Золотая скрижаль

— Благородного эфенди из прекрасного города Самарканда, — со всей искренностью ответил мальчик.

— О, хитрый кочевник, нечего прикидываться слабоумным. Отвечай прямо на мои вопросы и не вздумай увиливать и запутывать правосудие и чиновников святейшего эмира, — зло прошипел тщедушный человек.

По телу Еркина пробежали мурашки. Судя по всему, чиновник не понимал и не хотел понимать Еркина, и у него не было никакого желания узнать правду. Однако после некоторого молчания мальчик собрался с силами и решился защищаться.

— Я сопровождал в Шахрисябз эфенди из Самарканда. Увы, не знаю его имени. Но знаю, что он владел серебристым аргамаком по имени Арслан, которого ему подарил отец. По пути в Шахрисябз эфенди заехал в небольшое горное селение. А я в это время ожидал в пещере недалеко от перевала Тахта-Карча. Тем же вечером лошадь Арслан принесла в пещеру окровавленное тело эфенди.

Чиновник эмира с ненавистью посмотрел на Еркина, а потом произнес:

— Как ты смеешь рассказывать сказки?

— Но я говорю вам сущую правду, — пылко возразил мальчик.

Тщедушный человек поморщился, а потом приказал стражнику отвести Еркина обратно в зиндан.

Прошло много дней, а вскоре Еркин совсем потерял ощущение времени. Из решетчатой отдушины, рядом с которой его разместил добрый старик-узник, он видел кусочек неба. Теперь оно почти всегда было серым. Шли дожди, а потом тяжелыми неуклюжими хлопьями повалил снег. Птицы больше не пели.

В один угрюмый зимний день Еркину сообщили, что он обвиняется в убийстве тюре Алима Салимбека Карима, которого мальчик сопровождал из Самарканда в Шахрисябз, и которого якобы убил, когда тюре спал в пещере недалеко от перевала Тахта-Карча. А убил с той целью, чтобы забрать у достопочтенного тюре прекрасных аргамаков, серебристого и буланого. Еркину объявили, что его казнят.

Мальчик не понимал, как могла произойти такая несправедливость. Ему было одновременно страшно и горько. Он вспомнил, как в Бухаре казнили узников Арка. Неужели и его ждет та же участь? Перед глазами возникла картина хрипящего и бьющегося в судорогах осужденного, которому перерезал горло палач. Но так ли страшна боль? Ведь она проходит, как и всё в жизни. Страшно перенестись в другой мир. Какой он, этот переход? Быть может еще ужасней, чем земная боль. Попадет ли он в лучший мир, заслужил ли его, или его ждет ад? Раньше он не представлял себе, что это такое. Старик-узник говорил, что, если Еркин никого не убивал и не грешил, тогда нечего бояться, он попадет в джанну[4] — дивный сад.

— Там под тенью изумрудных деревьев будешь пить сладчайшие напитки и есть вкуснейшую еду, — успокаивал его старый узник.

А дедушка Кайрат говорил когда-то Еркину, что в смерти нет ничего страшного, что умерший человек просто воссоединяется со своими предками. Так может не стоит бояться казни, если есть другой мир, намного лучше земного? В нем, наверное, нет места страху, страданиям, предательству и несправедливости. Так думал бедный мальчик.

Кроме Еркина в зиндане было еще несколько заключенных, приговоренных к смерти.

Один из них посетовал:

— Я подвергался разным пыткам, но самая страшная из них — ожидание смерти. Сама смерть будет для меня облегчением. Скорее бы уже…

На что старик-узник сказал:

— Нас всех приговорили к смерти в тот самый час, когда мы вступили в этот мир. И кровожадного разбойника, и луноликую девушку в самом расцвете, и даже святейшего эмира. Приговор может быть приведен в исполнение в любую минуту и любым способом. Может оттого нет на этой земле человека, который бы ощущал полное счастье, будь он даже самым сытым и богатым. Счастливы только отрешенные от мира сего.

Наверное, бедный старик, который всё время был добр к Еркину, предчувствовал, что скоро ему придется умереть. Через несколько дней он скончался. От старости или от тяжелых условий тюрьмы, никто не знал.

Один из узников сошел с ума. Его крики и вопли терзали их как днем, так и ночью. Потом стражник вложил ему в рот деревянную распорку, но стоны несчастного и неистовое бряцанье цепями постоянно будили по ночам. Когда же наконец безумного повели на казнь, у всех вырвался вздох облегчения.

Иногда Еркину снились кошмары, а иногда его уставшая душа спала так мирно и безмятежно, что его не будили ни громкие голоса заключенных, ни грохот тяжелых засовов темницы, ни даже укусы клопов. Мальчику казалось, что его грел теплый пушистый манул.

Джулас всё также прилежно снабжал Еркина рисом и сухими фруктами. Еркин теперь думал, что зря подозревал молодого сарта в предательстве. Мальчик надеялся, что Джулас также заботился о мануле и об Арслане. Аппетита у Еркина не было. Он отдавал половину своей еды другим заключенным. Он сильно похудел, у него часто кружилась голова, а мысли путались. Недомогание стало его благословением. Не осталось сил думать о смерти, и страх больше не терзал душу. Из отдушины он видел, что небо снова стало ярко голубым, а по утрам его будил веселый щебет птиц. Там на свободе царствовала весна.

Однажды Еркин услышал грохот тяжелого затвора. Ему казалось, что на сей раз грохот сильнее обычного, и у мальчика почему-то екнуло в сердце. Непонятное предчувствие, появившееся у него, не было ужасным, скорее наоборот.

Стражник подошел к Еркину, схватил за руку и повел по длинным темным коридорам. Мальчик снова оказался в просторном чистом помещении, в котором его когда-то допрашивал тщедушный человек. На этот раз Еркина приветствовал другой чиновник — молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой.

— Благодари Аллаха, по воле которого, правосудие смогло разобраться в этом темном и сложном процессе. Эмир пересмотрел твое дело и заключил, что ты невиновен. Так что отныне ты свободен. Наш благородный правитель также решил простить твой побег из бухарского зиндана. Так как ты еще слишком молод, он верит, что ты образумишься. Молись же за всемогущего и справедливейшего эмира.

Ошеломленный Еркин сначала ничего не сказал, но потом слабым дрожащим голосом спросил чиновника:

— А кто же убил эфенди?

— Алима Салимбека Карима, которого ты сопровождал из Самарканда в Шахрисябз, убил страшный заговорщик. Его долго мучила совесть, после чего, видимо, устрашившись гнева Аллаха и ждущих его адских мучений, он приехал в Бухару и признался в своем преступлении. Его бросили в бухарский зиндан и в начале февраля казнили.

— Скажите, пожалуйста, как его звали, — поинтересовался Еркин.

— Его звали Ирфан. Он скрывался под видом дервиша.

— Ирфан… — в изумлении прошептал мальчик, но больше ни слова не сказал чиновнику эмира.

Еркина выпустили из тюрьмы и вернули домбру. Мальчик дошел до базарной площади, где долго в оцепенении стоял на ослабевших ногах, слушая крики торговцев, шум толпы и возмущенный рев тяжело навьюченных верблюдов.

[1] Тускиизы — у казахов настенные ковры с вышитым орнаментом.

[2] Улем — признанный знаток теоретических и практических сторон ислама, а также уважительное прозвище ученого человека.

[3] Харамзаде (перс. и узбекский) — ругательное слово, означающее незаконнорожденный, а также пройдоха, плут, мошенник.

[4] Джанна (араб. «сад») — в мусульманской мифологии наиболее частое обозначение рая.

7

Глава 7. Письмо, проясняющее события прошлого, запутывает еще больше

Еркин направился к городскому саду. На деревьях уже показались первые нежно-зеленые листочки, игриво и бойко перекликались между собой птицы, воздух был необыкновенно свеж и почему-то пах разрезанным арбузом. Природа радостно просыпалась. C тех пор как мальчик покинул родные края, прошел почти год.

Еркин искал старое дерево, в дупле которого спрятал скрижаль. Он отчетливо помнил мощное трехствольное тутовое дерево. Вскоре он отыскал его. Мальчик опустил руки в дупло, но скрижали не было.

— Как это могло случиться? — прошептал он в отчаянии, хватаясь за голову.