Раннее

Разодрав ткань, я увидел огромную дыру, заполненную застывшей кровью. Я закрыл глаза, сосредоточился, потом открыл их и начал медленно вылизывать рану языком. Кровь задымилась и начала медленно испаряться. Внутренности затягивались в живот, на своё место.

Люся, кажется, очнулась.

– Володя, – прошептала она, – Володя…

Я оторвался от своего дела и склонился над её лицом.

– Передай Косте, что я очень… его люблю. Я держалась так долго, чтобы сказать это… Я надеялась, что дождусь… Дождалась…

– Сама передашь, – грубо сказал я. – Я вам не телефон.

Я провёл рукой по ране, направляя всю свою силу в кончики пальцев и дальше, в тело Люси. Края раны начали стягиваться друг с другом, и кровь перестала сочиться.

– Володя, – сказала Люся. – Что ты делаешь?

Она приподнялась и с удивлением смотрела на меня.

– Не мешай, – сказал я. – Потерпи немного.

Я довершил начатое несколькими движениями языка. На месте раны была упругая розовая кожа, нежная и невредимая.

– Полежи, – сказал я. – Отдохни немного.

Я тоже лёг на спину и закрыл глаза. Все теперь было хорошо. Всё. Теперь нам уже ничто не страшно. Люся села, осматривая себя и порванный, пропитанный кровью купальник.

– Костя тебе другой купит, – сказал я, смеясь.

– Как ты это сделал?

– Какая разница? Надо плыть к своим. Они, наверно, уже проснулись.

Мы встали и направились к причалу. Я отпёр замок, отвязал лодку, и мы отчалили. Я грёб вперёд, глядя на смущённую, ошарашенную и счастливую Люсю.

– А как там Костя? – спросила она.

– Более или менее. Но с ногой, похоже, плохо. Начиная от колена до самой пятки всё почернело и вздулось, и рана такая же глубокая.

– Но это же можно вылечить?

– Будем надеяться.

– А ты не можешь… так же, как меня?

– Его рана – не человеческая. Это колдовство. Против него у меня нет силы.

Дальше мы плыли под тихий плеск весел и поскрипывание уключин. Я смотрел в воду и не переставал удивляться необычному блеску её поверхности. И вдруг я перестал грести.

– Что случилось? – спросила Люся. – Совсем же немного осталось.

– Что? А, да. Отвлёкся. Вспомнил кое-что.

– А что с домом? – удивилась Люся. – Где он?

– Был пожар. Не бойся, никто не пострадал. Даже вещи вынесли. Хотя, конечно, жалко.

Мы подплыли к самому сараю. На пороге стояла Анна.

– Ой, как ты меня испугал, – сказала она. – Мы уж думали, что вдвоём остались.

– Вчетвером, – сказал я.

– Вижу. Люська, ты где лазила?

– В яму упала, – сказала она. – А где Костя?

– Там, внутри.

Люся забежала в сарай, и лобзаньям не было конца. Тем временем я, вытащив лодку на берег, пошёл по тропинке к затопленному причалу и дальше, мимо.

– Ты куда? – крикнула вдогонку Анна.

– Скоро вернусь.

Я и вправду скоро вернулся.

– Ты что весь мокрый? – спросила Анна. – Опять в воду упал?

– Вроде того. Ну, пора отправляться.

– Да, – согласилась она. – Эй вы, голубки! Заканчивайте. Мы отсюда сматываемся.

Мы погрузили в лодку вещи и носилки. Люся в сарае переоделась в жёлтое платье с цветочками синего цвета. Я столкнул лодку на воду.

– Ну, – сказала Анна, – прощай, проклятый остров! Мы наконец-то уезжаем.

И она помахала ему рукой. Егошин смотрел на уплывающую землю с тоской. Я налёг на вёсла, и остров стал удаляться быстрее.

– Жаль, что сам идти не могу, – сказал Егошин. – Придётся двигаться медленно. Автобус сейчас не ходит, так что нам надо пройти километров тридцать. Правда, на дороге можно попутку поймать, но это вряд ли – в будние дни здесь вообще никто не ездит.

– Ничего, – сказал я. – Дойдём.

– Меня больше волнует, – сказала Анна, – что нечего курить. Скоро я буду злая и вредная. Так что радуйтесь, что пистолет остался в доме.

– Ты в любом виде хороша, – сказал я. – Доберёмся до дома – накуришься до белой горячки.

– Ну, спасибо, – сказала Анна. – Лучше греби быстрей.

– Куда уж быстрей…

Мы подплыли к берегу, выгрузили всё из лодки и вытащили её из воды.

– Садись на носилки, – сказала Анна Егошину.

– Может, я сам попробую идти?

– Попробуй.

Он, стиснув зубы, проковылял несколько метров.

– Нет, – сказал я. – Так мы за сутки не доберёмся. Садись лучше.

Егошин уселся на носилки. Мы положили рядом с ним сумки. Я взялся сзади, Анна с Люсей – спереди, и мы пошли. Дорогу здорово развезло. Не успели мы сделать несколько шагов, как Егошин сказал:

– Стойте. Так не выйдет. Опустите носилки.

– Что случилось? – спросил я.

– Насколько я помню, последняя электричка, которая здесь останавливается, идёт полвосьмого. Сейчас час дня. Дорога плохая, вы скоро устанете. Мы не успеем. Проводить ночь на платформе не очень приятно.

– Что ты предлагаешь?

– Можно срезать угол. Идти через лес. Километров пятнадцать, если не меньше.

– Мы заблудимся, – сказала Анна. – И потом – лес густой. Тяжело будет с носилками.

– Не заблудимся, – сказал Егошин. – У меня компас в сумке. Возьмём градусов на тридцать левее и выйдем точно на станцию. Если чуть-чуть промахнёмся, упрёмся в железную дорогу. Во всяком случае, ничего лучше не вижу.

– Не нравится мне это, – сказала Анна.

– Если идти по дороге, убьём часов восемь, – сказал Егошин. – Через лес будет в два раза быстрей. Ну, решайте.

Собственно, решать было нечего. Мы свернули в лес. В принципе, здесь было посуше, но периодически приходилось продираться через заросли, и я неоднократно получал по морде еловой веткой, которую девушки отклоняли руками. Однако шли всё же довольно быстро, и лес был густым не везде. Попадались более редкие места, и даже полянки.

Шли в основном молча. Только иногда кто-нибудь вспоминал что-нибудь из случившегося или высказывался по поводу желания скорее добраться до дома. Анна и Люся периодически менялись друг с другом местами, чтобы руки уставали по очереди. Некоторое время несла одна Анна, так как Люся устала и хотела отдохнуть. Я долго терпел, но в конце концов, когда мы пересекали довольно большую и светлую поляну, не выдержал:

– Давайте передохнем. Руки отваливаются. Хотя бы минут пять.

Мы положили носилки на землю. Я присел.

– Как ты думаешь, долго ещё? – спросил я Егошина. – У меня часы сломались.

Егошин взглянул на свои:

– По идее, половину должны были пройти.

– Хорошо. Значит, дойдём.

– Ну, в этом-то я не сомневаюсь.

Только он это сказал, как Люся взвизгнула и показала пальцем вперёд.

С противоположного края поляны к нам вразвалочку шёл огромный бурый медведь. Метрах в десяти от нас он остановился и зарычал, скаля зубы.

– Накаркали, – прошипела Анна.

Я вышел вперёд на пару шагов.

– Ты что делаешь? – заволновался Егошин. – Он сейчас бросится. Смотри!

Медведь потряс головой, ненадолго встал на задние лапы, потом шлёпнулся обратно и с яростью в глазах попёр на нас.

– Закройте глаза, заткните уши! – крикнул я. – Быстро!

В трёх метрах от меня медведь вдруг замер, настороженный. Похоже, почуял опасность. И не зря. Я собрал всего себя в кулак и стал стремительно расти. Мои ноги – длинные и костлявые, мои когти – кинжалы, моя пасть полна зубов в четыре ряда. Медведь, я выше тебя в два раза!

Я наклонился к его морде и издал рык, на который только был способен. Он походил на вой гиены и крик совы, на звук сирены и гудок тепловоза, на шипение гадюки, на крик петуха, на всё это сразу и вместе, только страшнее, громче, мощнее!

Медведь пустился в бегство, сверкая пятками. Через пару секунд он уже был очень далеко отсюда, взмыленный и ошалевший. Я постепенно вернул себе прежний облик и устало опустился на траву.

Спустя полминуты меня стали трясти за плечо:

– Ты живой?

– Этот медведь, – сказал я, устало улыбнувшись, – никогда в жизни так не пугался.

– Тоже мне радость, – сказала Анна. – Зато теперь вас обоих надо тащить.

– Меня не надо, – сказал я. – ещё минутку поваляюсь и встану.