Раннее

Внезапно центральная, выступающая вверх часть накренилась влево. С неё сорвались несколько горящих обломков, и огонь перетёк на левое крыло.

– Ладно, – сказал Егошин. – Пошли. Не хочу больше смотреть.

Я повесил на одно плечо пару сумок, на другое Егошина, и мы двинулись по тропинке к сараю.

– Вода сейчас выше стоит, чем обычно, – сказал Егошин. – Сарай почти у самой кромки. Никогда такого не было.

– Ну, сегодня и завтра здесь дождя не будет, – сказал я.

– Откуда ты знаешь? – спросила Анна.

– Знаю.

Мы добрались до сарая, открыли дверь. На полу валялись доски, железная тачка, носилки, лопаты и ещё куча всякого хлама.

– Надо всё это раскидать, – сказал Егошин, – и постелить матрац – вон он, в углу. Он, правда, старый, но по бедности сойдёт.

Мы с Анной стали разгребать завал. Егошин стоял, прислонившись к косяку, и смотрел в сторону пожарища.

– Я всё отстрою заново, – сказал он. – Но это долго и дорого. И не знаю, всё ли получится так, как было.

В этот момент с той стороны донёсся глухой протяжный стон.

– Что это? – спросила Анна.

– Перекрытия рушатся, – сказал Егошин. – Похоже, это дом.

Мы улеглись на матрац, закрыли дверь. Я оказался рядом с Анной, ближе всех ко входу. Она лежала на боку, ко мне лицом, подложив под голову руку. Я смотрел ей в глаза и молчал.

– Ты что-то хочешь сказать? – спросила она.

– Нет. Просто мне никогда не было так хорошо.

– Странно, – сказала она. – Мы не пойми где, не знаем, что будет завтра, двое из нас погибли, мы видели такое, от чего поседеть можно, а тебе хорошо?

– Может, это и странно, – согласился я. – Но у меня никогда не было человека, с которым можно вот так лежать рядом и смотреть в глаза. Я об этом мечтал всю жизнь.

– И тебе не важно, кто этот человек?

– Ну, если бы это был, скажем, Костя, мне было бы совсем не так хорошо.

Она улыбнулась и произнесла:

– Мне очень хочется проснуться утром не здесь, а у себя дома. Ты, в общем-то, прав, и мне тоже приятно лежать на гнилом матраце в мокром сарае, но я устала. Слишком много всего. Всё время чего-то боишься, чего-то ждёшь, о чём-то переживаешь.

– Как и всегда, – сказал я. – Это жизнь.

– Слушайте, – донёсся из-за Анны голос Егошина. – Давайте спать. И так нога болит – мочи нет, и мысли всякие лезут, а вы ещё: бу-бу-бу. Достали.

– Спокойной ночи, – сказала мне Анна.

– Спокойной ночи, – сказал я ей.

Она устроилась поудобнее и закрыла глаза. Я некоторое время смотрел на неё, потом почувствовал, что засыпаю.

Мне снился необычный сон. Чёрный блестящий куб лежал на моей ладони. Ничего не происходило и не менялось. Всю ночь я видел перед собой одну и ту же картину. И как-то вдруг настало утро. Проснувшись, я нашёл себя плотно прижавшимся к Анне – видимо, ночью было холодно. Её рука лежала на моей шее. Со стороны двери тянуло сыростью.

Я осторожно отодвинулся от Анны и выбрался из сарая. Над водой висела лёгкая дымка. Дом, похоже, окончательно догорел. Я пошёл по тропинке в ту сторону и увидел только угли, которые ещё тлели. Обломки были нагромождены беспорядочно, меж ними были разбросаны подсвечники, бронзовые тумбы, ещё какие-то вещи.

Я спустился к воде. Здесь дул лёгкий свежий ветерок, от которого голова постепенно приходила в порядок после сна и многодневного пьянства. Я чувствовал себя прекрасно. Я закрыл глаза и стал слушать себя. Я ощущал, как бьётся кровь в венах и колотится сердце. Чувствовал каждую клеточку своих мышц. Аккуратно раскладывал по мозгу мысли и образы. Я ощущал в себе огромную силу, как никогда прежде. Это была мощь Лапидуса. Он – порождение ночи и тёмных сил, заброшенное сюда случайно. Он подарил мне свою часть, а сам обратился в прах. Но даже сотую долю его древней мощи я ощущал ясно. Она была здесь, во мне.

Я открыл глаза. До противоположного берега было далеко – он терялся в дымке, проступая едва заметными контурами. Но теперь я смогу. Должен суметь. Я напрягся и мысленно оторвался от земли. Тело, повинуясь командам невидимых мышц, начало подниматься в воздух. Я сделал ещё одно усилие. Наклонившись вперёд, я начал медленное движение над водой.

Это было трудно. Может быть, потом, когда я лучше освоюсь со своими новыми возможностями, я смогу экономнее расходовать силы, но сейчас каждый метр моего движения давался нелегко. Нет, я не буду подниматься выше – к чему напрасно напрягаться? Я буду просто плыть по воздуху вперёд, оказываясь все дальше от острова.

Меня охватывал лёгкий, свежий, пьянящий воздух. Мне хотелось поиграть с ветром, покачаться на его волнах, покувыркаться в вышине, но я не мог. Я боялся, что у меня не хватит сил дотянуть до берега.

Подо мной скользила вода, серая, сумрачная. Я чувствовал, что могу не выдержать и упасть туда, и она сцапает меня, и сожрёт, и больше некому будет спасть Анну и Егошина. Впрочем, они могут построить плот, или переплыть на каком-нибудь бревне, или…

У меня больше не было сил. Я рухнул вниз, в воду, и начал погружаться. Пытался грести вверх, но мышцы так ослабли от усталости, что вода затягивала всё глубже. И всё же я сумел сделать пару сильных гребков, вынырнуть и набрать воздуха. Потом я расслабил тело и несколько секунд лежал на воде лицом вверх. Потом собрался с духом и поднялся в воздух снова. Ещё немного… Уже мелькают впереди какие-то ёлки, но у меня темнеет в глазах… Я зацепил ногами за воду. Упал. Захлебнулся.

Поднялся из воды снова, собрав последние силы. Я осознал, что осталось всего несколько десятков метров. Я устремился вперёд. Ещё раз рухнул в воду, потом грёб, грёб, пока не почувствовал под ногами дно…

Не знаю, сколько времени я лежал на песке. На моих часах погас индикатор – они отсырели. Я перевернулся на спину и ещё долго смотрел в небо, пытаясь восстановить силы. Потом сел и осмотрелся. Я оказался чуть левее дома лодочника – мне был виден отсюда высокий забор. Я встал и побрёл к нему. У меня темнело в глазах, но я старался не терять сознания. Очень хотелось дойти. Вот и забор, окружённый зарослями зелёной травы. Я никогда раньше не видел таких заборов. Он весь состоял из брёвен, вбитых в землю плотно друг к другу и заточенных сверху, как карандаши.

Я осмотрелся – лодка покачивалась на воде, привязанная цепью к причалу, который немного затопило. Я подошёл к нему и увидел на цепи замок. Калитка, очевидно, тоже была заперта.

Я осторожно поднялся вверх и перелетел через забор. Опустившись на той стороне, оказался на огороде перед домом. Нечаянно наступил в клубнику. Прошёл к двери. Заперто. Постучал. Тишина.

Я обошёл дом. Одно окно приоткрыто. Я подтянулся и ввалился внутрь. Дед Василий лежал на койке поверх одеяла, на спине, и не шевелился. На нем была клетчатая рубаха и старые штаны защитного цвета. Взгляд был уставлен в потолок и неподвижен. Я на всякий случай дотронулся рукой до его шеи. Потом закрыл ему глаза.

В комнате стоял небольшой шкаф с посудой и стол. На столе – грязные тарелки, ружье, нож, пепельница с окурками и связка ключей.

Ключи я взял. Выбрался тем же путём, через окно. Перелетел через ограду наружу. Направился к причалу. Но услышал рядом какие-то звуки. Остановился. Потом пошёл на них.

Вдоль забора были накиданы какие-то палки, трава, листья. В одном месте в зелени зияла чёрная дыра. Из дыры доносился чей-то охрипший голос. Это была Люся. Ей, если можно так сказать, повезло. Волчья яма, устроенная стариком, была вся утыкана кольями. Она упала всего на один, прошедший сквозь спину в левую часть живота.

Остальные её миновали. Тело Люси до самой шеи было покрыто запёкшейся кровью. Она смотрела на меня и пыталась что-то сказать, но издавала лишь невнятные хрипы. Она пыталась улыбаться.

Яма, слава Богу, была неглубокой – метра полтора или чуть больше. Я лёг на край и, схватившись руками за её запястья, попытался её вытащить. Она сморщилась от боли и, похоже, отключилась. Но ничего другого я придумать не смог. Я тащил до тех пор, пока тело Люси не соскользнуло с деревянного острия, а потом поднял её наверх за купальник.