Страница 10 из 41
Но и по этому штреку добраться до места не удалось — путь преградил завал из крепежного подтоварника. Пришлось свернуть опять.
Под ногами угадывались засыпанные породой рельсы, трубы.
— Кладбище оборудования! — заметил корреспондент.
— Битва не битва... а добра захоронено много! — возмущался специалист.
Штрек закончился сбойкой — узким, сочившимся водой лазом. Здесь пальто специалиста окончательно перекрасилось, и все усилия отчистить въедливую угольную грязь были напрасными.
Сбойка привела в неоконченную монтажом компрессорную. В тусклом свете шахтерских ламп тут возились двое рабочих.
— Монтируете? — спросил их корреспондент.
— Монтировали вчера, сегодня ломаем, — буркнул в ответ тот, что был постарше.
— Как так?
— А вот так. Начальство в шахты не заглядывает, все по чертежам да схемам. А тут, вишь, жилу с боков повыбрали, расчищать стали, крепи и треснули, лава пошла... И аминь!
Корреспондент вынул блокнот:
— Сколько же стоил монтаж?
— Тысяч десять, если не больше.
— Разборка? Потери?
— Пиши — пять, не ошибешься. Да ведь и не нужна была она тут, компрессорная-то. Говорили: на молоток работать нельзя — сыплется. «Начальству виднее». Вот и получается: в забоях воздуха не хватает, лампы не горят, люди задыхаются, а трубы вентиляции здесь захоронены. Много ль возьмем обратно — не знаю!
Записал корреспондент слова рабочего.
Не прошли ста метров — новый завал, та же история: засыпанные трубы, шланги.
Через другой, еще более грязный лаз проникли в забой Суворова. «Перекур» продолжался... Корреспондент не понял сразу, что происходит.
— А то и происходит, что припухаем без путей, — прогудел из вагонетки Суворов.
— Не проложили?
— Сняли.
— Зачем?
— Спросите десятника.
— Зятька в газете пропечатать решил, — вставил Маркелов. — В забой зятя и рельсы пошли.
Из лаза высунулась взмокшая лысина десятника Курапова.
— Ты что же, — набросился он на Маркелова. — Дороги не знаешь?! Люди прилично одетые, а ты...
— Ничего, — сказал корреспондент, — такая грязь отчищается. Пожалуйте сюда!
Не так-то просто было тучному десятнику пролезть в узкую щель. По багровому, словно ошпаренному кипятком лицу его струился пот, с куртки полетели пуговицы.
— Вот ведь как, — сокрушался он, — дуракам-то доверишься...
— Бывает, — согласился корреспондент. — Тем более, что и плакатов по технике безопасности у завалов нет...
— Плакаты-то есть...
— В забое вашего зятя? И рельсы отсюда там?
Десятник молчал.
— Кладбище оборудования, засыпанная компрессорная, пущенные на ветер пятнадцать тысяч рублей... Печальный итог «битвы за черное золото», — сказал корреспондент.
— Разобраться все же надо, — забормотал десятник. — Рельсы — да, тут вина моя... Хотел как лучше. Наказ имел: ни сучка чтоб, ни задоринки...
— В забой Губачева не пойдем! — заключил корреспондент. — Тащите рельсы обратно. — Кивнул на Суворова: — Видите — полсмены перекур.
— Тоже хороши! — бросил представитель главка Суворову. — У самих-то гордость рабочая есть? За себя постоять можете?
— Мы люди не гордые! — отозвался из вагонетки Суворов.
Владимира взяла злость.
— Что верно, то верно — не гордые: «Все пути к десятнику ведут», — напомнил он забойщику его же слова. — Пути десятник поснимал — и ноги кверху!
Суворов вскочил:
— Старое, парень, не вороши!
Десятник и Губачев, пыхтя и обливаясь потом, уже тащили обратно снятые ночью рельсы.
Корреспондент отвел Молодцова в сторону:
— Сколачиваете, слышал, производственно-бытовую коммуну?
Достал из полевой сумки свежий номер «Комсомольской правды», показал заметку «Разрешите уехать». Пробежал Владимир глазами корреспонденцию. Парень, приехавший по путевке комсомола в Донбасс, испугавшись трудностей, запросился домой.
— И таких немало, — сказал корреспондент, — десятка три только по вашему руднику... Ваша коммуна может быть отличным ответом дезертирам — не словами, а делом... Станете на ноги — и письмецо в газету с выкладкой: так-то было раньше, так-то теперь!
— А если нечего будет выкладывать? Если не получится у нас ничего?
— Получится, — уверенно сказал корреспондент. — Коллектив же: что не под силу одному, одолеете вместе. Получится!
Отшумела ветрами и дождями осень, ударили первые морозы, выпал снег. Прикудрявились, покрылись бахромою инея деревья, провода. А в шахтах по-прежнему пахло затхлой землей, скрипела на зубах иссушающая рот угольная пыль.
Освоились ребята и с откаткой вагонеток, и с крепежным делом, и с рельсоукладкой. Мрачный, всегда насупленный Суворов по-прежнему почти не разговаривал ни с Михаилом, ни с Владимиром. Но иногда стал давать Молодцову свой отбойный молоток.
— Подолбай-ка!
Скупо, но дельно подсказывал:
— По жиле бери, в зуб много не нарубаешь! Весом наваливайся — не силой... Силы надолго не хватит.
А однажды сказал десятнику:
— Отжилок рядом у меня... Дай отбойник Молодцову... Пусть порубает — пригляжу!
— Вагонщика взамен не дам, — предупредил десятник.
— Не надо, — прогудел Суворов. — Одну норму на всех разложат — управятся.
— И Молодцов ведь что-то нарубает.
— Сообща управятся, — повторил Суворов. — В ручье вода прута не гнет, в реке — лед ломает.
— Не собираешься ли сам к ним в коммуну? — хохотнул десятник.
— А что ж, — пробасил Суворов. — Может, в самом деле думаешь: все пути к тебе только и ведут?
Послюнявил карандаш, расписался в конторской книге за полученный инвентарь.
Стал с того дня рядом с Суворовым разрабатывать отжилок Владимир. Потом прикинули, подсчитали — можно управиться с откаткой, крепежом и при трех отбойных молотках. Дали отбойник Михаилу. Спаренный дополнительный забой прозвали «Суворовский-бис».
Дела в коммуне спорились, но пришел день получки, и выяснилось, что получать почти нечего...
Неизвестно почему коммунарам повысили нормы выработки, и вместо тридцати — сорока рублей выписали по десятке, да и то, ссылаясь на нехватку денег, полностью не выплатили: «В общем котле на харч как-нибудь наскребете».
— Голодные на работу не пойдем! — заявили ребята.
«Вот и отвечай делом на заметку «Разрешите уехать», — думал Владимир.
Оставленная корреспондентом газета лежала у Молодцова в тумбочке. Достал ее Владимир, прочитал заметку ребятам вслух, сказал:
— На руднике тридцать дезертиров... С нами будет сорок шесть.
— Мы не дезертиры! — отозвался Маркелов.
Молодцов прочитал отклики на заметку. В них стыдили спасовавшего перед трудностями комсомольца.
— А мы поддержим его, — заключил Владимир. — Откажемся от работы всей коммуной!
— Семь упряжек отходил и — мамочка, хочу домой! Есть кого поддерживать, — сказал Маркелов. — Мы домой не просимся, требуем свое!
— Но так ли должны требовать комсомольцы?!
О коллективном отказе коммунаров выйти на работу узнали в рудоуправлении. Уехавшего по делам в Москву директора замещал главный инженер. Не любил он «разводить демократию». Пришел в общежитие в сопровождении завхоза, прошелся по комнате, распорядился:
— Здесь и разместите новую партию.
— Какую партию?
— Коммуна, как мне доложили, развалилась — коллективный отказ от работы. Не занятых на производстве жильем не обеспечиваем!
Чтобы не наговорить лишнего, Владимир выдержал паузу, взял себя в руки, сказал спокойно:
— У коммуны к рудоуправлению три вопроса.
— Вот как? — усмехнулся инженер. — Еще и вопросы...
— Вопрос первый, — продолжал Владимир. — По какому праву повышены коммунарам нормы выработки?
— На то они и коммунары... Чей же должен быть почин? Вводим механизацию, растет производительность труда, а нормы прикажете заморозить?
— Вопрос второй, — не повышая голоса, продолжал Владимир. — Почему коммунарам не полностью выплатили деньги?