Дьявол в музыке (ЛП)

Глава 13

Джулиан пошёл на уступки своей простуде и провёл весь вечер в гостинице. Брокер рассказал ему всё, что узнал от слуг Каза-Мальвецци. Он быстро подружился с ними и понял, что их всех интересует убийство былого хозяина. Некоторые служили в замке на озере ещё тогда, но никто не видел Орфео. Маркез приказал всем держаться подальше от виллы, и никто не рискнул ослушаться. Странное дело, прислуга будто бы побаивалась Лодовико, но любила его. Маркез не терпел непочтительности, но был щедр с теми, кто хорошо ему служит. Он мог навредить своим людям, но он и защищал их. Всякий, кто носит герб Мальвецци, мог свободно чувствовать себя в Милане – даже австрийские солдаты уважали ливреи со змеем и мечом. А ещё слуги явно не испытывали такого же уважения к новому господину. Джулиан немного сочувствовал Ринальдо. Как он мог надеяться стать вторым Лодовико?

На следующий день Кестрель получил письмо от маркезы, которое сообщало, что граф Раверси ожидает его к четырём. Он должным образом прибыл в palazz Раверси на Контрада-ди-Сан-Маурилло. Эта резиденция уступала Каза-Мальвецци размерами и роскошью. Внешние стены были окрашены тусклой жёлтой охрой, а ставни на окнах оказались длинными и серыми. Дом пребывал в небрежении – в нём осыпалась краска и позолота, а фамильные портреты покрывала зловещая патина копоти. Слуга, что провёл Джулиана в гостиную Раверси, с трудом нашёл для гостя стул, у которого сохранились все четыре ножки и немного обивки.

Сам Раверси будто сошёл с картины Эль Греко. Это был очень бледный мужчина с длинными, худыми руками и лихорадочным блеском в тёмных глазах. Его прямые чёрные волосы тяжёлыми, неопрятными локонами обрамляли лицо. Граф сидел за покрытым царапинами письменным столом, заваленным бумагами. На стене над головой Раверси висело жуткое, окровавленное распятие.

- Сейчас легко говорить о том, как нужно было расследовать убийство, - сказал он. – Никто не понимает положения, в котором побывал я и всех опасностей, которым нам грозили. Ломбардия кишела предателями, стремившимися погрузить её в беззаконие. Аресты показали, как широко распространилась эта зараза. Карбонарии были повсюду – среди знати, среди крестьян, даже среди духовенства. Я всем сердцем сожалею, что Орфео бежал, но не могу сожалеть о мерах, что я принял, дабы это убийство не стало сигналом к выступлению. Если людям хочется кого-то обвинить, пусть это буду я. Я знаю, что сделал всё правильно. Мне достаточно и этого.

Он поднял глаза на распятие и посмотрел на него с доверием, что странно тронуло Джулиана. Одобрение, что граф выказывал тем арестам, было отталкивающим, но в нём чувствовалась искренность, достойная лучшего дела.

- Вы считаете, что Орфео был карбонарием? – спросил Джулиан.

- В этом нет сомнений. Иначе зачем ему убивать моего бедного друга? Он ничего не украл и ничего не выиграл от своего преступления. Тайна его имени, его передвижений, совпадение убийства Лодовико и революции в Пьемонте – все выдаёт в нем радикала.

- Но он был иностранцем.

- Карбонарии есть везде, синьор Кестрель. У них свои ложи в Париже и Лондоне, последователи в Испании, Греции, России и германских княжествах. Один негодяй по имени Буонаротти живёт за границей и вербует молодых людей, подобных Орфео, по всей Европе. Он руководит сектой, что называется «Искренними друзьями» – нечестивцев и негодяев, что замышляют уничтожить правительство, отказаться от религии и упразднить частную собственность[34].

- А какие ещё существуют секты карбонариев?

Глаза Раверси полыхнули, как у всякого человека, готового оседлать своего конька.

- Первые карбонарии появились в Неаполе. Некоторые были углежогами – отсюда и взялось их название[35] – но многие оставались разбойниками и головорезами, промышлявшими в тех краях. Изначально они хотели изгнать Бонапарта из Италии, а потом обратились против своего законного правительства и потребовали установить республику. Образованные люди, которым стоило бы понимать всю опасность, присоединялись к ним. Карбонарием может оказаться кто угодно – ваш слуга, ваша любовница, ваш друг.

Неаполь все ещё остаётся их главным гнездом, но секты возникают по всей Италии. Когда мой бедный друг был убит, миланские карбонарии планировали восстание, которое должно было вспыхнуть одновременно с пьемонтским. Хвала Богу и Мадонне, большая часть их главарей уже в тюрьмах, но существует секта, чей заговор так и не был раскрыт. Они кощунствуют, называя себя «Ангелами», хотя полиция зовёт их дьяволами. Многие из них ещё на свободе, и этого стоит бояться.

Джулиан откинулся на спинку стула. Тот отозвался треском, так что Кестрель решил проявить лучшую часть доблести и, поднявшись на ноги, принялся мерить комнату шагами.

- Синьор граф, если Орфео убил маркеза Лодовико, чтобы начать восстание, почему он ничего не сделал для того, чтобы придать убийству огласку? Как насилие может привести к революции, если о нём никто не узнает? Вы скрыли убийство по тем же мотивам, по которым карбонарии должны были трубить о нём на каждом углу.

- Что вы предполагаете? – глаза Раверси сузились. – Что это убийство не было политическим?

- Я предполагаю, что если это и было политическое убийство, то оно было совершено не для того, чтобы разжечь восстание или запугать австрийцев. Нет, карбонарии должны были верить, что маркез Лодовико как-то особенно опасен для них. А в чём мог заключаться такой вред, как не в раскрытии их имён и планов?

Раверси побледнел ещё сильнее.

- Откуда Лодовико мог это узнать?

- Если мы поймём это, то окажемся в шаге от раскрытия всего убийства.

Граф медленно поднялся на ноги.

- Молодой человек, я не знаю, понимаете ли вы, насколько опасны могут быть тайные общества, в дела которых вы вмешиваетесь. Вы знаете, что они клянутся хладнокровно убивать предателей и врагов? Ради вашего же блага, я убеждаю вам не скрещивать с ними шпаги. Оставьте это полиции.

- Я благодарен за предупреждение, синьор граф, но я погублю веру маркезы Мальвецци в меня, если оставлю без внимания силы, что вы и комиссарио Гримани считаете ответственными за преступление.

- Вы готовы рискнуть своей безопасностью… быть может, своей жизнью… сражаясь с незримым врагом?

Джулиан посмотрел на него с любопытством.

- Вы сами сражались с карбонариями, синьор граф. Вы не боитесь их возмездия?

- Я исполнял свой долг, синьор Кестрель. Этого требовала моя совесть.

- Моя честь не менее назойлива. Я поклялся себе, что раскрою это убийство, и я его раскрою.

Джулиан шёл домой мимо Контрада-Санта-Маргерита, где располагался внушительный дворец, служивший штаб-квартирой миланской полиции – там держали политических заключённых, которым ещё не вынесли приговор. Церковные колокола отбили половину шестого, когда Кестрель добрался до Пьяцца-Сан-Феделе, где располагалась «Белла Венециа». Приблизившись ко входу, он обнаружил, что в трактире какая-то суматоха. Слуги и носильщики оживлённо говорили и махали руками, а снаружи уже собрались любопытные – пара странствующих монахов, торговец фруктами с тележкой и крестьянин с целой корзиной живых петухов. Последние добавляли немало шума к происходящему, но даже через него Джулиан разобрал знакомый голос.

- Кестрель. К-Е-С-Т-Р-Е-ЛЬ. Он здесь? А почему ты сразу этого не сказал? Ты можешь говорить медленнее? Я не понимаю ни слова. Он ушёл? Когда он вернётся? Quando… э-э… Quando viene… Эй, куда ты это потащил? Положи обратно. Я ещё не решил, что остановлюсь здесь! Разойдитесь, а то я позову констебля, видит Бог, их тут предостаточно!