Избранное

Кухар отбросил стул и медленной поступью направился к двери. Губы его сжались в полоску, он вытащил из кармана нож.

— Присмотри за женой, — сквозь зубы бросил он столяру, — а я положу конец этому… разрази меня гром!

Но прежде чем он успел дойти до порога, жена разгадала его намерение. Она кинулась к двери и загородила ее собою, пытаясь оттеснить Кухара в глубь комнаты.

— Нет и нет, нипочем не пущу! Одумайся, что ты! Погибели себе ищешь!.. — кричала он сквозь слезы.

С ней нельзя было совладать. Она бросилась на пол перед дверью, кусалась, отбивалась руками и ногами, никого не подпуская к себе; тело ее билось, будто в падучей.

Мужчины с угрюмыми лицами сели за стол. Глубокая тишина окутала дом, похоже, что крики на этот раз не разбудили спящих. В глубине комнаты теплилась свеча, колышущийся желтый язычок пламени не разгонял тьму в стылых углах. Постепенно женщина успокоилась и, сжавшись в комочек, приткнулась у постели. Без слов, без движения замерли все трое, и если им ненароком случалось встретиться взглядом, они тотчас отводили глаза. Тишина была такой ненарушаемой, что женщина вздрогнула от слабого потрескивания свечи.

— Смотри, смотри, дитя плачет… наши грехи искупает, — вдруг разрыдалась она и закрыла своим телом дочку. Кухар же нагнулся над колыбелью: у младенца из-под опущенных век тоже катились слезы.

И снова повисло тяжелое, ледяное безмолвие. Люди сидели, боясь шевельнуться, и как бы караулили друг друга. За окном клубился густой туман, мощные дуговые фонари над железнодорожными путями подобно далеким, затухающим звездам отбрасывали слабый, тусклый свет. Издалека, из непроглядного мрака пробился приглушенный гудок паровоза.

— Вроде как посветлело в комнате, — вдруг нарушил молчание Кухар и пристально огляделся по сторонам.

— Откуда ему взяться, свету? Полночь еще не наступила, — возразил столяр.

И снова замолкли все трое, только у женщины время от времени вырывались сдавленные всхлипывания. Девочка лихорадочно металась в постели.

Кухар внезапно вскочил со стула и вытянутой рукой указал на стену.

— Туда… туда смотри, — тихо отрывисто произнес он. — Видишь часы?.. Раньше их нельзя было разглядеть в потемках, а сейчас я вижу явственно… без восьми минут двенадцать.

Столяр, вытянув шею, молча уставился на стену. Женщина села в постели, прижимая к себе беспокойно мечущегося ребенка.

По комнате разливалось призрачное желто-зеленое сияние. Свеча померкла. Какой-то светящийся туман лениво, медленно и бесшумно обволакивал стены, и неясно было, откуда шел свет. Определенно не от окна, потому что снаружи была непроглядная тьма. Контуры мебели расплывчато колыхались, предметы словно утратили четкость очертаний и, чуть заметно подрагивая, терялись в светящемся полумраке. Пламя свечи мерцало, не давая света, и непрестанно потрескивало. И словно бы все пришло в движение в этом световом тумане; Кухару показалось, что столяр, покачиваясь, сидит на стуле, картина на стене тоже чуть заметно плыла вверх и в сторону. Перепуганные до смерти, не отваживаясь шевельнуться или обронить хоть слово, люди молча смотрели друг на друга.

Вдруг женщина вскрикнула и вскочила на ноги.

— Зеркало… свет идет от зеркала! — воскликнула она, указывая рукой. Мужчины тоже повскакивали с мест и, как по команде, воззрились на зеркало.

Столяр потом уверял, будто в эту минуту услышал скрип ступенек на лестнице. Но Кухары ничего не слышали.

Не успели часы пробить полночь, как панический вопль вырвался у всех троих людей, смотревших на зеркало.

А в зеркале в этот миг внезапно обозначилась какая-то человеческая фигура. Появилась она у левого края, расплывчатая, едва различимая, но затем стала проступать все четче, и вот она с сонной медлительностью поплыла к правому краю зеркала. Отображение в зеркале перемещалось, хотя поза человеческой фигуры оставалась неизменной: голова чуть наклонена вперед, ноги составлены вместе. Что скрывалось за человеческой фигурой в глубине зеркала — на этот счет мнения свидетелей разошлись. Жена Кухара видела только человеческое лицо, только за ним она следила и ничего другого не могла вспомнить. Сам Кухар утверждал, что в зеркале отражалась их комната и что человеческая фигура перемещалась на фоне знакомой обстановки. Столяр же, чей рассказ был особенно сбивчив и по-детски бессвязен, уверял, будто не только слышал скрип ступенек, но и видел подъезд, а человеческая фигура скользила вниз по лестнице, и якобы он, столяр, даже разглядел в зеркале разбитое стекло в чердачном оконце.

Отображение двигалось механически, как неживое, и медленно скользило к противоположному краю зеркала. В момент своего появления фигура была расплывчатой и туманной; приблизившись к середине зеркала, отображение обрело четкие контуры и даже увеличилось в размерах, а на второй минуте этого феноменального явления можно было распознать лицо Диро и его высокую сухощавую фигуру. Руки его безжизненно свисали по бокам, в правой поблескивал длинный нож. Голова склонилась на грудь, и лишь по белкам глаз было видно, что пугающе мертвенный взгляд его обращен кверху. Взгляд этот запомнился всем троим.

Миновав середину зеркала, отображение снова уменьшилось в размерах и потускнело. Но вот оно достигло края зеркала, и постепенно за рамой исчезли левая рука и левая половина туловища, затем голова и, наконец, вся фигура. Дольше всего виднелся длинный сверкающий нож, зажатый в правой руке Диро; стальной отблеск его медленно затухал и уменьшался, но последняя светящаяся точка была видна в зеркале еще несколько минут.

Когда же и эта точка угасла, потонув в неясной глубине зеркала, раздался глухой треск: зеркало раскололось ровно посередине.

На следующий день выяснилось, что той же ночью раскололись все зеркала, какие были в доме. Однако при каких обстоятельствах это произошло — появлялось ли в других квартирах зеркальное отображение Диро, — установить было невозможно, потому что все жильцы спали. Привратница, правда, не ложилась, но в комнате у нее не было настенного зеркала, одно лишь надтреснутое ручное зеркальце валялось в каком-то ящике комода. Но, судя по всему, отображение не любило надтреснутых зеркал.

Было примерно четверть первого, когда у Кухаров исчезло отображение, а зеркало раскололось пополам. Женщина в глубоком обмороке лежала на полу, а мужчины, обливаясь холодным потом, уставились один на другого, и стоило им на миг отвести глаза, как они снова искала взглядом друг друга. Теперь комнату освещало лишь желтое пламя свечи.

Собравшись с духом, мужчины тщательно обследовала все ходы-выходы в квартире. Окна и двери оказались заперты, даже кухонная дверь. Видимо, столяр машинально запер ее за собой, когда ворвался к Кухарам. По всей вероятности, действовал он бессознательно, потому что и сам не мог припомнить, как он очутился в этой квартире и запер ли за собой дверь. Но другого объяснения не было: ведь с момента появления столяра никто не выходил из комнаты и никто из посторонних не мог пробраться в кухню, иначе бы его непременно услышали. Да и нельзя было выйти из квартиры, если дверь оказалась запертой изнутри. Комнату и кухню Кухар обыскал еще среди ночи, осмотрел каждый уголок-закуток и каждый шкаф, в бессильной ярости стократ заглядывая во все подозрительные места, но ничего не обнаружил. И блекло-серое утро не пролило света на события в проклятой квартире!

Примерно около часа ночи Кухар опомнился от болезненного страха. Свеча догорела дотла, пришлось зажечь новую. Туман за окном рассеялся, и фонари у железной дороги отбрасывали в комнату слабый, дрожащий отсвет. Редкие порывы ветра обрушивались на оконные рамы, изо всех щелей тянуло ледянящим холодом. Женщина по-прежнему без чувств лежала теперь на кровати, куда ее перенесли; столяр недвижно застыл на том самом стуле, на который он опустился, дрожа всем телом, когда зеленоватое сияние угасло в комнате. И с тех пор он сидел не шелохнувшись, лишь голова у него время от времени судорожно подергивалась.