Дьявол в музыке (ЛП)

Джулиан не ответил. Его мысли унеслись прочь, в декабрьский ночной Милан 1821-го года – в первую ночь Карнавала. Улицы были полны смеха, пения и людей. Соблазны были повсюду – запах свежевыпеченного панетонне, звуки вылетающих пробок, чёрные глаза, сверкающие над веером или из-под шёлковой маски. А потом на его плечо опустилась рука, и человек в чёрном плаще прошептал ему на ухо: «Синьор Кестрель, я должен поговорить с вами».

Он вспомнил тот тихий разговор у моста через маленький канал близ Порта-Романа – серебряная вода, в которой отражался свет свечей из соседних окон, обрывки песен в воздухе… И, конечно, голос Энея, смехотворно деловой и серьёзный в сочетании с клювастой карнавальной маской. Всё это походило на оперу. Но опасность для графа д’Обре была нешуточной.

Волна чувств захлестнула его. Страх за д’Обре, раскаяние за то, что оставил его на милость врагов и – самое странное – радость от того, что он может хоть отчасти отдать графу долг благодарности, тяжело висящий у него на сердце.

- Я услышал рассказ о вашей встрече с Энеем намного позже, - продолжал де ла Марк. – Я узнал, что он был немало удивлён, поняв, что поймал соловья.

Джулиан пожал плечами.

- Он сказал мне, что музыка – лучший способ сойтись с маркезом Лодовико. Я спросил, не покровительствует ли он певцам. Эней сказал, что да.

«Но вы должны понимать, синьор Кестрель, - сказал тогда Эней, - в Италии каждый думает, что умеет петь, и большая часть права. Но маркез заинтересуется лишь выдающимся голосом». Джулиан на это ответил, что по словам других, его голос имеет огромный потенциал, хотя он отказался от мысли о жизни певца. «Очень хорошо, давайте послушаем», - ответил Эней. Так Джулиан получил задание от карбонариев, спев серенаду перед человеком в маске, парой уток и полудюжиной влюблённых пар, выглянувших из окон.

- Теперь вы должны рассказать мне всё, - попросил де ла Марк. – Как вы убедили маркеза отвезти вас на озеро, и как вы нашли мой альбом.

- Мне не пришлось его убеждать. Это его идея. Я и сам был слегка удивлён. Когда я спел у него под окнами, я надеялся лишь пробудить в нём интерес. Я и понятия не имел, что его это так захватит.

- Но у вас должна была быть идея сохранить тайну своей личности – иначе почему вы не пришли к нему открыто?

- Я не пытался ничего скрывать. Я спел у него под окнами и так создал романтическую сцену, потому что знал, что маркез порывист и наделён богатым воображением, а серенада сработает получше рекомендательного письма. А ещё я знал, что человек его положения не окажет расположения тому, кто его добивается. Именно поэтому, когда он предложил мне оперную карьеру, меня было так непросто убедить.

- Восхитительно! – де ла Марк откинулся назад, уложив голову на корму лодки. – Продолжайте!

- Я сказал ему, что очень беден, но мой отец был джентльменом и не желал бы для меня такой жизни. Я сказал, что мог бы зарабатывать, давая уроки музыки. Маркез Лодовико был вне себя. «Давать уроки музыки! С таким голосом, как у вас! Если вы вынуждены добывать хлеб своим талантом, то лучше блистать на сцене, чем трудиться в консерватории». Я сказал, что по крайней мере, не хотел бы слышать своего имени в театрах или видеть на афишах. Возможно, тогда маркезу и пришла в голову мысль окутать меня тайной. В итоге я позволил уговорить себя.

- Вы – Макиавелли, mon vieux!

«Пожалуй, что так», - подумал Джулиан. Но это была не вся история. Он вспомнил, как Лодовико мерил шагами комнату в Каза-Мальвецци. Единственная лампа бросала свет на багряные занавеси и гобелены, отчего всё вокруг было погружено в красноватое сияние. «Вы правда думаете, что я могу добиться успеха? – Я знаю это! Доверьтесь мне, синьор Кестрель. Я сделаю вас величайшим тенором Италии!» Джулиан отчасти поверил ему. Он представил себя на сцене «Ла Скала», парижского Théâtre Italien, королевского театра в Лондоне… нет, только не в Лондоне. Не так он хотел вернуться домой. Но его сердце билось, голова кружилась, и он спрашивал себя, кто кого здесь соблазняет.

- Тогда, - продолжил Джулиан свой рассказ, - маркез Лодовико обо всём позаботился. Он привёл меня к маэстро Донати и убедил его поехать со мной на озеро. Маркез наслаждался тайной, которую сам создал. Конечно, эта скрытность не давала мне добраться до альбома. Но я возлагал большие надежды на наше пребывание на озере. Альбом содержал вокальные упражнения и приёмы орнаментики, так что был шанс, что маркез принесёт его с собой, чтобы показать мне. Этого не случилось, ведь он начал понимать, что с альбомом всё не так просто. Я не упускал ни одной возможности обсудить с ним упражнения и орнаментику. Но даже шесть недель спустя, только нацарапанные им тритоны показывали, что он пытается разгадать шифр.

- Вы удивительно терпеливы.

- У меня не было выбора.

На самом деле, он едва замечал, как несутся дни. Поглощённый учением, требованиями Донати, в восторге о своих достижений, он был вынужден напоминать себе, зачем здесь оказался. Когда он слушал истории учителя о певцах и их триумфах, в нём разгорались амбиции и благоговение перед собственным талантом, как будто это было не мастерство, которым можно хвалиться, а дар, который нужно заслужить. Он чувствовал вину за все силы, что Донати вкладывал в него. Он даже испытывал жалость к Лодовико, который столько сделал для него. Хотя, конечно, маркез умел остудить любую благодарность, как холод убивает цветы.

- Как же вы нашли альбом? – спросил де ла Марк. – Где он был?

- На следующее утро после того, как маркез поймал меня в замке, он приехал на виллу и сказал, что здесь же и переночует. Я решил попытаться пролезть в замок ещё раз. Ночью он рано отправил нас с маэстро Донати спать. Я помог учителю лечь в постель, а сам спустился вниз, надеясь, что маркез не заметит меня. Я как раз увидел, что он выходит перед парадную дверь. Тогда я скользнул в библиотеку и через окно посмотрел, куда он идёт. Маркез шёл по прибрежной дорожке – к беседке, где у него, как мы теперь знаем, была назначена встреча с Валериано.

Я отошёл от окна и свет моей свечи упал на письменный стол. Там я увидел альбом, который искал, - он лежат открытый, рядом со стопкой бумаг. Эней описывал мне альбом – его размер, толщину и цвет обложки. Я быстро пролистал его и увидел, что он исписан нотами, где повсюду рассыпаны тритоны. Листы бумаги были покрыты тритонами, буквами и отдельными словами. Это позволило мне увидеть попытки маркеза проникнуть в загадку шифра.

У меня не было времени раздумывать и возможности сомневаться. Я вложил листы в альбом и унёс в свою комнату. Я не мог уничтожить его, ведь я обещал Энею вернуть его, если смогу. Мы встречались с ним во второй раз, перед тем, как я покинул Милан – тогда он передал мне имена пары братьев, которые живут рядом, и которым можно доверить мою добычу. Я взял пистолеты, всё, что могло пригодиться, и сбежал.

Я нашёл братьев, о которых говорил Эней, и оставил альбом им. Мне дали лошадь, деньги и припасы, а также совет ехать на север и пересекать границу выше Кьяссо, где кишели таможенники. Я провёл неделю в Валь-Каварньи, спал в амбарах или под деревьями и бегал от таможенников, пока не стал чувствовать себя местным контрабандистом. Наконец, я спустился к озеру Лугано и подкупил лодочника, что тайно вывез меня в Швейцарию.

- Как вы узнали о смерти маркеза Лодовико?

- Только из газет, которые прочёл уже в Лугано. Я был поражён. В газетах говорилось, что он умер от сердечного приступа, но я видел, что он был совершенно здоров. Конечно, если рассуждать цинично, то его смерть пришлась мне очень кстати. Это был единственный человек, что знал моё настоящее имя, так что теперь я мог легко скрыть, что когда-то был Орфео. Это казалось благоразумным, ведь в газетах писали и о том, что миланская полиция ищет Орфео – я решил, что моё внезапное исчезновение заставило их подозревать во мне карбонария или какого-нибудь менее экзотического преступника.