Дьявол в музыке (ЛП)

Маркеза объяснила, что первый этаж виллы отведён под кухни и кладовые, на втором расположены общие комнаты, на третьем – спальни, а чердак предназначен для слуг. Они с Джулианом начали путь с библиотеки на втором этаже – она была уставлена книгами в роскошных переплётах, но лишена стульев и столов, за которыми их можно было бы читать. Джулиан подумал, что этого можно было ожидать – в такой музыкальной семье, как у Лодовико, литературой явно пренебрегали.

Они прошли через украшенную фресками комнату в бильярдную, что была расписана весёлыми, хоть и помпезными сценами с греческими и римскими атлетами. Затем они пересекли Мраморный зал и попали в изящную столовую, где слуги как раз деловито накрывали на стол.

Следующей была гостиная с мраморными стенами кремового цвета, бирюзовыми портьерами и обивкой. Внимание Джулиана немедленно привлекло величественное родословное древо на стене. Его ветви отягощали золотые яблоки – каждое с именем и датой рождения. Хотя надпись сверху гласила «VIVA CASA MALVEZZI ANNO 1742», некоторые яблоки были пририсованы позже – в том числе, отмеченные именами Лодовико, Карло, Ринальдо, а также детей последнего – Никколо и Бьянки.

- Дети графа Карло не упомянуты, - заметил Джулиан.

- Им не хватило бы места, - холодно ответила маркеза, - их ведь шестеро, как вы помните.

Она спешно покинула комнату. Джулиан пытливо посмотрел хозяйке вслед, но спустя миг последовал за ней.

Музыкальная комната располагалась в передней части дома – из неё открывался вид на террасу и озеро. Это была изысканное бело-золотое произведение искусства, украшенное узорами в виде лир и лавровых венков. В шкафах за стеклянными дверцами лежали старинные скрипки и духовые инструменты. В одном конце комнаты стояла арфа с позолоченной подставкой для нот рядом. У другой стены расположилось английское пианино в изящном инкрустированном корпусе. Джулиан не мог оторвать от него глаз.

- Не хотите ли испытать его? – спросила маркеза.

- Если смогу. – Он откинул фалды фрака, сел за инструмент и пробежал пальцами по клавишам. Богатый, прекрасный тон наполнил комнаты. Он начал блистательное «Приглашение к танцу» Вебера.

Маркеза слушала с растущим удивлением и удовольствием. Когда он закончил, она улыбнулась:

- Я вижу, мне многое предстоит о вас узнать. Я ожидала, что такой цивилизованный человек разбирается в музыке. Но вы показали себя настоящим виртуозом.

- Вы преувеличиваете, маркеза.

- Кто это играл? – раздался голос от дверей.

Джулиан и маркеза оглянулись. Там стоял маэстро Донати, опиравшийся на руку Себастьяно. Его незрячие глаза не отрывались от источника музыки.

Кестрель встал.

- Это я, маэстро… Джулиан Кестрель.

Донати был удивлён.

- У вас чувствительные прикосновения, синьор Кестрель. Я с удовольствием вас слушал, – он заколебался. – Простите, но мне кажется, что в вашей стране мужчины нечасто играют на пианино.

- Это так, - легко согласился Джулиан. – У меня необычное образование. – Он отошёл от инструмента. – Я бы предпочёл послушать вас, маэстро. Не будете ли вы добры сыграть – быть может, одно из ваших сочинений?

Донати нахмурился, будто ему пришла какая-то тревожная мысль, но вежливо поклонился и жестом велел Себастьяно подвести его к пианино. Маэстро сыграл арию из «Возвращения Улисса», оперы, которую написал давным-давно. Джулиан подумал, что сдержанное, но не требующее усилий мастерство Донати легко затмевало поверхностные способности самого Кестреля.

Появились другие гости и прозвенел колокольчик к ужину. Маркеза подала руку Донати, избавив себя от необходимости выбирать между Джулианом и де ла Марком. На ужин были, как французские лакомства, такие как фуагра и курица в соусе «Бешамель», так и телятина по-милански и вездесущий рис с шафраном. После угощения все вышли из-за стола – в отличие от английских леди, миланские дамы не оставляли своих мужчин пить портвейн. Стулья вынесли на террасу, выставили вокруг пруда с лилиями и вдоль балюстрады. Одни наслаждались кофе, другие – ликёром, третьи прогуливались в саду. Когда спустились сумерки, на террасе зажгли фонари, чей тёплый свет составлял резкий контраст с прохладной, сумеречной голубизной озера и холмов.

Джулиан опёрся на балюстраду, гадая мог ли убийца Лодовико прибыть на лодке. Если так, вряд ли он остановился у пристани. Ночью здесь легко заблудиться, а зажжённые фонари были лишь отдельными маяками и сине-чёрном мраке. Нет, убийца бы оставил лодку прямо на гальке и вскарабкался бы к саду. Маркеза говорила, что по насыпи можно взобраться. Джулиан решил проверить, есть ли рядом с беседкой место для подъёма, пока вокруг ещё достаточно светло.

Он направился вниз по вымощенной плитками порожке, что вела на юг от террасы вдоль берега. Буро-зелёный сад по правую руку быстро тонул в подступающем мраке. Слева было озеро, частично скрытое рядами платанов. Джулиан оставил позади два величественных дерева и посмотрел с насыпи вниз. У неё подножья виднелась полоса гальки, прерываемая острыми камнями и кустарниками.

Он прошёл вдоль края насыпи, рискованно изгибаясь, чтобы осмотреть стену. Ему удалось найти несколько мест, где стена осыпалась, а кое-где не хватало целых камней. Обнаружилась даже купа кустов, где можно было спрятать лодку.

Очень хорошо – убийца мог попасть внутрь или сбежать на лодке. Но вероятно ли это? Даже если принять, что четыре или пять лет назад насыпь уже была так повреждена, прибытие в лодке было умозрительным предположением. А противостояли ему весомые отпечатки копыт и навоз на дороге за воротами сада. Не было ли гораздо вероятнее, что убийца прибыл на лошади?

Джулиан зашёл так далеко, что решил заодно осмотреть в беседку. Прибрежная дорожка вывела его к маленькому мавританскому павильону. В каждой второй из восьми стен был вход и шторы, что можно опустить. Три стороны выходили на маленький, засыпанный гравием дворик, четвёртая вела на балкон с белыми перилами, нависавший над озером. В остальных гранях были устроены узкие стрельчатые окна.

Джулиан вошёл через ближайший вход. В гаснущем свете он разглядел бледно-серые стены и пол, выложенный чёрно-белыми мраморными плитками. Окна и двери окружала мавританская лепнина. Единственной мебелью здесь служили две мраморные скамьи.

Это место ничего ему не сказало. Оно было красивым, безмятежным, немного дурацким – будто игрушка из арабского дворца. Ненависть, предательство, насилие казались чуждыми этому павильону.

Он вышел на балкон. Вокруг простирались таинственные и вечно беспокойные воды и возвышались холмы. На дальнем берегу мерцало несколько огней – быть может, там вилла, где жили Франческа и Валериано.

Где-то вдалеке зазвонил колокол. С этой стороны озера отозвался другой, и вскоре от берега к берегу разносился прекрасный хаотичный хор. Джулиан знал, что крестьяне округи отложили свои дела или развлечения, чтобы предаться вечерней молитве. Он помолился и сам, прося о наставлении. Хотя слушает ли Бог молитвы тех, кто обращается к нему лишь в нужде?

Колокола затихли, и в воздухе остался одинокий звон.

- Си-бемоль, - прокомментировал задумчивый голос.

Джулиан повернулся. Гастон де ла Марк лежал на одной из мраморных скамей внутри беседки.

- Надеюсь, я не мешаю вам? – спросил он на безупречном английском, который всегда удивляет, когда слышишь его от француза до мозга костей.

- Совсем наоборот, - Джулиан сошёл с балкона и сел напротив. – Я надеялся поговорить с вами.

- Как удобно. Возможно, вы воззвали ко мне каким-то волшебством, а я ответил.

- И, возможно, вы последователи за мной, чтобы посмотреть, чем я занимаюсь.