэстро, голос месье де ла Марка напоминает вам голос Орфео?
- Нет, синьор комиссарио, - отозвался Донати. – Его голос глубже и имеет другую тональность.
- Может ли Орфео или другой тенор говорить более глубоким голосом? – спросил Гримани.
Донати обеспокоился.
- Я думаю, да.
Взгляд комиссарио вернулся к де ла Марку.
- Где вы были в первые месяцы 1821 года?
- В Турине.
- Вы можете это доказать?
- Нет, не думаю.
Гримани встал.
- Месье де ла Марк, я должен попросить вас не покидать окрестности до тех пор, пока я этого не позволю. Если вы уедете, за вами будут охотиться и схватят. И ещё одно: если вы – Орфео и карбонарий, вам лучше признаться в этом самому. Ваша единственная надежда получить снисхождение – это содействовать полиции, выдав нам имена товарищей по тайным обществам, которые остаются на свободе. Нам известно, что многие «Ангелы», планировавшие переворот в двадцать первом году, ещё не пойманы.
- Всё хуже и хуже! – рассмеялся де ла Марк. – Вы обвиняете меня в том, что я – тенор, убийца, а теперь ещё и революционер! Хотел бы я увидеть лица моих родных – особенно двоюродной бабки Матильды, что была фрейлиной Марии-Антуанетты, и до сих пор пудрит волосы, а свой домик в предместье Сен-Жермен называет «маленьким Версалем».
Внезапно на озере появилось лодка. Судёнышко правило прямо к вилле, а на борту был молодой жандарм. Он выскочил из лодки, как только та коснулась пирса, взбежал на лестнице на террасе и предстал перед Гримани.
- Синьор комиссарио, я привёз депешу от моего сержанта. Он просит вас прочесть немедленно и передать распоряжения через меня.
- Идёмте внутрь, - Гримани повернулся к маркезе. – Я последую на вашей светлостью на мессу, как только освобожусь.
Они с жандармом скрылись внутри виллы. Маркеза, Карло, Франческа, Валериано, Донати и Себастьяно собрались в церковь. Нина принесла вуаль и парасоль хозяйки. МакГрегор отправился внутрь, чтобы по-своему почтить день отдохновения.
- Вы пойдёте на мессу? – спросила маркеза у де ла Марка и Джулиана.
- Я вынужден просить прощения, - сказал де ла Марк, - но я всё ещё не отошёл от вчерашнего религиозного торжества.
- Я останусь и составлю вам компанию, - сказал Джулиан.
Маркеза улыбнулась, будто сама хотела увидеть этот tête-à-tête [67].
- Тогда доброго вам утра, джентльмены. Месье де да Марк, я помолюсь о вашем выздоровлении.
- Тогда, маркеза, я могу считать себя уже исцелённым, ибо ваши молитвы не могут получить отказ.
Маркеза печально улыбнулась. Все отбыли в Соладжио, а Кестрель и де ла Марк остались на террасе одни.
Француз печально посмотрел на свою пустую чашку.
- Mon vieux, не будете ли вы добры позвонить и попросить ещё кофе?
- Я бы рекомендовал вам содовую.
- Как скажете, - да ла Марк откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
По приказу Джулиана слуга принёс бутылку содовой и два стакана, которые поставил на маленький плетёный столик подле де ла Марка. Джулиан пододвинул себе стул.
- Позвольте мне, - он наполнил стаканы.
Де ла Марк сделал глоток на пробу.
- Фу. Кажется, это достаточно безвкусно, чтобы оказаться полезным, - он посмотрел в сторону, куда ушли Гримани и жандарм. – Что вы думаете об этом?
- Судя по сапогам жандарма и его походке – он как будто только что слез с коня – этот человек прискакал издалека. Но почему он ринулся к Гримани прямо утром в воскресенье, известно лишь дьяволу.
- Если дьяволу известно, - ответил де ла Марк, - то Гримани заставит его говорить, - он рассмеялся. – Представляете, он принял меня за Орфео! Это возмутительно смешно!
- Вы не одиноки. Он также подозревает Флетчера и Сент-Карра.
- Но не вас, мой загадочный друг?
- Нет, не меня. Я был здесь, когда Орфео пел.
Де ла Марк подмигнул.
- Mon dieu[68]. Как удачно для вас.
- Да, очень удобно. Было бы очень непросто вести расследование, если бы меня подозревали, что я – таинственный певец Гримани.
- И вместо это такими подозрениями отравляют мою жизнь. Бог знает, я бы с радостью рассказал всё, что знаю о той очаровательной лисичке, с которой свёл знакомство, но не думаю, что его бы заинтересовали такие детали. Он удручающе неитальянец.
- Граф Карло говорит, что Гримани пытается быть немцем больше чем австрийцы, которым служит.
- Это неудивительно. Пленник нередко начинает соотносить себя со своими пленителями.
Джулиан посмотрел на него пристальнее.
- Я не думал, что у вас такие политические взгляды на австрийское владычество в Италии.
- Они не такие. Но я знаю, что такое быть узником. Мой кузен был арестован во время господства Террора и так поддался влиянию своих тюремщиков, что когда его освободили, он сам носил триколор и называл всех «гражданами». Это было очень неловко для семьи, - де ла Марк пожал плечами. – Слабые всегда подражают сильным, как слуги в Англии принимают имена господ и пользуются их привилегиями среди своих[69]. Гримани считает, что быть итальянцем неудобно, а потому становится австрийцем, как может – он может убедить в этом себя, но никогда не убедит самих австрийцев.
- Если бы не будете осторожны, месье де ла Марк, я могу заподозрить, что вы искренни.
- Mon vieux, я француз. Мой народ лучше всех умеет казаться умнее, чем мы есть.
Джулиан улыбнулся.
- Я хотел спросить у вас кое-что. Вы знали Филиппа де Гонкура?
- Первого мужа Ла Беатриче? Нет, никогда его не встречал. Он был аристократом, что поддержал Бонапарта, а это сделало его persona non grata в кругу моей семьи. Я должен признать, что завидую ему. Представляете, каково это – быть мужчиной, что открыл Беатриче искусство любви! По крайней мере, я предполагаю, что он его ей открыл. В этой стране замужним женщинам дают столько же свободы, сколько же отнимают у юных девственниц.