Полицейский и философы

— Думаю, что сегодня беспокою вас действительно в последний раз, — произнес, не садясь, Йеллинг. — Наше расследование не привело ни к каким результатам. Мы собираемся отправить дело в архив.

Наконец Джереми собрался предложить ему сесть и, указывая на стул, процедил сквозь зубы:

— Садитесь.

Можно было подумать, что Йеллинг — обвиняемый, а Стивы — судьи. Они уставились на него с холодной враждебностью, полностью предоставив его самому себе, не давая никакой зацепки для продолжения разговора.

— Во всяком случае, закончено мое расследование, — немного помолчав, продолжал инспектор, подчеркивая последние два слова и внимательно следя за выражением лица каждого из сидящих за столом. — Теперь начнется настоящее полицейское расследование. Я попробовал обратиться к вашей любезности, к вашим добрым чувствам, но все было тщетно. Теперь закон будет действовать так, как ему положено. Я пришел вас об этом предупредить. Полагаю, что будет выдан ордер на ваш арест, мистер Стив, — проговорил он, обращаясь к Оливеру. — Я противник подобных методов, но полиции некогда заботиться о тонкостях.

То и дело с улицы доносилась, негромко, но отчетливо, мелодия песенки о Полли, исполняемой на губной гармонике. Она не мешала разговору, но звучала достаточно ясно, заставляя прислушиваться.

— Я знаю, — терпеливо продолжал Йеллинг, пытаясь побороть чувство смущения и неудобства, вызываемое язвительным молчанием Стивов, — что вам всем что-то известно относительно гибели Люси Эксел и Жеро. Не хочу сказать, что вы замешаны в убийстве. Я только говорю, что вы могли бы предоставить нам очень важные сведения, а вы их намеренно скрываете, затрудняя таким образом нашу работу. Я всячески, но никогда не прибегая к грубым методам, старался убедить вас заговорить, но вы не желали что-либо рассказать. Теперь следствие веду уже не я, оно перешло в руки капитана Сандера — начальника Центрального полицейского управления. Поэтому будет лучше, если вы скажете все, что знаете, не заставляя полицию прибегать к ее не самым лучшим методам.

Было уже шесть. В окна по-прежнему лилась далекая музыка, навевавшая воспоминания о маленьком селении, тихих рассветах, навеки утраченном светлом счастье…

— Ордер на арест моего брата? — спросил Джереми Стив. На лице его застыло обычное выражение непримиримого упрямства. — И почему же?

— Потому что власти находят странным его бегство, когда он был вызван в полицию, — спокойно ответил Йеллинг. — Лично я не вижу тут ничего особенно странного, и я бы его не арестовывал, но мое начальство думает по-другому.

— Ах, вот как! — произнес Джереми с неожиданной яростью, внезапно утратив свою непоколебимую бесстрастность. — Вы не посмеете арестовать кого-либо из Стивов.

Йеллинг без тени иронии уточнил:

— Я-то действительно не осмелился бы. Но арестую его не я, а капитан Сандер.

— Вы не можете этого сделать! Он ни в чем не виноват!

— Возможно. Но властям нужны доказательства, — пробормотал инспектор, внимательно следя за каждым движением Джереми.

— …И что это там еще за музыка! — закричал Джереми. — Хватит, прекратите!

Йеллинг молчал. Оливер Стив сидел, обхватив голову руками, уставившись на геометрический рисунок клеенки. Лесли Стив и Кэрол молча и неподвижно присутствовали при этой сцене.

А мелодия продолжала звучать. Короткие паузы еще больше усиливали выразительность неотвязчивого мотивчика. В большой темной, полупустой комнате Стивов с застоявшимся, душным воздухом, пропахшим пылью, старьем и кухней, эта внешне веселая, а потаенно грустная мелодия не могла в конце концов не пронять даже самые зачерствелые и бесчувственные души.

— Эту песенку всегда играют в «Караван-холле», — пробормотал Йеллинг, словно разговаривая сам с собой.

— Но здесь мы, слава богу, не в «Караван-холле», — спокойно ответил Лесли Стив и презрительно усмехнулся.

Между тем Джереми Стив успокоился после своей последней вспышки и обратился к Йеллингу:

— Однажды вы меня спросили, что я думаю относительно смерти Люси и Жеро. Я вам ответил, что мне об этом ничего не известно.

— Вы мне сказали неправду, я это знал.

— Действительно, я вам солгал. Я солгал, как и мой брат…

Оливер Стив на мгновенье поднял на него глаза, а затем, по-прежнему сидя, обхватив голову руками, вновь принялся разглядывать рисунок клеенки.

— Он вам не сказал того, что думал, потому что это для него было слишком ужасно. Но теперь пора все раскрыть.

Не проявляя нетерпения, Йеллинг приготовился слушать.

— Люси убила Жеро, чтобы забрать его деньги. Чтобы не осталось следов, она перевернула и подожгла машину. Потом убежала с портфелем. У моста через Девилиз, в темноте, в спешке, она, наверно, поскользнулась и ударилась головой о какой-нибудь камень. — Джереми Стив немного помолчал, потом сделал какой-то неопределенный жест, разводя перед собой большими, грубыми, узловатыми и волосатыми руками. — Вот что мы думали о Люси. И по этой причине Оливер хотел избежать ваших расспросов, чтобы вы его не вынудили сознаться в страшном преступлении, совершенном его женой…

Глаза у Джереми загорелись, как тогда на лекции,

когда его слушал Йеллинг, каким-то безумным огнем.

— Брат совершил ошибку, женившись на этой женщине, — продолжал он, — ошибся, приведя ее в наш дом, думая, что сумеет ее спасти! Но имя Стивов не запятнано, ибо я отказываюсь считать Люси Эксел членом нашей семьи. Однако ее вина глубоко ранит нам душу. Брат страдает, он полностью искупил свою ошибку. Отчасти мы все искупаем свою ошибку: мы недостаточно решительно воспротивились этому браку. Она была жадна до денег, мы все можем это подтвердить: она ходила просить их у Жеро, потому что не могла смириться с нашей бедностью, — жизнь в этом доме казалась ей замкнутой, жалкой, она жаждала другой жизни — далеко отсюда, в городе, в общественных местах, где рекой текут деньги и царит порок. Однажды Жеро ей сказал, что должен поехать в Конкорд с большой суммой денег, чтобы заключить там очень крупную сделку. Она попросила взять ее с собой, сопровождать его… Не так ли, Кэрол? — обратился он к сестре. — Хватит об этом молчать, хватит стесняться! Это правда или нет, что она тебе сказала о том, что узнала о намерении Жеро поехать по делам с большой суммой денег и говорила об этих деньгах с нескрываемой жадностью? Отвечай!

Кэрол Стив, бледная, с лицом, осунувшимся от нервного напряжения, ответила:

— Да, она мне это говорила.

— …И, когда мы узнали о смерти Жеро, мы посмотрели друг другу в глаза и все поняли. Это сделала она, Люси Эксел… — Джереми, произнося это имя, сделал жест, выражающий бесконечное презрение, и продолжал: — Вот, что мы хотели вам сказать. Теперь мы сказали, и вы все знаете…

Лесли Стив потряс седой бородкой, желая что-то добавить, и Джереми тотчас дисциплинированно замолчал из уважения к старшему.

— Мы молчали отчасти также из-за жалости к покойной. Нам хотелось, чтобы полиция сама установила виновность Люси Эксел… чтобы это исходило не от нас…

— Поэтому тогда вечером вы отправились на берег реки? — спросил Йеллинг, слушавший их с крайним интересом.

— Да, поэтому, — признался Лесли Стив. — Я знал, что должен сказать вам правду, но никак не решался. Я не так суров, как мой сын. Мне было жаль Люси, даже после того, что она натворила. Плохое воспитание, безрадостная жизнь в приюте сделали ее такой, какой она была…

Губные гармоники, звучавшие где-то неподалеку от дома Стивов, после долгой паузы вновь заиграли неотвязный, могущий свести с ума мотивчик. «Ах, моя Полли, ах, моя Полли. Ну когда же ты скажешь мне «да»?..» Йеллинг встал, подошел к окну с левой стороны дома, немного приподнял жалюзи и поглядел в сторону кустиков, где расположились двое музыкантов из «Караван-холла». Обвел взглядом и пустырь перед домом. Уже близился вечер, горячий золотистый диск солнца начинал тонуть в серой мгле сумерек. От распростершейся вокруг пустынной равнины, хотя земля была выжжена и бесплодна, веяло миром и покоем. В такую минуту можно было понять, почему Стивы так любят свой дом. Йеллинг обернулся, только услышав, что кто-то заговорил. Это была Кэрол.