Страница 120 из 136
Видимо, процедура пыточного распятия в сообществе работорговцев технологически отточена и оборудование для нее установлено проверенное временем — в стену были вмонтированы пластины со стаканами с резьбой. Причем с возможностью регулирования натяжения — то есть сначала можно руки-ноги к стене пригвоздить и только после растянуть жертву в желаемой форме по едва заметным направляющим.
В треножниках же, кроме отверстия для штырей, держащих руки и ноги девушки, была реализована система быстрого крепления к металлическим пластинам на стене. Секунды мне хватило понять принцип действия. Для быстрого распятия необходимо прислонить руку жертвы к металлической пластине, зафиксировать треножником, воткнув его в отверстия со стопорами, а после уже качественно пригвоздить руку с помощью вкручиваемого штыря.
Это все так пристально я рассматривал оттого, что легкого освобождения жертвы система явно не предполагала. Видимо, со стены предполагалось снимать уже не живое тело. Или вообще части тела.
Лихорадочно раздумывая, как максимально безболезненно и при этом быстро освободить страдающую девушку, осматривая систему распятия, я краем глаза наблюдал за Валерой. Принц уже залез в меню ассистанта литератора, выясняя, связан ли девайс с Сетью или запись идет лишь в личный архив.
— На бок его переверни, — негромко произнес я, кинув на Горбунова взгляд мельком. Валера врезал ему от избытка чувств весьма и весьма, так что литератор не только сознание потерял, но и красоту светлого лица, а также несколько зубов. И не хотелось бы, чтобы, пока мы тут разбираемся, он умер, захлебнувшись кровью.
Валера после моих слов небрежно пнул Горбунова ногой, переворачивая на бок. Вид принца, пусть он и был сейчас в человеческом обличье, пугал — искаженные черты, желтые звериные глаза, заметно удлинившиеся из-за ощерившегося оскала клыки.
Впрочем, несмотря на ярость, ясность рассудка Валера сохранял. Стелящейся тенью он оказался у металлического стеллажа, зацепил сразу несколько пластиковых стяжек, часть из них рассыпав по полу. Через пару мгновений громко вжикнуло несколько раз, и руки и ноги Горбунова оказались плотно стянуты.
Находясь с Валерой в контакте созданной кровью ментальной связи, я даже без слов уже понял, что ассистант Горбунова нелегальный — причем мало того, что обезличенный, так еще и со встроенной картой памяти. Что в некоторых случаях даже уголовно наказуемо — здесь, в отличие от моего мира, большинству граждан информацию можно держать только в облаке, а не в личном хранилище. Тем более в личном хранилище обезличенного ассистанта. Хотя, если ты мучаешь до смерти людей и хочешь записать себе процесс на память, наказание за нелегальную флешку — это последнее, что может беспокоить.
После того как Валера обездвижил литератора, он подскочил ко мне, подхватывая распятую Барбару под мышки. И придерживая, пока я раскручивал ввинченные в ее руки штыри. Все четыре открутил очень быстро один за другим, полностью доставая их и из стаканов в скале, и из тела. Остались еще треножники системы предварительного крепления, спицы которых были достаточно узкими — ладонь и ступни не пройдут, просто так их не вынуть.
Валера продолжал держать постанывающую девушку, а я, недолго думая, снял со стены витой металлический штырь со следами засохшей крови (а может, и не только крови). Аккуратно под углом загнал штырь в ставшее свободным отверстие для болта и, используя его как рычаг, выбил треножник из стопоров одним ударом. Всего несколько секунд мне потребовалось, чтобы проделать подобное с остальными креплениями.
Все это время Барбара, не в силах кричать, негромко поскуливала от боли, а губы ее заходились в крупной дрожи. Когда Валера подхватил освобожденную девушку на руки, она прижалась к нему и беззвучно заплакала, сотрясаясь в рыданиях.
Положить девушку можно было только на пол или на блестящий нержавейкой стол — холодный даже на вид. Поэтому я метнулся в комнату и вернулся с плотным пледом из верблюжьей шерсти, которым закрыл ледяной металл. Валера сразу уложил бывшую горничную на плед, и я, негромко пытаясь ее успокоить, биогелем залил раны на сожженном боку, на щиколотках и запястьях.
Все это недолгое время, после того как летела выбитая мною дверь, я по-прежнему воспринимал мир сразу в нескольких потоках. Один из которых был мировосприятием Эльвиры, которая краткими фразами сообщала Измайлову и Накамуре обо всем, что происходит с нами.
— Что? — мысленно переспросил я, реагируя на направленный от нее вопрос.
— Хикару говорит, что вам необходимо проверить все помещения, в том числе комнату пыток, на наличие устройств видеофиксации, — ответила Эльвира.
«Хикару?» — удивился я, задним числом понимая, что так зовут Накамуру. «Хикару», — подтвердила Эльвира. Она также удивилась — даже не думала, что я не знаю имени японца. «Да я и как капитана зовут, в общем-то, не знал до недавнего времени», — ответил я ей словно в оправдание. Наше общение при этом происходило не как обмен сказанными фразами, а чередой быстрых мыслеобразов, которые в сознании переформатировались в слова.
Обдумав услышанное от царевны, я понял — резон в том, чтобы попробовать найти возможные устройства записи, несомненно, был. Но присутствовал еще вопрос выбора.
— Допрос или поиск? — мысленно поинтересовался я одновременно и у Валеры, и у Эльвиры, при этом гладя по волосам пережившую начало пыток Барбару и пытаясь ее успокоить ничего не значащими словами.
После моего вопроса и Валере, и Эльвире понадобилось время на раздумья. Царевна еще голосом мой вопрос Измайлову передала.
Выбор действительно сложный. Ведь допрос господина Горбунова здесь и сейчас — мероприятие рискованное. Если у него стоит ментальный блок, то нам придется делать ноги. С другой стороны, если у него стоит ментальный блок, то способов противодействия этому нет — он перестанет существовать в любом случае. Привлекать же Ольгу к контролю палача я не хочу — это слишком опасно для нее.