Провокатор

Всё внутри у неё кипело от возмущения.

Боевики сидели, мрачно насупившись.

Глаза Солдатова полыхали синим огнём.

– Я как старший свою вину не отрицаю. Недоглядел. Но насчёт пугачёвщины готов поспорить. Ребята сработали чётко.

Гордон хотел было возразить, но Солдатов упрямо продолжал:

– Поэтому давайте лучше о деле, о том, что нам предстоит сделать.

Катя смотрела на него почти с обожанием. Медведь! Настоящий медведь!..

Гордон, чуть поколебавшись, заговорил:

– Комитет вынес приговор начальнику московской охранки. На сегодняшний день он наш самый опасный враг. Необходимо показать всем, что боевая организация жива и будет продолжать беспощадную борьбу. Второй целью будет премьер-министр. Третьей – царь.

Гордон ожидал после последних слов бурной реакции и был внутренне разочарован, что боевики встретили его сообщение, не высказав никаких эмоций. Царь так царь. Словно покушение на первое лицо государства было для них абсолютно привычным делом.

Гордон перевёл взгляд на Катю и… замер. Она с таким восхищением смотрела на Солдатова, что железного Виртуоза, не терявшего самообладание в минуты смертельной опасности, едва не передёрнуло от обиды и возмущения. Нашла кем восхищаться! Кто он такой? В следующее мгновение мелькнуло сомнение: а вдруг он ошибся? Он вновь взглянул на Катю, но она, словно что-то почувствовав, встретила его взгляд так же, как всегда. В её глазах была готовность во всём идти ему навстречу. Так и не поняв до конца, было ли это на самом деле, или восхищение Кати Солдатовым ему просто почудилось, он проговорил:

– Давайте действительно поговорим о предстоящем деле.

Чётко, логично, убедительно Гордон изложил программу охоты, в конце которой начальник охранки должен был неминуемо встретить пулю.

– Вопросы есть? – спросил Гордон.

Руку поднял Солдатов.

– План хорош, но его надо привязать, так сказать, к местности и иметь запасной вариант на случай непредвиденных обстоятельств.

– Вот этим мы сейчас и займёмся, чтобы максимально исключить эти самые непредвиденные обстоятельства.

Гордон проговорил это, сдерживая себя и стараясь выглядеть максимально доброжелательным, но вдруг вспомнив восхищённый взгляд Кати (был ли он на самом деле?), устремлённый на Солдатова, вновь почувствовал в себе раздражение. Умничает. Привязать, видите ли, к местности… Да всем понятно, что любой план надо привязать к местным условиям. Гордон невольно посмотрел на Катю, но её всё тот же, прежний взгляд его успокоил. Может быть, действительно показалось?

После детальных разговоров, распределения маршрутов и наблюдений за Харлампиевым, смен друг друга, мест и паролей дальнейших встреч настроение собравшихся заметно улучшилось. Но какая-то невидимая трещинка, возникшая в начале разговора из-за высокомерия Гордона, не исчезла. Гордон в этот вечер не стал для них «своим».

Его профессионализм ни у кого не вызывал сомнений. Это всегда высоко ценилось и придавало значимости в среде людей, часто рискующих жизнью. Но кроме этого, в отношениях между боевиками было то, что можно было назвать настоящим братством, обязывающим не раздумывая прийти на помощь, прикрыть, даже пожертвовать собой, потому что они зависели друг от друга. Каждый знал, что он здесь «свой», и «свой» для него был любой член пятёрки.

Он поймал на себе настороженный взгляд Солдатова, когда задержал Катю:

– У меня к вам будет особое задание.

57. «Колидоры»

«Колидоры, колидоры»… Они стали для Зубова чем-то вроде плохо заживающей раны: стоит забыться, неловко повернуться, и тут же кольнёт острой болью. «Колидоры» открыли ему новый, совсем неизвестный ему мир. Он никак не мог примириться, что здесь, в Москве, по сути, рядом с её действительно культурными вершинами, музеями, театрами, выставками, университетами, редакциями газет и журналов, – всего-то в часе ходьбы пешком, не говоря об извозчике, – существуют джунгли, где царят дикие законы, где люди доведены до скотского состояния. И тому, кто туда попал, нет дороги назад, в Москву с театрами, музеями, выставками, ему остаётся заживо гнить здесь до своего конца, если минует его ещё один крутой жребий судьбы: тюрьма или Сибирь.

Зубов вспомнил, каким злобным зверёнышем глядел на него шестнадцатилетний Митька, которого жизнь в «колидорах» выучила, что все кругом – враги и верить никому нельзя, потому что – какие ни произносишь слова – в итоге всё равно облапошат, обругают или побьют.

Неизвестно откуда появившийся Зубов был для него, естественно, чужаком, и потому ничего хорошего от него ждать не приходилось.

Он и сегодня встретил Зубова, враждебно сверкая одним глазом, потому что другой заплыл чудовищного размера фиолетовым синяком. Мария вскочила, растерянно запричитала:

– Вы? А я уж и не чаяла, что придёте!

Зубов вываливал на стол принесённые продукты: хлеб, колбасу, печенье, конфеты.

– Это вам.

– Правда? – она всплеснула руками. – Да зачем же? Столько денег потратили, господи!

– Ничего-ничего, не так уж и много. – Зубов положил на стол ещё и ассигнацию. – Тоже вам. Я же обещал. Тут мне повезло. Немного разжился. Так что не обеднею.

Мария не знала, куда деть свои руки.

– Господи, Сергей Васильич, что же вы стоите. Присядьте, я сейчас хоть чайку согрею.

– Не беспокойтесь, Мария, – отказался Зубов. – Да и некогда мне. Спешу. Лучше расскажите, как живёте? Как фабрика?

– Да что рассказывать? Всё так же. Штрафами замучили. Да вон ещё горе моё, – она повернулась к сыну. – Как только глаз не выбили?! Кто-то из взрослых мужиков назвал меня плохим словом, а он вступился.

– Я его убью, – зло бросил Митька.

– Я тебе «убью»! В тюрьму захотел?

– Всё равно убью.

– Вот видите! – Мария в полном отчаянии смотрела на гостя. – Уже и ножик приготовил.

Зубов повернулся к парню:

– Точно?

Парень кивнул.

– Дай.

– Ещё чего, – ощетинился Митька.

– Дай. – Сергей требовательно протянул руку, и Митька нехотя достал из кармана и положил ему в ладонь финку с искусно сделанной наборной ручкой. Зубов хотел спрятать её в карман, но, чуть подумав, протянул её Марии: – Спрячьте. А ты иди сюда, садись, – сказал он Митьке. – Давай поговорим по-мужски.

Парень нехотя сел на расшатанную табуретку.

– То, что за мать вступился, – хорошо. Хвалю.

Мария испуганно посмотрела на Зубова. Митька – с недоверием.

– Мужчина честь женщины обязан оберегать. Раньше за это на дуэль вызывали. Пушкин Александр Сергеевич, великий русский поэт, слышал о таком? – спросил он Митьку, тот неуверенно пожал плечами. – Услышишь ещё, – продолжал Зубов. – В следующий раз принесу тебе его книжку из библиотеки. Так вот Пушкин за честь своей жены стрелялся с французом Дантесом.

– Убил? – вдруг спросил Митька.

– Нет, к сожалению…

– А я этого гада всё равно убью.

– А тебя – в тюрьму, – вставила Мария.

– И пусть. – Митька отвернулся.

За стенами комнаты жили своей буйной жизнью «колидоры». Зубову стало грустно. Он-то скоро уйдёт отсюда. А эти двое останутся. Что их ждёт? Ну, Мария, судя по её худобе и чахоточному покашливанию, долго не протянет. А какой жребий ждёт Митьку?..

– Ты пойми, Дмитрий, – заговорил Зубов, – прежде, чем что-то сделать, надо обязательно подумать и взвесить. Вот ты говоришь: «всё равно убью».

– Убью, – упрямо мотнул головой Митька.

– И получишь срок. Себя-то накажешь – это ещё полбеды. Всё-таки сядешь за дело. А мать за что будет страдать? Она-то будет тоже наказана. Из-за чего лишится сна и покоя? Из-за сыночка любимого. А как ей будет тут одной в «колидорах»? Кто её защитит?

Мария промокнула глаза платком. Митька опустил голову.

– Так что убивать этого подонка не следует. Себе дороже. Но и прощать нельзя. Спросишь, что делать?

Митька не спросил, но в его единственном глазу Зубов читал этот вопрос.