Страница 12 из 29
Еркин попросил Арслана скакать, что было сил.
— О прекрасный Арслан, знаю, что не исполнил обещания. Как только достигну Карши, буду вести переписку с Амирой. Она должна пролить свет на тайну смерти эфенди.
— Вижу, маленький человек, что ты ничего не смог узнать. Буду терпеть. У меня предчувствие, что мы раскроем, кто убил моего господина. И произойдет это неожиданно.
Ирфан лежал на волчьей шкуре, смотря на высокое ясное небо. Манул спал на мягкой траве, а ослик мирно пасся рядом.
— Что, тюре[1], — поинтересовался у Еркина дервиш, лежа на земле и позевывая, — успешна была твоя поездка?
— Собирайтесь, пожалуйста, мы едем в Карши, — сухо ответил ему мальчик.
Дервиш медленно и с неохотой поднялся и сел на осла. И они поскакали обратно в Шахрисябз.
После ночевки в родном городе Тамерлана Еркин и дервиш отправились в Карши. Путь их был долгим. Прошло несколько дней. Очертаний гор больше не было видно. Они ехали по равнине, частями пустынной, частями с перемежающимися полями и садами, орошаемыми полноводной рекой Кашкадарьей. Рядом с возделанной землей изредка встречались селения. В них Еркин покупал провизию для дальнейшего путешествия.
— Ирфан, как вы, дервиши, путешествуете без денег? — спросил Еркин.
— Нет ничего проще, — ответил Ирфан. — Летом и осенью питаюсь плодами деревьев и ягодами. У меня всегда в запасе несколько лепешек, которыми меня угощают добрые жители селений и городов. А воду набираю в реках, ручьях и арыках. Человеку немного нужно. А те, кто копят и окружают себя богатством и роскошью, полны иллюзий. Жизненный путь так короток — не успеешь оглянуться, как придет разрушительница всего живого и позовет в другое путешествие: в мир иной, куда не возьмешь ни богатство, нажитое при жизни, ни славу, ни высокий чин. Посмотри на животных и птиц. Природа не оставляет их без пропитания. У них есть свобода, о которой человек может только мечтать. Но не сам ли человек загнал себя в сети? Не он ли создал власть чиновников и сарбазов и придумал деньги, которые вместо того, чтобы освобождать, еще больше закабаляют.
Еркин внимательно слушал дервиша. А потом сказал:
— Мне кажется, что человек теряет свободу, когда выбирает оседлую жизнь. Мы, кочевники, всегда чувствовали себя свободными. Мы не привязаны к определенному месту, к земле. Так что никакие чиновники и сарбазы эмира не смогут нам ничего навязать.
— Может и так… Хотя, думаю, чиновники доберутся и до степи. Они такие ненасытные — их власть распространяется всё дальше и дальше. Даже бескрайние просторы суровых степей не ускользнут от их алчных глаз.
Они беседовали, сидя у реки, отражающей в своей воде последние лучи заходящего солнца. Сухой тростник тихо покачивался на ветру, а высоко в небе журавли летели на юг.
С наступающими сумерками стало холодно. Разожгли костер. Еркин подогрел в котелке чай, бросив баранье сало, чтобы напиток стал питательным. Когда-то он сидел так у родной юрты, слушая при закате рассказы аксакалов о былых временах, о храбрых батырах, о дереве жизни и о вещей птице Самрук[2].
Нашим путникам не всегда приходилось ночевать под открытым небом. Иногда гостеприимные жители кишлаков приглашали их переночевать в свои дома. Однажды их приютили в маленьком кишлаке, в котором проходила свадьба. Каких только угощений наши путники не перепробовали! Их накормили душистым пловом с бараниной, приправленным изюмом и слегка политым терпким гранатовым соком. Они вкусили богатую шурпу[3], заправленную катыком[4]. На праздничном дастархане[5] были и всевозможные пирожки, как мясные, так и постные, свежие дыни, арбузы и сушеные фрукты. Изюм из самых разных сортов винограда, урюк и вяленные на солнце дыни. Угощали и сладким миндалем, и жаренными фисташками. А к чаю подавали тающие во рту баурсаки[6] и медовую катламу[7]. После того как Еркин исполнил несколько песен на домбре, а манул станцевал под его аккомпанемент, добрые жители селения дали нашим путникам с собой в дорогу пирожков с бараниной, а манулу несколько пиал изюма.
Еркин находил особое удовольствие, когда им приходилось ночевать на природе, особенно если видел над собой огромное ночное небо, полное звезд. Именно тогда мальчик вспоминал свой аул, и к нему приходило то чувство свободы, умиротворенности и гармонии с самим собой и природой, которым была наполнена его душа на родине.
Одним ярким солнечным утром, проснувшись рядом с бахчей, наши путешественники увидели работающего крестьянина. Заметив их, он подошел и спросил:
— Вижу, что ночевали под открытым небом. Мой дом рядом. Прошу вас, заходите.
Отказываться от гостеприимства хозяина было невежливо. Последовав за крестьянином, они оказались в селении домов на двадцать. Слепленные из глины, низенькие одноэтажные строения выглядели убого и однообразно. Они зашли в бедное жилище. На земляном полу не было даже циновок. У казана с углями сидел насупившийся мальчик лет шести и грел ноги. Он даже не посмотрел на зашедших в дом гостей.
— Ахмет — мой единственный сын, — стал объяснять крестьянин. — Он не говорит. Когда мальчику исполнилось три года, умерла его мать, и с тех пор он стал замкнутым и никогда не смеется.
Крестьянин принес похлебку из джугары[8] и айран, а потом разрезал большую дыню, которая оказалась необыкновенно сладкой и душистой.
— В прошлом году засорились арыки, вода не проходила на бахчу, и мы лишились почти всего урожая. А в этом году урожай удался на славу. Дыни и арбузы особенно сладки. Так и в жизни: бывает так горько, что даже смерть не кажется страшной. А потом пригреет весеннее солнышко, зацветут абрикосы и персики нежными розовыми цветочками — душа возрадуется и запоет вместе с птицами.
Еркин достал из походного мешка чай, купленный на шахрисябзском базаре, и они еще долго беседовали, попивая пряный золотистый напиток. Потом мальчик заиграл на домбре, да так воодушевленно, что даже ленивый манул сам без просьбы мальчика не удержался и принялся танцевать. И выплясывал на сей раз от всей души. Манул представил перед собой просторную вольную степь, слегка припорошенную первым снегом. Мохнатые мягкие хлопья тихо кружились перед большими зелено-желтыми глазами манула, а вместе с ними кружился и он.
Угрюмый сын крестьянина с изумлением смотрел на вертящегося в танце манула. А когда дикий кот грузно повалился на пол, маленький мальчик звонко засмеялся, и, указывая пальцем на манула, пролепетал:
— Толстая кошка танцует…
Все удивленно посмотрели на мальчика. А его отец, всплеснув руками, бросился обнимать сына.
— Он заговорил! — закричал счастливый крестьянин.
Так ненароком Еркин и манул подарили неожиданную радость бедной семье.
На следующий день они снова тронулись в путь. Теперь рядом с дорогой им больше не встречалось ни полей, ни селений. Под вечер они набрели на заброшенный кишлак, где и решили заночевать. Земля была сухой и бесплодной. Неудивительно, что люди покинули обиженное природой место. Путники разместились в полуразрушенном глиняном жилище. Крыша в нескольких местах прохудилась, а через отверстия струился холодный лунный свет. Ночь была зловеще тихой. Казалось, они одни в целом мире.
Едва начало светать, как Еркин проснулся от страшной боли в ноге. Он так стонал, что разбудил Ирфана. Дервиш зажег факел и поднес к ступне мальчика. Ступня немного распухла. Внимательно присмотревшись, Ирфан заметил две маленькие черные точки.
— Тебя укусила змея, — прошептал дервиш.
Недолго думая, Ирфан накалил нож и сделал глубокий надрез на месте укуса. Еркин скрючился от нечеловеческой боли. Дервиш согрел воду и поил его странным горьким темно-коричневым чаем, после которого мальчик погрузился в тяжелые грезы.
Над Еркином нависло свинцовое небо, стало так душно, что он еле дышал. Сверкнула молния и гигантская птица вылетела из грозовой тучи. Ее оперение, переливаясь всеми цветами радуги, излучало такое сильное сияние, что Еркина на несколько секунд ослепило. Птица подлетела совсем близко к нему, и тогда мальчик с ужасом разглядел, что у нее — тело хищного зверя, а из клюва-пасти торчат острые клыки.